– Хорошо, я задам вопрос иначе. Кто еще знал чащу? – Он сделал акцент на слове «знал».

– Мой брат, мой племянник и еще десятки мертвых Лидсов.

– Не такой уж узкий круг, верно?

– Только не говорите, что верите, будто нам явилась тень отца Гамлета.

– Зачем же? У каждого из них наверняка были близкие, с кем они могли поделиться тайной чащи.

– Нет никакой тайны. Единственная из них давно не тайна: после Первой мировой в сердце леса построили фамильный склеп.

– Почему там?

– Моя прапрабабушка мечтала, чтобы ее похоронили со всеми украшениями, которые были ей дороги, и ее муж, наш с Филиппом прапрадед, был намерен исполнить ее волю, но опасался, что нечистые на руку люди попытаются посягнуть на содержимое могилы, тогда он возвел в ее честь склеп, а чащу превратил в огромный лабиринт, смертельную ловушку. С тех пор до начала Второй мировой там хоронили всех Лидсов.

– Почему только до Второй?

– Он сильно пострадал во время военных действий. Его восстановили, но решили, что это не лучшее место для захоронения: мрак, плесень, да и добираться неудобно.

– Вы были там с полицией?

– Ничего не нашли.

Генри умолк в попытке совладать с грузом неудачи – очередная ниточка надежды оборвана.

– Я могу поговорить с Грейс? – спросил он, не без труда перебрав в голове немногочисленные варианты.

– Зачем? Она не знает ничего такого, чего не знала бы я.

– Понимаю, вы пытаетесь ее защитить, но ей ничего не грозит, я просто хочу побеседовать.

– Она не станет говорить. С тех пор как умер Фредерик, она даже мне едва пару слов сказала.

– Что ж, с этим мы повременим, но на список я бы взглянул.

– Сейчас каникулы, все ученики разъехались по домам.

– Значит, придется их побеспокоить.

Генри продолжил обыск: залез под кровать, проверил под матрасом – лишь мрак, пыль и неприметные отголоски жизни, которую ведут девочки-подростки в частных заведениях, подобных Лидс-холлу. Мэри расчесывалась гребнем, писала старомодным почерком с завитушками, читала готические новеллы, классическую поэзию и романы нравов; на ее полках пылились потрепанные томики Шекспира, Диккенса, Остин, Бронте, путеводитель по изобразительному искусству девятнадцатого века и учебник по мировой истории. Внимание Генри привлекло «Преступление и наказание» – единственная новая книга, впечатляющий образчик достижений книгоиздания в коже.

– Что скажете? – Он повернул ее лицом к Агнес.

– Очень редкое издание. Должно быть, стоит целое состояние, – отметила она.

Генри открыл книгу, ощутив сухими пальцами гладкость и холод мелованных листов. Ни подписей, ни закладок – ничего подозрительного, кроме стоимости.

– Может быть, ее подарил Фредерик? – предположила Агнес.

– Вам лучше знать.

Стайн вернул роман на место, сделав мысленную пометку.

Открыл шкаф, где пустые вешалки отозвались лязгом на железной штанге. Заняты лишь одни плечики – форма: галстук, перекинутый через крючок, темно-красный пиджак с эмблемой школы – дубом, глубоко пустившим корни, – белая хлопковая блузка и серая юбка. Генри прощупал карманы пиджака, в одном из них прятался какой-то продолговатый твердый предмет: зажигалка с гравировкой обнаженного мужчины, держащего собственную отрубленную голову, – изображение походило на иллюстрацию из книги.

– Мэри курила?

– На кампусе запрещено курение и распитие спиртных напитков, – сказала Агнес непривычно строгим тоном, точно самого Генри с сигаретой за углом поймала.

Стайн посмотрел на нее исподлобья взглядом «давайте не пороть чушь».

– Я не знаю, – уже своим голосом ответила Агнес. – Я никогда не ловила ее за этим и никогда не слышала, чтобы от нее пахло табаком.

На дне пылился небольшой потертый чемодан – одежда. Значит, на каникулы Мэри собиралась вернуться в Йоркшир, в родительский дом. Генри обыскал полки в шкафу и все ящики стола, но сигарет не нашел.

Мэри получила грант на обучение в одной из самых престижных школ Англии, вырвавшись из захолустья, в котором жила с родителями, младшими братьями и сестрами, днями и ночами корпела над учебниками, и эта зажигалка – вспышка бунтарской натуры – выросла, словно кактус посреди цветущего яблоневого сада. Генри покрутил ее в руках, еще раз присмотрелся – кому понравится видеть такую жуткую вещицу перед тем, как прикурить, чтобы расслабиться.

– Бессмыслица какая-то, – пробубнил он.

– Это иллюстрация Гюстава Доре к «Божественной комедии», – профессорски отчеканила Агнес, заглянув через его плечо.

В дверь постучали. Генри живо обернул зажигалку платком и сунул ее в карман: неотчетливое – он не знал, что будет с ней делать, – но необходимое действие. В комнату вошла полная женщина в старомодных туфлях на низком каблуке и деловом твидовом костюме в гусиную лапку, кирпично-бордовый цвет которого сильно старил ее, подчеркивая морщины на уже немолодом, но приятном лице.

– Мисс Лидс, к вам детектив Инейн. Я просила его подождать, но…

Не позволив договорить, Инейн, точнее, сначала его живот, нависший над ремнем, вошел в комнату. Голубые глазки блестели на невыразительном лице.

– Добрый день, мистер Инейн, – нарочито вежливо сказала Агнес. – Все в порядке, Кара, – кивнула она секретарю, и та молча удалилась.

Инейн с видом хозяина жизни почесал усы и оглядел комнату и присутствующих, словно они заявились без предупреждения в его загородный дом посреди отпуска. Остановился у изножья кровати.

– Детектив.

– Детектив Томас Инейн, – дополнил он. – А вы, должно быть, Генри Стайн? – Он просканировал его взглядом с прищуром.

– Так и есть. Я здесь по поручению семьи Мэри.

– Странно, что никто из семьи Мэри не приехал сам и не поучаствовал в ее поисках, когда нам нужны были люди.

– Для этого я и прибыл.

– Полиция Суррея справится без помощи частных агентов.

– Неужели? И на каком же этапе находится расследование? Лицезрения?

Инейн поджал губы, сунул руки в карманы пиджака и шагнул ближе.

– Поверьте, мистер Стайн, мы сделали все – и я имею это в виду – все, что было в наших силах, и я склонен верить, что криминала здесь нет. Мы провели обыск, опросили учеников, сняли пальчики, битую неделю рыскали по лесам и окрестностям – ничего. В комнате все на местах – ни следов крови, ни борьбы, к тому же в тот вечер одна из учениц видела, как Мэри в одиночестве и по собственной воле покидала Будуар… этот… как его… – Он нетерпеливо защелкал пальцами.

– Элеонор, – подсказала Агнес.

– Вот-вот, именно, – кивнул Инейн. – Девчонка ушла своим ходом, воспользовалась возможностью, под шумок, как говорится.

Генри почувствовал, как его невозмутимость дала трещину, казалось, еще минута, и он познакомит Инейна со своими кулаками.

– Она сбежала, – продолжил детектив. – А что вы хотели? Тут вечные занятия, умные книги, дети из обеспеченных семей с совершенно иными взглядами на жизнь – в общем, скука – простите, мисс Лидс, – сказал он в сторону, склонившись в театрально-почтительном поклоне. – Не для записи, но девчонка не из самой благополучной семьи: ее брат покончил с собой, у родителей куча ртов, которые нужно кормить, и долгов, которые нужно платить. Что я рассказываю, вы и сами знаете. Яблочко от яблони далеко не падает. Смотрите, а не то станете следующим, кто будет бегать за ними с протянутой рукой. К тому же ей шестнадцать лет – такой уж возраст. Помяните мое слово, она объявится где-нибудь в Саффолке…

– Рабочая версия, несомненно. Только почему она не забрала вещи? И не оставила, скажем, записку?

– Спонтанное решение, – бросил он. – Подростки часто совершают что-либо не подумав. Да и кому ей было писать…

Генри с такой силой сжал зажигалку в кармане, что едва не сломал ее.

– Я вижу скепсис на вашем лице, – отметил Инейн. – У вас есть версии?

– Я не строю версий без зацепок.

– Тогда вас ждет разочарование, потому что, говорю вам, и это не шутки, – зацепок в этом деле нет. Комната пуста и ничем не примечательна. Врагов у Мэри не было. Да ее все обожали, черт побери. Даже ваш парнишка, – перевел он взгляд на Агнес, – мои соболезнования.