После ухода наркомов Сергей остался один. Он прошёлся по кабинету, его шаги гулко отдавались по деревянному полу. Он думал: «Мы должны остановить Гитлера как можно раньше. Франция, Британия и Штаты уже показали, что не готовы к серьезным действиям до начала войны. Переубедить их так и не удалось. Но мы должны сделать так, чтобы итальянцы теряли силы и увязли в Абиссинии. Мы должны изменить ход истории в Испании. Была еще Япония и ее планы на Китай, но сейчас нужно было направить силы хотя бы на Европу».

Поздним утром Сергей созвал ещё одну встречу — с секретарём ЦК Андреем Ждановым и начальником Генштаба Александром Егоровым. Жданов, коренастый, с густыми бровями, был осторожен:

— Товарищ Сталин, вы настаиваете на Испании. Но партия волнуется — не слишком ли мы рискуем? Ресурсы нужны на внутренние дела, на промышленность:

Сергей, пыхнув трубкой, ответил:

— Андрей Александрович, фашизм — это не только внешняя угроза. Если мы не остановим его в Испании, он придёт к нам.

Жданов сказал, настороженно:

— Но ресурсы… Мы не можем разбрасываться ими.

Сергей ответил, повысив тон:

— Ресурсы найдутся. А вот Фашизм ждать не будет.

Егоров добавил:

— Товарищ Сталин, армия готова, но Испания — это не наш фронт. Мы можем потерять больше, чем выиграть.

Сергей нахмурился, его пальцы сжали край стола:

— Александр Ильич, Испания — это как раз наш фронт. Если фалангисты победят, Гитлер получит плацдарм. Усильте подготовку инструкторов. Я хочу, чтобы они были в Мадриде через две недели.

Егоров кивнул.

Ночью, когда Кремль затих, Сергей сидел в кабинете, глядя на карту. Его мысли были мрачными: «Я видел фотографии Сталинграда, руины Берлина, Хиросиму. Я знаю, что будет, если я ошибусь. Но как повернуть историю? Он взял чай, который был уже остывший и горький, и убрав чашку в сторону, написал ещё одну директиву: 'Ускорить поставки оружия в Испанию. Любой ценой».

В пригороде Мадрида, на широком поле, окружённом оливковыми рощами и редкими апельсиновыми деревьями, утро было жарким и пыльным. Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, уже обжигало землю, поднимая красноватую пыль, которая оседала на потных лицах, потрёпанных куртках и стволах винтовок. Пахло оружейной смазкой, потом, сухой травой и дымом от костров, где готовили кофе и кукурузные лепёшки. Поле, изрытое следами гусениц, было усеяно деревянными мишенями, колючей проволокой и ящиками с боеприпасами. Советские инструкторы — Иван Григорьев, Алексей Смирнов и Сергей Лебедев — обучали отряд из восьмидесяти республиканцев, чьи лица, молодые и усталые, отражали смесь решимости и страха. Их оружие — винтовки, гранаты РГД-33, несколько пулемётов — лежало на брезенте, блестя под утренним солнцем. Четыре танка: их броня нагрелась, стояли в тени олив, их гусеницы оставляли глубокие борозды в сухой земле. Запах бензина смешивался с ароматом апельсинов, доносившимся из рощи.

Иван Григорьев, 40-летний, коренастый, с обветренным лицом, покрытым морщинами, и короткой стрижкой, в выцветшей гимнастёрке, стоял на деревянной платформе, сооружённой из ящиков. Его голос, хриплый от пыли и криков, гремел, перекрывая шум ветра и гул танковых моторов:

— Товарищи! Фашисты идут с немецкими винтовками, итальянскими танками, с дисциплиной, которой у вас пока нет! Но у нас есть советская техника, воля и правда! Сегодня вы учитесь, чтобы завтра бить врага! Винтовка — ваш друг, танк — ваш кулак. Запомните это и не подводите!

Его серые глаза, скользили по лицам бойцов. Среди них были юноши, едва достигшие двадцати, и девушки, чьи руки, загрубевшие от работы в поле, дрожали от тяжести винтовок. Пабло, молодой 22-х летний, с чёрными кудрями и шрамом на щеке, поднял винтовку, но его движения были неуклюжими, затвор заклинило. Он крикнул, его голос задрожал от волнения:

— Синьор Иван, она не стреляет! Что я делаю не так?

Григорьев, спустился с платформы, его сапоги захрустели по сухой земле. Его пальцы, натёртые от работы с оружием, ловко разобрали затвор. Пыль сыпалась, как песок. Он показал:

— Пыль — надо вычищать, Пабло. Чисти винтовку каждый день. Смотри: снимаешь крышку, вытираешь, смазываешь вот так. И жми курок плавно, а не дёргай, как козёл. Понял?

Пабло, покраснев от стыда, кивнул, повторяя движения. Его пальцы, загрубевшие от работы в поле, были неуклюжими, но он старался.

Рядом Кармен, 20-летняя девушка, с короткими тёмными волосами, в мужской рубашке и потрёпанных брюках, пыталась зарядить винтовку. Её руки дрожали, не от страха, а от усталости — она не спала двое суток, помогая в лагере с ранеными. Алексей Смирнов, 28-летний инструктор, худощавый, в пропылённой гимнастёрке подошел к ней:

— Спокойно. Ствол вниз, патрон вставляй вот так. Не торопись.

Кармен ответила:

— Я не тороплюсь, товарищ Алексей. Я хочу, чтобы фашисты заплатили за Гвадалахару, за моих братьев, за всё.

Алексей кивнул:

— Тогда учись быстро. Они не простят ошибок. Если ошибешься — тебе конец.

Кармен, сжав губы, вставила патрон, её движения стали увереннее. Она думала: «Я не подведу. Не ради себя — ради тех, кто уже не вернётся».

Сергей Лебедев, сидел на башне танка, вытирая пот с лица. Его гимнастёрка была расстёгнута, обнажая грудь, покрытую пылью и маслом. Он крикнул хриплым голосом:

— Пабло, не пялься на танк, как на корову! Это машина войны! Хочешь попробовать?

Пабло кивнул:

— Синьор Сергей, это как трактор, но с пушкой!

Лебедев рассмеялся:

— Не трактор, парень! Это смерть для фашистов! Залезай, покажу, как им управлять.

Пабло, забравшись на танк, тронул рычаги, его лицо озарила улыбка. Лебедев, направляя его, думал: «Мальчишка зелёный, но сердце у него доброе».

19-летний Рауль, анархист с длинными волосами, завязанными в хвост, стоял в стороне, скрестив руки. Его куртка, порванная на локтях, была покрыта значками с анархистскими лозунгами. Он отказался чистить винтовку:

— Синьор Иван, я сражаюсь за свободу, а не за ваши правила! Зачем мне чистить винтовку, если я готов умереть за дело?

Григорьев, шагнул к нему:

— Рауль, без дисциплины вся твоя свобода кончится в могиле. Чисть винтовку или убирайся из лагеря.

Рауль, сжал кулаки, его лицо покраснело, он ответил:

— Вы, русские, думаете, что всё знаете! Это наша война!

Кармен, стоя рядом, вмешалась, её голос был спокойным, но твёрдым:

— Рауль, не глупи. Фашисты не будут спрашивать, за что ты сражаешься. Они просто убьют тебя.

Рауль смягчился, он пробормотал:

— Я подумаю.

Он взял тряпку и начал чистить винтовку, хотя его движения были ленивыми. Григорьев, наблюдая, подумал: «Они молодые, горячие. Но без дисциплины быстро проиграют».

Хуан Гарсия, 35-летний испанский командир с густой бородой, подошёл к Григорьеву. Его форма, выцветшая и пропылённая, пахла потом и табаком. Его голос был хриплым, с ноткой отчаяния:

— Синьор Иван, ваши танки — чудо. Но мои люди боятся. Фалангисты уже в часе от Мадрида. Мы слышали, что немцы прислали им пулемёты MG-34 и итальянские гранаты.

Григорьев сказал:

— Хуан, страх — это нормально. Но если твои люди научатся хорошо воевать, фалангисты побегут, как крысы. Дайте им веру в победу. И держите винтовки чистыми.

Хуан кивнул, но его мысли были тяжёлыми: «Мы сражаемся за свободу, но сколько из нас доживёт до весны? Я потерял брата в Сарагосе. Теперь я должен отвечать за них всех».

Молодая девушка, с темными косами, по имени Луиза, была медиком. Она перевязывала раны бойцов, пострадавших на учениях. Её руки, двигались быстро, но глаза были полны боли. Она сказала Алексею, пока тот нёс ящик с патронами:

— Товарищ Алексей, я лечу их, но это пока только учения. Сколько ещё ран я увижу? Эти мальчики… они слишком молоды.

Алексей ответил ей тихим голосом: