Учитель наклонился ближе, и Лёшка почувствовал запах сырой ткани его одежды, впитавшей ночную влагу.

– Волчья стая вернулась, – сказал он негромко, почти шёпотом. – Убежище, что приготовил для вас Ярослав, хорошо спрятано, но волчьё чутьё сильнее всяких хитростей. Они выследят. Косой не мог предугадать, что волки вернутся так скоро.

У Лёшки внутри все похолодело. "Откуда он знает?" – пронеслось в голове. В городе никто ещё даже не видел следов волков, не было ни слухов, ни шороха. Но учитель говорил так, будто сам слышал их вой в темноте.

И в тот же миг с крепостных ворот донёсся скрежет цепей и скрип механизмов – ворота поднимались. По брусчатке загрохотали сапоги. Звонкий ритм шагов приближался, в нём слышалась железная дисциплина. Частная армия поднялась по тревоге – выстрелы разбудили и их.

Ночной город ожил. Из лачуг и подвалов повалил люд: беженцы, сонные, испуганные, кто в рваных халатах, кто босиком по холодным камням. Воздух наполнился запахом сырости, дыма и кислого человеческого пота. Люди тянули шеи, глядя в сторону школы, где творилось что-то неладное. Самые смелые двинулись туда – узнать, что случилось.

Учитель стоял неподвижно, словно ждал. И вот дверь школы скрипнула, открылась. Вошёл Валентин Бастон. Его шаги были неторопливы, но твёрды, и за ними сразу же потянулись бойцы. Он быстро окинул взглядом зал, задержался на пяти трупах, распластанных на полу. Запах крови ударил в нос – густой, железный, как ржавчина. Бастон поднял глаза на учителя. А пистолет, который Ярослав оставил, теперь был в руках именно у учителя.

Валентин прищурился, уголки губ дрогнули – едва заметная улыбка.

– Вот значит как… Этот мальчишка, Косой, действительно решился. Я ждал этого. – В его голосе было удовлетворение и странная теплота. – В городе нет никого, кто осмелился бы поднять пистолет. Кроме него.

Учитель промолчал. Лариса сжала руки, прикусила губу и не сводила тревожного взгляда с него – словно боялась, что он не выдержит этой тяжёлой минуты.

В этот миг вбежал старик Ван. На нём висела мятая, наспех наброшенная одежда, волосы взъерошены, глаза красные. Он запыхался, но всё же ухмыльнулся и, задыхаясь, обратился к Бастону:

– Господин… это ужасная ошибка, чудовищное недоразумение!

– Никакой ошибки нет, – покачал головой Валентин. Его голос резанул воздух, как нож.

– Я уверен! – старик Ван отчаянно махнул руками, голос его дрожал, в нём слышался и страх, и лукавство. – Уверен, что бандиты погибли не от руки Ярослава!

Старик метнулся ближе, полез за пазуху и достал измятую пачку денег – рубли, сжатые грязными пальцами. Он неловко попытался всунуть их в руки Бастону. В зале запахло сырой бумагой и потом.

Тишина повисла тяжёлой тучей.

– В любом случае, вы ведь не ладили с грабителем, – тихо, но настойчиво заметил старик Ван, обращаясь к Бастону. – Так что, действительно ли это Косой прикончил его? Может, стоит всё же как следует обдумать вопрос, а не бросаться с обвинениями?

– Ха-ха-ха! – Валентин Бастон рассмеялся грубо и хрипло, в смехе его чувствовалась опасная насмешка. Он резко оттолкнул старика так, что тот едва не упал. – Думаешь, я такой же, как прочие обитатели крепости, у которых глаза служат лишь для того, чтобы на деньги пялиться? Убирай свои купюры! Быстро! Я дождусь, пока этот Косой вернётся, и тогда посмотрим, что он сможет мне сказать в своё оправдание!

Старик Ван, однако, не отступил. Несмотря на обиду, он снова шагнул ближе, всё так же упрямо держа в руке пачку смятых рублёвых купюр. Вонь дешёвых чернил и сырой бумаги от этих денег резала нос.

Бастон моментально выхватил из кобуры пистолет. Щёлкнул затвор – короткий, жёсткий звук эхом отозвался в каменных стенах школы. Дуло уставилось прямо в грудь старика.

– Держись подальше. Усек? – голос его стал стальным, без единой капли колебаний.

В этот миг внимание Бастона привлекло движение – учитель вынул из внутреннего кармана несколько потрёпанных красных бумаг. Бумага была замята по краям, словно её не раз разворачивали и прятали в спешке.

– Отнеси их в крепость, – негромко, спокойно сказал учитель, протягивая бумаги. – Передай Толстому Ланскому. Пусть придёт сам и увидит меня.

У Бастона в глазах мелькнуло сомнение. Тон учителя был слишком уверенный, почти ленивый – ни капли страха, ни толики беспокойства. Такое мог позволить себе только тот, кто совершенно точно знает, что за ним стоит сила, перед которой прочие склоняют головы.

И тут Бастона пробрала странная мысль: да ведь это, пожалуй, единственный человек на всём пространстве вокруг 334-й крепости, кто решился бы назвать босса Ланского "Толстым Ланским". И не из насмешки, а как будто между делом.

Учитель не счёл нужным объяснять, что это за бумаги. А ведь Бастон давно приглядывался к нему. Что-то было в этом человеке не то – неуловимая странность, черта, не укладывающаяся в рамки привычного. Тогда Бастон не копался глубже – не его забота. Но теперь… Теперь всё изменилось. Теперь он был втянут в чужую тайну, словно сеть захлопнулась и выбора у него не осталось.

Он протянул руку и, хоть пальцы у него были сильные и твёрдые, взять документы оказалось нелегко. Ладонь слегка дрогнула. Чёрт, даже страх холодком пробежал под кожей. Красные листы будто отдавали сыростью и старой пылью, и почему-то казались тяжелее, чем должны быть.

Учитель вложил бумаги в его ладонь.

– Вот. Отнеси их ему, и он поймёт. Поверь, это не та ситуация, с которой ты сумеешь разобраться сам.

Бастон мгновенно сжал губы в тонкую линию, пряча колебание. Обернулся к своим людям – десятку крепких парней с автоматами.

– Наблюдать за ними, – коротко бросил он. – Глаз с них не спускать.

Выполнить поручение должен был только он сам – доверить бумаги другому он не мог. А внутри всё же скреблась гадкая мысль: а вдруг его просто разыграли?

Учитывая собственный дотошный, педантичный характер, Бастон не мог позволить себе расслабиться. Солдат он оставил позади – пусть стерегут учителя и Проныру, пока он не вернётся.

Лариска, бледная от страха, сжала руки в замок и дрожащим голосом спросила:

– Господин учитель… всё будет хорошо?

Он лишь махнул рукой, будто отмахиваясь от навязчивой мухи.

– Не переживай. Ничего не случится. У них кишка тонка, чтобы тронуть меня.

Говорил он тихо, но в его словах слышалась такая уверенность, что даже солдаты на миг переменились в лицах. Будто сам воздух в классе стал плотнее, тягучее, и ни у кого не осталось сомнений – этот человек и вправду знал, что делал."

Проныра тихо прошептал, стоя рядом:

– Простите меня, учитель….

Он прекрасно понимал: если бы не его выстрел, Косому не пришлось бы раскрывать лишнего и показывать то, что должно было оставаться тайной.

Учитель посмотрел на него устало, с каким-то добрым сочувствием, и тяжело вздохнул.

– Ты не сделал ничего дурного, Лёша. Виноват не ты – виноват этот мир. А кроме того, должен поблагодарить тебя. Ведь ты действовал только потому, что хотел меня спасти.

С его точки зрения, упрекать Лёшку было бы несправедливо. Если бы тот не нажал на курок, всё могло закончиться куда хуже – и для самого Проныры, и для Лариски, и для него самого. Теперь же он жил жизнью обычного школьного учителя, без защиты, без былых сил.

Разве Алексей кичился своим поступком? Нет.

Разве он убил кого-то по-настоящему достойного, доброго? Тоже нет.

Учитель неожиданно для самого себя поймал мысль: в характере Лёшки всё больше проявлялось сходство с Ярославом Косым. Та же холодная решимость, то же безжалостное отношение к врагам, то же постоянное недоверие к миру и продуманная настороженность.

Когда-то учителю казалось, что эта жесткость делает Ярослава плохим человеком. Но чем дольше он видел его рядом, чем ближе узнавал, тем яснее понимал: в этих жестких чертах кроется куда больше человечности, чем у большинства окружающих.

Мысль звучала противоречиво, будто неправильно, но она крепко засела в его голове – и отмахнуться от неё он уже не мог.