– Да всё в порядке, Лариска. Отдыхай сама. Лучше скажи, что на ужин?

– Яичницу с овощами пожарю, – улыбнулась она, поставив корзину на лавку. – А ещё утром в городе достала кусок жирного мяса. Масла-то нет, вот на нём и зажарю. Попробуете настоящее мясо.

– Отлично, – обрадовался он, но тут же вскочил, хлопнул себя по коленям и бросил на ходу: – Я ненадолго, к закату вернусь!

Лариска дернулась, будто хотела схватить его за рукав, но он уже исчез за воротами. Она осталась стоять у калитки, тревожно всматриваясь в пустую улицу.

Учитель наблюдал за ней исподтишка и мысленно вздохнул: "Ты ведь собиралась готовить. Сколько ещё простоишь у ворот, переживая?" Сказать вслух он не решился.

Он знал: оба названных брата – и Лёха, и Ярослав – были не из тех, кого можно назвать слабыми. Скорее уж наоборот: где бы они ни появлялись, другим стоило бы держать ухо востро.

Тем более, что минутой раньше учитель заметил, как Лёха сунул себе за пазуху кухонный нож. Кухонный! Какой нормальный парень берёт с собой на улицу нож для шинковки овощей? И можно ли после этого назвать его обычным ребёнком?

Но Проныра действительно вернулся до наступления темноты. Учитель и Лариска так и не узнали, куда он уходил. На расспросы он только неопределённо улыбался, отмахивался и тут же переводил разговор в сторону, словно ни о чём особенном и речи не было.

Во дворе школы стояло три кривобоких деревянных домика. Один из них давно превратили в кухню: там вечно пахло дымом, чуть подгорелой похлёбкой и сушёными травами. В соседней комнате жил сам учитель – у него всегда было аккуратно, словно в его доме тишина держала порядок. А вот последнюю делили Лёха Проныра и Лариска.

Когда солнце скрылось за крышей, и вечерняя мгла наползла на двор, Лариска возилась с постелью для Лёхи. Она укладывала ему одеяло, а сама потом ложилась на голый пол, застеленный лишь тонким старым ковриком. Пол был ледяной – зима уже почти в дверь стучалась, и сырость ночами пробирала до костей. Но она никогда не жаловалась, будто считала это само собой разумеющимся.

В комнате слабо коптила керосиновая лампа, оставляя на потолке тёмные разводы копоти. Запах керосина смешивался с холодным воздухом, в котором чувствовалась приближающаяся стужа. Лариска, погасив лампу, вдруг нарушила тишину.

– Как думаешь, твой брат в безопасности? – спросила она шёпотом, словно боялась потревожить ночь.

Лёха, лёжа на постели, улыбнулся в темноте так, что зубы белым пятном блеснули.

– Не переживай, – сказал он уверенно. – С ним точно всё в порядке.

Лариска нахмурилась и приподнялась на локте. Она никак не могла понять, откуда у этого мальчишки берётся такая непоколебимая уверенность. Ведь вокруг – холод, нужда, люди злобные, опасности на каждом шагу. А он – как камень в реке: улыбнётся и ни на миг не усомнится в том, что всё будет хорошо.

– Лёха, я очень надеюсь, что ты больше не будешь убегать, – тихо сказала Лариска в полной темноте. Голос её звучал глухо, будто сама ночь впитывала каждое слово. – Иначе… что потом скажу твоему брату, если с тобой что-то случится?

– Не волнуйся, больше не буду сбегать, – пообещал Проныра. В последнее время он и правда начал ей доверять. Она ухаживала за ним так, будто он был родным – хотя вполне могла бросить, уйти, да ещё и прихватить оставшиеся деньги. Но Лариска этого не сделала.

Когда у него несколько дней держался жар, он то и дело проваливался в полусон, и каждый раз кто-то прикладывал к его горячему лбу прохладное мокрое полотенце. Иногда в бреду он ощущал, как тёплые руки осторожно протирают его лицо и подмышки, убирая липкий пот, а над ухом звенел тихий, нежный голос. Лёхе чудилось, что он слышит колыбельную – простую, бесхитростную, но такую мягкую, будто его снова качала на руках мать.

Таких ощущений он не знал никогда. Косой, его старший брат, всегда был рядом, и заботы от него было хоть отбавляй. Но то было совсем другое: с братом он словно всё время гнался за кем-то быстрым и сильным, стараясь не отставать. Это было не похоже на мягкие объятия, которые давали покой и тепло.

– Вот и хорошо, – Лариска чуть улыбнулась в темноте, услышав его обещание. В голосе её прозвучала уверенность. – А раз ты уже оклемался, завтра идёшь на занятия. Хватит прохлаждаться, пора наверстывать упущенное.

Лёха тут же побледнел, хоть Лариска и не могла этого увидеть.

– Старшая сестра Лариса Петровна, да ну их, эти уроки! – запротестовал он, едва не подпрыгнув на кровати. – Моего брата всё равно нет рядом!

– Так дело не пойдёт, – твёрдо возразила Лариска. – Я отвечаю за тебя. Если Ярослав вернётся и узнает, что ты совсем забросил учёбу, мне будет стыдно смотреть ему в глаза. Он сам просил меня за тобой присматривать.

– Что?! – Лёха взвыл так, что даже мыши под полом, кажется, притихли. – Когда он тебе это сказал?! Я ни разу не слышал, чтоб он вообще заикался про такие вещи!

Лариска тихо хихикнула, лёжа на кровати, и в её смехе звучало что-то озорное и тёплое:

– В любом случае мне всё равно. Ты должен быть послушным.

Лёха, уставившись в потолок, вдруг понял, что спорить уже не хочет. В уголках его губ притаилась лёгкая улыбка, будто он сам себе признался, что её забота ему приятна.

И тут же тишину двора нарушил глухой звук – будто кто-то мягко, но тяжело прыгнул через забор. И не один человек – шагов и шорохов было несколько.

Лариска тоже услышала. Её глаза в полумраке расширились, но привычная мягкость и нерешительность исчезли. Она сунула руку под подушку и вытащила оттуда костяной нож, который прятала на всякий случай. Зубы её стиснулись, голос дрогнул, но прозвучал твёрдо:

– Стой, где стоишь!

В полутьме тускло освещённой комнаты Лёха заметил, что её плечи дрожат. И он, и она прекрасно понимали: тот, кто перелезает через стену ночью, пришёл явно не с добром. А Ярослава Косого рядом не было – значит, именно Лариска теперь должна была встать между мальчишкой и бедой.

Через мгновение дверь резко распахнулась, и в комнату ввалились трое здоровенных мужиков. Воздух сразу наполнился запахом пота и дешёвой самогонки, словно зашли не люди, а целая подворотня. Двое кинулись прижать Лариску к полу, третий же метнулся к кровати, в руках у него блеснул нож, целившийся прямо в Лёху.

Лариска, хоть и сжимала костяной клинок, не могла тягаться с их грубой силой. Мужчины наваливались тяжело, дыхание у них свистело, как у загнанных быков. Один из них заорал от боли, когда лезвие в её руках полоснуло его по боку – из его рта вырвался сдавленный стон, будто у него выбили воздух из лёгких. Но другой тут же выбил нож у неё из пальцев – он звякнул о пол и отлетел в тень.

Лёха, не отрывая взгляда, наблюдал за ними в холодном лунном свете, пробивающемся через окно. Лица воров он узнал: это были городские бездельники, которых все знали по кабакам и дракам у рынка. Никогда бы он не подумал, что те рискнут сунуться именно сюда – в школу!

Но всё становилось ясно: они знали, что Ярослав недавно открыл клинику и успел заработать. А теперь его не было в городе – вот они и решили, что момент удобный.

Лариска старалась держать себя скромно в последнее время, каждый рубль берегла. На базаре торговалась до хрипоты, выбирая самые дешёвые овощи, и даже приносила с полей дикие травы, лишь бы казалось, что в доме туго с деньгами. Но Лёхе, который недавно валялся в жару, нужно было нормальное питание. И она всё же решилась – купила немного мяса. Запах тушёной свинины с луком и перцем в тот вечер стоял в их крошечной кухне, и, видимо, именно это привлекло лишние глаза и уши.

Вот что значило – в доме не осталось мужчины. Конечно, Лёшка тоже был вроде как мужчиной, но куда ему – худющий, юный, с ещё не окрепшим голосом и лицом, на котором проступали лишь первые признаки юности. Разве мог он внушить страх ворюгам? Да и те прекрасно понимали: раз уж Косого нет в городе, а Лариска с мальцом остались одни, – можно брать, что под руку попадётся. Школа, не школа – для грабителей это пустой звук. Деньги, что недавно появились у них в руках, будто маяком тянули на беду.