– Каэл, – прервала его Элли, понизив голос до шёпота. – Мне нужно, чтобы он пришёл. Срочно. Как можно незаметнее.

Выражение лица Седрика мгновенно сменилось с театрального на серьёзное. Он кивнул, мгновенно поняв всё без лишних слов.

– Конечно. У меня как раз есть кое-что для него. Старая карта… охотничьих троп. Он просил посмотреть. Я отправлю ему сигнал. – Он подмигнул и скрылся за стеллажом, откуда послышался лёгкий звон колокольчика – не того, что над дверью, а другого, с более низким, бархатистым тембром.

Элли поблагодарила его взглядом и, сделав вид, что рассматривает старый глобус, стала ждать.

Каэл появился быстро – не из леса, а из потайной двери в задней части лавки, завешанной гобеленом. Он был настороже, его глаза сразу же нашли Элли.

– Что случилось? – тихо спросил он, подходя.

Не говоря ни слова, Элли протянула ему свиток. Он взял его, развернул, и его лицо стало каменным. Он пробежал глазами чертёж, комментарии, и Элли увидела, как по его скулам пробежала судорога, а глаза сузились до щелочек, в которых вспыхнул холодный, смертельный гнев.

– Где ты это взяла? – его голос был низким и опасным, как рычание.

– Лео дал, – прошептала Элли. – Он… он доверил мне.

Каэл снова уставился на чертёж, его пальцы сжали пергамент так, что тот затрещал по швам.

– Я знал, что они не остановятся, – прошипел он. – Но такое… Я думал, они просто ловят и… перевоспитывают. А это… это машина. Конвейер по переработке сигнатур.

– Что это такое? – спросила Элли, уже зная ответ, но нуждаясь в его подтверждении.

– Это то, чего они всегда хотели, – сказал он, и каждый его звук был обледеневшим от ненависти. – Окончательное решение. Зачем тратить силы на контроль, на подавление воли, если можно просто… забрать. Выкачать всё до капли. Очистить силу от ненужной «шелухи» – личности, памяти, эмоций. И использовать в чистом виде. Для своих целей. Для оружия. Для власти. – Он ткнул пальцем в рисунок. – Это не просто устройство. Это их священный Грааль. И этот мальчик… – он посмотрел на Элли, и в его взгляде была бездонная жалость, – он не просто беглец. Он доказательство. Возможно, даже… носитель какой-то редкой, особой силы. Раз они разработали и применяют… такое.

Элли почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она прислонилась к стеллажу с книгами, чтобы не упасть.

– Мы должны… мы должны уничтожить это. Никто не должен об этом узнать.

– Уничтожить? – Каэл горько усмехнулся. – Это всего лишь копия. Бумажка. Идея уже родилась. Она будет жить, пока жив хоть один из них. – Он снова посмотрел на чертёж, и его взгляд стал задумчивым, холодным. – Но это… это также и ключ. Понимаешь? Теперь мы знаем, что они ищут. И почему они не отступят. Они не могут позволить ему жить. Он – ходячее доказательство их преступления. И потенциально – ключ к разгадке их технологии для врагов.

Он аккуратно, почти с отвращением, свернул свиток и сунул его за пазуху.

– Это остаётся у меня. Тебе лучше об этом не знать. – Он посмотрел на неё, и его взгляд стал тяжёлым. – Теперь ты понимаешь, во что ты ввязалась, Элинор? Это не игра в прятки. Это война. И ставка в ней – не просто жизнь одного мальчика. Ставка – это сама суть магии. Право на то, чтобы она оставалась живой, свободной, частью души, а не… батарейкой.

Элли кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Громада реальности обрушилась на нее, придавив своей тяжестью.

– Что нам делать? – наконец выдавила она.

– Делать? – Каэл повернулся к выходу, его силуэт на фоне запылённого окна казался огромным и мрачным. – Мы готовимся. Они теперь пойдут ва-банк. Заклятие увядания не сработало. Они знают, что здесь есть сопротивление. Следующая их атака будет… грубее. – Он уже был почти у двери, но остановился. – И, Элинор? Скажи мальчику… скажи ему спасибо. За доверие. Это было смело.

И он исчез так же быстро, как и появился, оставив Элли одну среди древностей и запаха прошлого.

Она медленно вышла из лавки Седрика. Солнечный свет, ударивший ей в глаза, показался слишком ярким, слишком нормальным для того мира ужаса, который она только что увидела на пожелтевшем пергаменте.

Она шла обратно к пекарне, и каждый знакомый дом, каждое лицо прохожего теперь виделись ей в ином свете. Это был не просто её уютный мирок. Это была крепость. Хрупкая, прекрасная крепость, которую она должна была защитить. Не только ради Лео. Ради всего, во что она верила. Ради права своей магии пахнуть корицей и добротой, а не жжёной плотью и страхом.

Войдя в пекарню, она первым делом поднялась на чердак. Лео сидел и с тревогой смотрел на дверь. Увидев её, он жестом спросил: «Ну что?»

Элли подошла и опустилась перед ним на колени. Она взяла его руки в свои – маленькие, худые, с ужасным клеймом-змеёй.

– Спасибо, что доверился мне, – сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. – Это было очень смело. И очень правильно. Теперь мы знаем. И мы не позволим им тебя забрать. Обещаю.

Он посмотрел на неё, и в его глазах читалось не детское доверие, а понимание воина, который знает цену битве. Он кивнул – один раз, коротко и твёрдо.

Элли спустилась вниз и принялась за работу. Она месила тесто для вечерних пирогов, и движения её были решительными и точными. Страх никуда не делся. Но теперь он был не парализующим, а мобилизующим. Он превращался в решимость.

Она смотрела на свою пекарню – на горшки с геранью, на зеркальце от Седрика, на связку лука у печи – и видела в этом не просто уют. Она видела арсенал. Арсенал против тьмы. И она была готова его использовать.

Тайна свитка была раскрыта. Игра была окончена. Начиналась настоящая война. И они должны были победить. Потому что проиграть означало позволить миру стать холоднее, темнее и бездушнее. А на такое её пекарня, её магия, её Веридиан пойти не могли.

На следующий день после раскрытия тайны свитка в «Уютном очаге» витало новое, острое напряжение. Оно было иным, чем прежняя тревога. Та была слепым, животным страхом. Это же было холодной, отточенной решимостью. Элли двигалась по пекарне с непривычной жёсткостью в плечах, её глаза, обычно мягкие и задумчивые, стали внимательными и быстрыми, как у птицы. Она не просто пекла хлеб – она укрепляла крепость, готовящуюся к осаде.

Каэл появился на рассвете, без стука войдя через заднюю дверь. Его лицо было мрачным, как грозовая туча. Он молча кивнул Элли, поднялся на чердак, привычно провёл с Лео не более получаса, спустился и, отрезав себе большой ломоть только что испечённого хлеба, уселся за угловой столик, погружённый в молчаливое размышление. Он разложил на столе несколько принесённых с собой веточек, камешков и что-то чертил на поверхности стола пальцем.

Элли не мешала ему. Она понимала, что теперь они – команда. Молчаливая, неловкая, но команда. Она варила густой овсяный кисель – бабушкин рецепт для силы и выносливости – и поставила чашку перед ним. Он кивнул в знак благодарности, не отрывая глаз от своих расчётов.

Именно в этот момент дверь пекарни распахнулась с привычным для Мэйбл напором. Но на пороге она замерла, уставившись на неожиданную картину: угрюмый лесной отшельник, сидящий за столом как дома, и Элли с лицом, выражавшим не пекарскую безмятежность, а концентрацию полководца перед битвой.

– Ну-ну, – проскрипела Мэйбл, снимая варежки и остро вглядываясь то в одного, то в другую. – Прямо военный совет у нас тут собрался. Или сговор? Или, не дай бог, свадьбу планируете? Молодёжь нынче странно жениться начинает.

Каэл даже не поднял на неё взгляд, лишь губы его дёрнулись в подобии усмешки. Элли вздохнула.

– Здравствуйте, Мэйбл. Нет, не свадьба. Просто… обсуждаем кое-что.

– Ко-е-что, – протянула травница, подходя к прилавку и без спроса наливая себе чай из стоявшего на плите горшочка. – У меня, знаешь ли, нюх ещё никуда не делся. И от вас обоих сегодня так и прет решимостью да… грозной силой. Словно вы не пирог собрались печь, а стену крепостную ломать. – Она прищурилась. – Это из-за вчерашнего? Из-за той гадости, что на стены лезла?