Он обернулся к полкам вдоль стены. Там рядами стояли бутылки с ликёром, но все они были пусты – без пробок, без пластиковых пломб, просто стеклянные сосуды с выветрившейся душой. Запах спирта почти не ощущался – лишь лёгкий привкус горечи и затхлости в воздухе. В некоторых бутылках зияли трещины, а осколки валялись под ногами, скрипя на зубах, когда он случайно наступил. Видно было, что землетрясения трясло это место так, что кое-что падало и разбивалось, но большинство бутылок по-прежнему уныло стояли на полках – мёртвые и пустые.

Ярослав осторожно снял одну с верхнего ряда, сдул пыль и покрутил её в руках. На стекле проступили жирные отпечатки, а внутри – ни капли. Только сухая муть на дне, да лёгкий запах старого стекла.

– Да ну вас…, – пробурчал он раздражённо. – Что, винодельни прошлого не знали, как закупоривать свои бутылки по-человечески?

Сжав зубы, он схватил другую, сохранившуюся на вид куда лучше, встряхнул – но и там звенела лишь пустота.

Он долго смотрел на неё, словно пытаясь понять, куда ушла влага. Может, время действительно способно высосать даже крепкий спирт? Или воздух медленно вытянул всё сквозь щели в пробке?

Ярослав знал – хороший алкоголь можно хранить десятилетиями, но только если стекло обрабатывали воском или смолой, если пробка была герметична. Иначе случалось, что через полвека от бутылки оставалось лишь жалкое половинное содержимое. Но здесь… здесь испарилось всё, до последней капли.

Он почувствовал странную пустоту внутри – будто эти мёртвые бутылки отражали не только погибший мир, но и его самого, оставшегося без запаха, без вкуса, без капли прежней жизни. Это сколько же времени должно было пройти чтобы получилось вот так?

В наши дни самыми ценными вещами в городе оставались сигареты, крепкий алкоголь и лекарства. Особенно тянуло людей к спиртному – ведь оно было под запретом. А всё запретное всегда манило вдвойне сильнее. Чем строже запрет, тем дороже становилась жажда его нарушить.

Когда Косой впервые наткнулся на магазины, у него сердце ухнуло вниз: показалось, будто перед ним открылась настоящая сокровищница. Но теперь стало ясно – всё то было лишь иллюзией, миражом на развалинах старого мира.

Катаклизм словно обрушил на человечество невидимый меч, разрубивший мир пополам: прежняя цивилизация осталась по одну сторону, новая, выжженная и нищая – по другую. Ярослав горько подумал: если даже табак и алкоголь оказались в таком состоянии, то что уж говорить о лекарствах? Нечего и мечтать, что хоть одно средство сохранилось.

Когда-то он надеялся: попадётся аптека – заглянет внутрь, может, повезёт. Но теперь всякая вера в это растаяла, как дым.

Выйдя на улицу, Ярослав задержался, обдумывая: существует ли вообще что-нибудь, что выдерживает столетие и больше? Что не подвержено ни времени, ни гнили? Тушёнка в вечной мерзлоте, вроде. Но ни тушёнки, ни вечной мерзлоты вокруг не было.

Неожиданно взгляд зацепился за выцветшую вывеску: магазин с длинным названием "Планирование семьи и здравоохранение". Он прищурился, но внутрь не пошёл – какой смысл? Что там могло сохраниться? Какая польза от залежалых "товаров для здоровья", когда речь шла о выживании?

Вдали всё ещё слышалась канонада – сухие хлопки выстрелов долетали с внешнего периметра крепости. Консорциум Потанина пока не переключил внимание на него, и это вселяло слабую надежду. Ярослав задумался: неужели тот Подопытный действительно был настолько силён, раз перестрелка всё ещё не утихла?

И тут его осенила мысль.

"Металл… Разве он не может простоять сотни лет, не потеряв своей ценности?"

Он резко обернулся. Вспомнился разговор со стариком Ваном: тот обмолвился, будто внутри крепости сохранились ювелирные лавки. Если так – значит, в этом городе тоже должны быть. Сердце у Ярослава подпрыгнуло. Точно, нужно найти торговый центр, там наверняка золотишком торговали. Во всяком случае, в его мире было так. И почему здесь этого не могло повториться.

Он снова почувствовал прилив сил и желания бороться. Алчность? Нет, скорее инстинкт выживания. Золото даже теперь оставалось настоящей валютой, твёрдой и непреломимой.

Ярослав когда-то спрашивал учителя, зачем золото до сих пор используется как основа торговли, если банк Консорциума Потанина уже печатает собственные деньги.

Учитель тогда улыбнулся краешком губ, как это бывало у него в минуты особой иронии, и ответил:

- Всё просто. Не только Консорциум Потанина пустил в обращение свои купюры. Их бумажки ещё кое-где в ходу, но стоит тебе оказаться в крепости, что под контролем другого консорциума, – и они превращаются в мусор. А вот золото в цене везде и всегда. Оно удобно, его можно взвесить, оценить, обменять на что угодно. Вот почему люди продолжают держаться за него.

И ведь был в его словах скрытый яд правды. Корпорации приручили народы, позволив им вкусить удобство бумажных денег – но оставили за собой власть решать, сколько той бумаги напечатать. Одним росчерком пера они могли обесценить усилия тысяч людей.

Это и было их оружие, спасательный круг и удавка нынешней экономики.

Учитель добавил тогда, уже более серьёзно:

- Чтобы хоть как-то удержать этот хрупкий порядок, несколько консорциумов создали Комитет по управлению денежными средствами. Они договорились о жёстких правилах выпуска, чтобы не допустить хаоса. Сейчас они держатся за руки и делают вид, что мир дружен…. Но кто поручится, что завтра они не вцепятся друг другу в глотки?

Ярослав тогда ещё не понял, насколько прозорливы эти слова. А теперь, среди пустых бутылок и опустевших прилавков, смысл прорезался, как нож в сердце: бумага сгниёт, продукты исчезнут, но металл останется.

Когда Косой вспоминал слова учителя, его всё сильнее грызла мысль: этот человек не был обычным. Никто в городе толком не знал, откуда взялся учитель, сколько лет он уже прожил за стенами крепости 334 и что скрывалось за его тихим, почти незаметным образом.

Ярослав твёрдо решил: когда вернётся в город, будет следить за ним куда внимательнее, чем раньше. В таких людях никогда не бывает простоты – слишком много в них скрытых глубин.

Пока же он продолжал бродить по улицам, стараясь держаться подальше от людей Потанина. Далеко на окраине слышались сухие хлопки выстрелов – там всё ещё гремела перестрелка, и эхо отдавалось в пустых кварталах, словно в заброшенном железнодорожном депо. Воздух пах гарью и пылью, а уши улавливали далёкое эхо лязга металла. Ярослав искал торговый центр – хоть один. Он представлял себе сверкающие витрины, где под толстым слоем пыли могли лежать золотые цепочки, кольца и браслеты. Найди он такую кладовую – и стал бы богатым человеком.

***

На заднем дворе городской школы жизнь текла куда спокойнее. Учитель только что вернулся после уроков – в руках у него ещё оставался мел, пальцы были белыми, словно в известке. Солнце клонялось к закату, и его тёплые лучи золотили серые стены. На скамейке во дворе, прикрыв глаза и подставив лицо свету, сидел Алексей Проныра. Он выглядел посвежевшим, а в улыбке мелькала прежняя лукавинка.

Учитель невольно улыбнулся в ответ и негромко спросил:

– Ну что, полностью оклемался?

– Да, – Лёха кивнул, с удовольствием потянулся, хрустнув плечами. – Спасибо вам, учитель, и Лариске, что вытянули меня в это время.

Он чувствовал себя отлично. Причина хорошего настроения крылась не только в том, что болезнь отступила. Алексей ясно понимал: его "удача", словно запасная батарейка, ещё почти не тронута. А значит, Ярослав пока не столкнулся с настоящей бедой.

В этот момент из-за ворот появилась Юдина – в простом платье, с плетёной корзиной на сгибе локтя. От неё тянуло запахом свежей зелени и рынка. Увидев Лёху на солнце, она всплеснула руками:

– Лёшка! Ты уже совсем здоров? Да марш в комнату! Простудишься ещё, пока на ветру сидишь!

Лёха, весело щурясь, развёл руками: