Тот кивнул, и на его обычно суровом лице промелькнуло нечто похожее на удовлетворение.

– Хорошо. На несколько мгновений ты исчез. Для беглого взгляда – достаточно.

Лео улыбнулся – впервые по-настоящему, не испуганно, а с чувством гордости за свое достижение. И в этот момент Элли поняла, что они делают не просто упражнения. Они дают мальчику оружие. Не для нападения, а для выживания. Тихие, невидимые навыки, которые могут спасти ему жизнь.

Она спустилась вниз, на кухню, и принялась месить тесто для вечерних пирогов. Руки её работали автоматически, а мысли были далеко. Она думала о Каэле. О его грубости и его молчаливой доброте. О его боли и его силе. И она понимала, что её прежнее раздражение на него сменилось чем-то другим. Чем-то тёплым, сложным и… живым.

Вечером, когда Элли закрывала лавку, она заметила, что на прилавке кто-то оставил маленькую, грубо сработанную из дерева фигурку совы. Она подняла её. Дерево было тёплым на ощупь и пахло лесом. Она не сомневалась в том, кто её оставил. Это был ещё один безмолвный знак. Сова – символ мудрости, но и ночной, скрытной жизни.

Она поставила птицу на полку рядом с бабушкиной книгой. Два разных мира – тёплый, хлебный уют и дикая, лесная магия – начали медленно, осторожно сближаться в её доме. И ей начало казаться, что вместе они становятся сильнее. Сильнее, чем любая беда, что могла прийти извне.

А за окном, в сгущающихся сумерках, по-прежнему стояли серые плащи. Но теперь их неподвижность казалась Элли не столько угрожающей, сколько… беспомощной. Они искали шум, панику, след страха. А в «Уютном очаге» учились тишине. И тишина эта становилась их самой надёжной крепостью.

Прошла неделя с тех пор, как Каэл начал свои «уроки тишины». Неделя напряжённого, но обнадёживающего затишья. Серые плащи не исчезли – они стали призрачной частью пейзажа Веридиана, как невысыхающая лужа после дождя или надоедливые осы у спелых фруктов. Их видели то здесь, то там, всегда невозмутимых, всегда наблюдающих. Но их активность, казалось, пошла на спад. Возможно, они исчерпали круг опроса, возможно, ждали чего-то. А может, просто выжидали, когда их добыча совершит ошибку.

Лео делал поразительные успехи. Под руководством Каэла он научился не просто замирать от страха, а сознательно погружаться в состояние глубокого, почти медитативного спокойствия. Его «сигнатура», как называл это Каэл, стала гораздо тише. Элли иногда, поднимаясь на чердак, с трудом могла обнаружить его в полумраке – он сливался с тенями, становился частью тишины, и лишь лучащиеся в темноте серые глаза выдавали его присутствие.

Но однажды утром что-то сломалось.

Элли проснулась от собственного крика. Ей приснилось, что серые плащи входят в дом, а все двери распахиваются сами собой, и никакие замки не могут их удержать. Она сидела на кровати, сердце колотилось, как птица в клетке, а по спине струился холодный пот.

Спустившись вниз, она сразу почувствовала – что-то не так. Воздух в пекарне был густым и тяжёлым, хотя печь ещё не была растоплена. Откуда-то сверху, с чердака, доносился едва слышный, но от этого ещё более душераздирающий звук – тихое, монотонное поскуливание, похожее на вой затравленного волчонка.

Она бросилась наверх. Лео сидел на своём тюфяке, обхватив голову руками, и раскачивался взад-вперёд. Его глаза были зажмурены, на щеках блестели слёзы. Он не реагировал на её приход, полностью уйдя в себя, в свой внутренний ужас.

– Лео! Детка, что случилось? – Элли опустилась перед ним на колени, пытаясь заглянуть ему в лицо. – Это просто сон. Плохой сон.

Но он не слышал её. Его тело было напряжено до дрожи, пальцы впились в волосы так, что белели костяшки. Казалось, все уроки Каэла, всё обретённое спокойствие испарилось за одну ночь, смытое волной ночного кошмара.

Элли пыталась успокоить его жестами, гладила по спине, говорила ласковые слова. Но стена страха вокруг него была непреодолимой. Он был заперт в своей личной темнице, и ключ был утерян.

Тогда она вспомнила про имбирное печенье. Оно уже помогло однажды. Элли спустилась вниз, наскоро испекла новую партию, вложив в него всё своё желание утешить, всё своё сострадание. Но когда она принесла его наверх, Лео лишь отшатнулся, словно она протягивала ему не лакомство, а раскалённый уголь. Его страх был сильнее.

Отчаяние снова сдавило горло Элли. Она не могла позвать Каэла – он приходил сам, и его визиты нельзя было предсказать. Она не могла обратиться к Мэйбл или Седрику – их помощь была тайной, пассивной. Нужно было что-то большее. Что-то, что могла сделать только она.

Она спустилась в пекарню, подошла к бабушкиной книге, лежавшей на своём месте. Элли положила ладонь на потёртую кожу обложки, чувствуя под пальцами её тёплую, почти живую пульсацию.

– Бабушка, – прошептала она. – Помоги мне. Научи меня. Что мне делать?

Она перелистывала страницы, испещрённые аккуратным почерком Агаты. Рецепты пирогов, кексов, печений… всё это было хорошо для повседневных маленьких чудес. Но сейчас нужен был не просто успокоительный десерт. Нужен был щит. Оберег. Нужна была выпечка, которая могла бы изгнать тьму из сердца ребёнка.

И тогда её взгляд упал на рецепт, который она раньше всегда пропускала. Он занимал целый разворот и был озаглавлен не как все – «Пирог Сердечное спокойствие». Ингредиенты были обычными: мука, масло, яйца, мёд, орехи, сушёные ягоды. Но инструкция… инструкция была другой.

«Смешать муку с воспоминаниями о безоблачном небе, – было написано изящным курсивом. – Взбить масло с каплей утренней росы, собранной с лепестка розы. Яйца добавить по одному, с каждым вкладывая пожелание силы. Мёд должен быть собран с лугов, где танцуют пчёлы, и в него нужно прошептать трижды слово «свет». Орехи измельчить с думами о твёрдой опоре под ногами. Ягоды – сушёные лучи летнего солнца, в них – вся сладость надежды».

И далее, самым главным: «Выпекать в хорошо прогретой печи, но не огнём дров, а теплом собственного сердца. Помешивать, не переставая верить. Готовность проверять не спичкой, а интуицией – пирог будет готов, когда в доме воцарится тишина, идущая изнутри».

Элли перечитала рецепт несколько раз. Раньше он казался ей просто поэтической метафорой, красивой сказкой, которую любила сочинять Агата. Но сейчас… сейчас она смотрела на эти строки иначе. Она понимала, что это не просто инструкция. Это было руководство по вложению настоящей, осознанной магии. Не случайного порыва, как с имбирным печеньем, а целенаправленного, выверенного ритуала.

Это было именно то, что было нужно. Но и именно то, чего она боялась. Потому что это требовало отдачи. Не щепотки терпения, не капли радости – а всей себя. Всего своего тепла, всей своей веры, всей своей силы.

Она долго стояла перед раскрытой книгой, колеблясь. Страх шептал ей, что она не справится, что это слишком сложно, что она ещё не готова. Но сверху снова донеслось тихое, надрывное всхлипывание Лео. И этот звук перевесил все сомнения.

Элли приняла решение.

Она начала с подготовки ингредиентов. Это был не быстрый процесс. Каждый шаг требовал полной концентрации и вложения намерения.

Элли просеивала муку, и вместо того чтобы мечтать о постороннем, она вспоминала самые безоблачные дни своего детства: как лежала на лугу и смотрела на проплывающие облака, как бабушка качала её на качелях, как первый раз самостоятельно испекла хлеб. Она вкладывала в белый порошок ощущение лёгкости, безопасности, безмятежности.

Она взбивала масло, и в такт движениям венчика шептала: «Сила, сила, сила». Она представляла, как с каждым взмахом масло насыщается не воздухом, а её собственной энергией, её желанием защитить, её стойкостью.

С яйцами было сложнее. Разбивая каждое, она должна была сформулировать конкретное пожелание для Лео. «Пусть его страх растворится», – прошептала она, выпуская первое яйцо в миску. «Пусть его сердце успокоится», – второе. «Пусть он найдёт в себе силы», – третье.