Он не сказал ничего. Просто положил ладонь на её щёку, и его большой палец провёл по её коже. В этом прикосновении было всё: и понимание, и признательность, и та тихая, глубокая нежность, что росла между ними с каждым днём.

– Пойдём, – сказал он наконец, заворачивая хлебец обратно. – Разнесём их, пока город спит.

Они вышли на улицу, захватив две большие корзины со свёртками. Ночь встретила их прохладной свежестью и оглушительной тишиной. Их шаги по булыжной мостовой казались невероятно громкими в этом всеобщем безмолвии.

Первой остановкой был дом миссис Клэр. Элли, крадучись, чтобы не разбудить старушку, привязала свёрток к ручке двери её крошечного домика, украшенной фигуркой аиста. Она представила, как та утром найдёт его, как удивится, как, может быть, даже всплакнёт от умиления, и улыбнулась про себя.

Дальше – дом Эдгара. Каэл, двигаясь с присущей ему лесной бесшумностью, положил свёрток прямо на крыльцо, рядом с парой старых рыбацких сапог. Он даже поправил их, поставив ровнее.

Они шли от дома к дому, как ночные призраки, оставляющие после себя не страх, а сладкие следы. Седрику они повесили свёрток на изящную дверную ручку в виде драконьей лапы. Мэйбл – положили в плетёную корзину для писем, из которой торчали пучки сушёных трав. Капитану Маркусу – оставили на лавке у входа в казарму стражи.

С каждым оставленным свёртком Элли чувствовала, как груз дня поднимается с её плеч. Это был не долг, который она возвращала. Это был подарок. Подарок от всего сердца. И вручать его тайно, под покровом ночи, было как-то особенно приятно и трогательно.

Они уже заканчивали свой ночной обход, когда из-за угла ближайшего дома послышался шорох. Они замерли, прижавшись к стене. Из темноты выплыла… кошка. Большая, пушистая, серая в полоску, с умными зелёными глазами. Она была местной знаменитостью – полудикая кошка по кличке Тучка, которую подкармливал весь переулок.

Тучка остановилась, уставилась на них, потом подошла к корзине Элли и принялась тереться о её ноги, громко мурлыча.

– И тебе найдётся, прожора, – улыбнулась Элли, доставая из кармана небольшой, специально припасённый кусочек лососевого печенья.

Пока кошка лакомилась, на крыльце соседнего дома скрипнула дверь. На пороге появилась маленькая, заспанная девочка лет семи – Лина, дочка почтальона. Она была в слишком большой для неё ночной рубашке и держала в руках потрёпанного плюшевого зайца.

– Это вы? – прошептала она, протирая глаза. – Пекарша Элли и лесной человек?

Элли и Каэл переглянулись. Их поймали.

– Мы… мы не хотели будить, – виновато сказала Элли.

– Я не спала, – сообщила Лина. – Ждала лунного зайчика. А увидела вас. – Она подошла ближе и заглянула в почти пустую корзину. – Это вы всем разносите гостинцы? За то, что мы вам помогли?

Элли опустилась перед ней на корточки.

– Да, солнышко. Чтобы все знали, что мы их ценим.

Лина серьёзно кивнула.

– Мама говорила, что вы волшебная. Что ваши пирожные… они как объятия. Тёплые-тёплые. – Она потянулась и неожиданно обняла Элли за шею. – Спасибо.

Элли обняла её в ответ, чувствуя, как по её щекам катятся тёплые слезы. Это маленькое, ночное приключение только что обрело новый, глубокий смысл.

Лина отпустила её, подошла к Каэлу и, сделав глубокий вдох, как будто собираясь прыгнуть в ледяную воду, обняла и его за ногу. Каэл замер, совершенно растерянный, его руки беспомошно повисли в воздухе. Потом он медленно, очень осторожно, положил одну ладонь ей на голову.

– Будь храброй, – прошептал он ей. – Как твой заяц.

Лина отпустила его, сияя, как будто получила величайшую награду, и побежала обратно в дом, на ходу оборачиваясь и махая им рукой.

Они стояли ещё несколько минут, слушая, как скрипит за ней дверь, а потом переглянулись. И в глазах Каэла Элли увидела не привычную суровость, а ту самую, редкую мягкость, что появлялась там лишь в самые особенные моменты.

– Пора домой, – тихо сказала она, беря его за руку.

Они пошли обратно к пекарне, их пальцы переплелись. Луна освещала им путь, а их тени, длинные и причудливые, танцевали перед ними на булыжниках.

Возвращаясь, они видели, что в некоторых домах в окнах уже горел свет – люди просыпались на раннюю работу и находили свои свёртки. Они видели, как в окне миссис Клэр вспыхнула свеча, как на пороге своего дома замер с куском звёздного печенья в руках Седрик, как Эдгар вышел на крыльцо, потягиваясь, и с удивлением поднял свой свёрток.

Они не подходили, не ждали благодарностей. Они просто видели эти маленькие, тёплые огоньки понимания и благодарности, зажигающиеся в ночи, и этого было достаточно.

Войдя в пекарню, они оказались в объятиях привычной, уютной темноты, наполненной знакомыми запахами. Каэл задвинул засов на двери и повернулся к Элли.

Она стояла посреди комнаты, смотря на него, и в её глазах светилось что-то такое, от чего у него перехватило дыхание.

– Спасибо, – прошептала она. – Что пошёл со мной.

Он подошёл к ней, обнял и притянул к себе. Они стояли так, слушая, как за окном просыпается город, и знали, что самый главный подарок они уже сделали друг другу. И он был не из теста и сахара. Он был из доверия, тишины и общей, разделённой ночи. И он был намного слаще любого пирожного.

Ветер, игравший накануне листьями на площади, улёгся, уступив место тихому, почти летнему зною. Воздух над Веридианом был прозрачным и звенящим, словно стекло, и солнце заливало Пряничный переулок таким ярким светом, что даже старые, потёртые булыжники казались позолоченными.

В «Уютном очаге» царила привычная утренняя суета, слаженная и мирная, как хорошо отлаженный механизм. Элли, уже закончив с основной выпечкой, протирала прилавок тряпкой, смоченной в воде с добавлением уксуса и лаванды – для блеска и приятного запаха. Каэл где-то наверху, помогая Лео собираться в школу, а с улицы доносились обрывки фраз и смех – город просыпался.

Дверь скрипнула, и на пороге появился юный ученик почтальона – рыжеволосый веснушчатый мальчишка по имени Тим. Он нервно переминался с ноги на ногу, сжимая в руке не обычную газету или счет, а небольшой, сложенный вчетверо лист плотной, желтоватой бумаги.

– Миссис Элли? – пискнул он. – Вам. Лично в руки. Так сказали.

Элли, удивлённая, вытерла руки о передник и приняла письмо. Конверта не было, лишь её имя, выведенное на внешней стороне чётким, безличным почерком.

– Кто передал, Тим?

– Незнакомец, – пожал плечами мальчик. – В плаще, но не в том… не в сером. В обычном. Дал монетку и сказал отдать только вам. – Он получил свою обычную утреннюю булочку с шоколадом, сунул её за пазуху и убежал, видимо, торопясь по своим делам.

Элли осталась одна с загадочным посланием в руках. Бумага была шершавой на ощупь, пахла пылью и чем-то ещё – металлическим, официальным. Лёгкая тревога, давно уже не посещавшая её, шевельнулась где-то глубоко внутри.

Она развернула лист.

«Сударыня, – было написано тем же чётким, каллиграфическим почерком. – Настоящим сообщаем, что в результате проведённого внутреннего расследования дело в отношении несовершеннолетнего Леонарда Ойдена признано закрытым. Упомянутый субъект официально считается погибшим при печально известном инциденте в лаборатории №7. Его магический потенциал признан утраченным и не подлежащим восстановлению. Все ордера на розыск и задержание аннулированы».

Элли замерла, перечитав строки ещё раз. Сердце её бешено заколотилось, но не от страха, а от нахлынувшей, почти невероятной надежды. Это было… официальное признание? Признание их победы? Их права на жизнь?

Её взгляд упал на нижнюю часть листа, где тем же почерком, но более мелко и, показалось ей, с лёгкой дрожью, было приписано: «P.S. Что касается инцидента с кондитерским изделием… Приносим свои глубочайшие извинения. Яблочный пирог… он должен был быть восхитительным. Сожалеем о случившемся недоразумении».