«Корица, детка, – это не просто пряность. Это огонь. Она разжигает кровь, будит уснувшие чувства, заставляет сердце биться чуть веселее. Её нельзя сыпать просто так. Ты должна думать о тепле. О первом костре после долгой дороги. Об объятиях, в которых не холодно. Тогда она раскроется по-настоящему».

Элли закрыла глаза, вдыхая аромат, и на мгновение ей показалось, что в пекарне стало светлее. Она растирала специи, вкладывая в круговые движения ступки всё своё смутное желание тепла, уюта, маленькой радости для себя и для тех, кто придёт сегодня утром.

Потом были булочки. Сахарное печенье. Яблочный штрудель, который она сворачивала в рулет с почти ювелирной точностью, и тонкие ломтики фруктов складывались под слоем теста в замысловатый узор, похожий на крыло бабочки.

Солнце уже поднялось выше, и его лучи, пробиваясь сквозь запылённое стекло окна, упали на старую тетрадь в кожаном переплёте, что лежала на подоконнике на специальной деревянной подставке, чтобы не запачкать страницы. «Книга», – как почтительно называла её Агата и как теперь называла Элли.

Руки её были в муке, поэтому она лишь ладонью предплечья аккуратно приоткрыла тяжёлую обложку. Страницы пожелтели, края их были исхлёстаны и покрыты тёмными пятнами – следами бесчисленных капель сиропа, масла, варенья и чего-то ещё, что казалось жидким солнечным светом. Она не смотрела на рецепты. Она знала их наизусть. Она искала утешения. Силы. Связи.

Её пальцы легли на бумагу, шершавую и тёплую, будто живущую своей собственной жизнью. И ей снова вспомнилась бабушка. Не образ, а ощущение: твёрдые, натруженные руки, поправляющие её собственные пальцы на тесте; низкий, грудной смех, когда у Элли что-то не получалось; запах дыма, корицы и чего-то неуловимого, третьего, что было сутью самой Агаты.

«Ты не просто кормишь их, внучка, – говорила она, глядя, как Элли расстраивается из-за неидеального пирога. – Ты их… слушаешь. Каждый, кто заходит к нам, приносит с собой свою историю. Свою маленькую боль. Свою радость. Твоя задача – почувствовать её и… добавить в тесто нужную специю. Не больше щепотки. Иначе перебьёшь вкус. Но именно эта щепотка – и есть вся магия».

Элли не была уверена, что обладает этим даром. Чаще всего она просто пекла. Старательно, с любовью, но – просто пекла. Волшебство Агаты казалось ей чем-то далёким и недостижимым, как вершина самой высокой горы вдали за окном.

Она глубоко вздохнула, закрыла книгу, оставив на обложке мучной отпечаток своего пальца, и принялась раскатывать тесто для утренних булочек с корицей.

Рассвет сменился утром. Первой, как всегда, прибежала маленькая Лина, дочка почтальона, за своей ежедневной булочкой с шоколадной крошкой. Потом зашёл старик Олливер, чтобы купить ещё тёплый, хрустящий багет, и остаться на пять минут погреться у печи и пожаловаться на ревматизм. Элли молча протянула ему имбирное печенье. «От бабушки рецепт, – сказала она. – Говорит, помогает». Старик кивнул с благодарностью и ушёл, уже чуть менее сгорбленный.

А потом в дверь колокольчиком ворвались они. Сьерра и Амара. Неразлучные подруги, две половинки одного целого, свет и тень Веридиана. Только сегодня они были не неразлучны. Они влетели в пекарню с противоположных сторон, их лица были раскраснены не от мороза, а от гнева, а глаза блестели обидой.

– …и я больше ни слова не хочу слышать! – выпалила Сьерра, отвернувшись от подруги.

– Да я и не собиралась ничего говорить! – фыркнула Амара, уставившись на витрину с пирожными.

Воздух между ними трещал и искрил от несказанных слов и задетых чувств. Они поссорились. Серьёзно. Элли замерла с широким ножом для нарезки теста в руке. В её тихом, упорядоченном мире их ссора прозвучала как удар гонга.

Они делали заказ, не глядя друг на друга, сквозь зубы. Сьерра – рогалик с маком. Амара – миндальное печенье. Элли кивнула, её мозг лихорадочно работал. Бабушка… что бы сделала бабушка? Она бы не стала их мирить словами. Она бы…

Взгляд Элли упал на только что остывающий противень с булочками с корицей. Они лежали ровными рядами, золотисто-коричневые, с завитками глазури, испускающие тот самый волшебный, обещающий мир и благополучие аромат.

Без лишних слов Элли взяла одну булочку, тёплую, почти горячую, положила её на маленькую тарелочку из расписной майолики и поставила на прилавок ровно посередине между подругами.

– Новый рецепт, – тихо сказала она. – Попробуйте, скажете мнение. Вдвоём. Одной на двоих не съесть – сладко.

Она отвернулась, делая вид, что вытирает уже идеально чистую столешницу, сердце её колотилось. Что она делает? Это же глупо. Они сейчас взорвутся или, того хуже, рассмеются.

Наступила пауза. Была слышна только песня огня в печи. Затем раздался тихий, едва слышный вздох. То ли булочка, то ли одна из девушек. Потом хруст. Амара отломила кусочек. Ещё хруст. Сьерра, не глядя, взяла свой кусок.

Элли рискнула украдкой взглянуть. Они жевали. Молча. Глаза их были устремлены в разные стороны, но плечи уже не были так напряжённо подняты. Амара не выдержала первой. Её уголок рта дёрнулся.

– …всё равно ты неправа, – пробормотала она, но уже без прежней ярости.

– Это ты упрямая, как… как этот осел у мельника, – отозвалась Сьерра, и в её голосе послышались знакомые нотки дружеской дразнилки.

Они снова замолчали, доедая булочку. Воздух перестал искрить. Гнев растворился, уступив место знакомой, комфортной тишине между близкими людьми. Когда тарелка опустела, Сьерра вздохнула уже совсем по-другому – с облегчением.

– Ладно… извини, что накричала.

– И я… тоже прости.

Они не бросились обниматься. Они просто посмотрели друг на друга, и что-то твёрдое и колючее в их взглядах растаяло, как иней на солнце. Амара купила две булочки – себе и подруге. Они вышли из пекарни уже вместе, о чём-то тихо болтая, и звон колокольчика над дверью прозвучал для Элли как аплодисменты.

Она замерла, глядя на опустевшее место у прилавка, на крошки на тарелке. Сердце её билось часто-часто. Это было оно? То самое? Просто булочка? Или… в неё действительно было вложено что-то? Мысль о тепле? О дружбе? О том, что ссоры проходят, а настоящие подруги остаются?

Она медленно подошла к окну и снова прикоснулась к бабушкиной книге. На этот раз ей показалось, что страницы под её пальцами стали чуть теплее. И впервые за долгое время Элли улыбнулась. Тихо, про себя, как бы боясь спугнуть это хрупкое, новое чувство. Чувство, что магия Агаты не ушла. Она просто ждала, когда Элли будет готова её заметить.

А снаружи, над Веридианом, всё так же висел тёплый, хлебный, коричный запах из пекарни «Уютный очаг». Запах, который был похож на обещание. Обещание маленьких, тихих чудес.

Полдень в «Уютном очаге» был особенным временем. Утренняя суета, звон колокольчика, возгласы покупателей и перезвон монет стихали, уступая место сонной, медовой тишине. Солнечные лучи, достигнув зенита, становились тяжелыми и ленивыми. Они заливали пекарню густым, золотистым сиропом, в котором медленно танцевали пылинки, поднятые с пола за утро. Воздух, ещё несколько часов назад плотный и насыщенный запахами свежей выпечки, теперь становился тоньше, прозрачнее. В нём можно было различить отдельные ноты: вот тянется сладкая нить ванили из почти пустой вазочки с эклерами, вот горьковатый аромат поджаристого миндаля, а вот – едва уловимая, прохладная струйка от пучка мяты, свешивающегося над раковиной.

Элли сидела на своей любимой табуретке за прилавком, подперев щеку ладонью и полузакрыв глаза. Вторая кружка чая с чабрецом и мёдом остывала перед ней, совершенно забытая. В такие минуты она почти физически ощущала, как пекарня, её пекарня, вздыхает полной грудью, отдыхая после утреннего труда. Казалось, даже стены, пропитанные теплом и запахами, слегка потрескивали, усаживаясь поудобнее, как старый, добрый человек в своём кресле у камина.

Она наслаждалась этой передышкой, этой благословенной паузой между актами рабочего дня. Скоро начнётся подготовка к вечерней выпечке: нужно будет замесить тесто для пирогов, которые расхватают за час до закрытия, почистить яблоки для шарлотки, приготовить закваску на завтра. Но сейчас был миг чистой, ничем не омрачённой благодати. Даже кошка Мурка, обыкновенно предпочитавшая мягкое кресло на кухне бабушки Агаты, сейчас растянулась на прилавке на самом солнечном месте, превратившись в рыжую, мурлыкающую шкурку.