Марина Цветаева «Макс Волошин первый был…» Макс Волошин первый был, Нежно Майенку любил, Предприимчивый Бальмонт Звал с собой за горизонт, Вячеслав Иванов сам Пел над люлькой по часам: Баю-баюшки-баю, Баю Майенку мою. Осип Мандельштам
«Свежо раскинулась сирень…» Свежо раскинулась сирень, Ужо распустятся левкои, Обжора-жук ползет на пень, И Жора мат получит вскоре. Яйцо Курицу яйцо учило: Ты меня не так снесла, Слишком криво положила, Слишком мало берегла: Недогрела и ушла, — Как тебе не стыдно было? «Есть разных хитростей у человека много…» Есть разных хитростей у человека много, И жажда денег их влечет к себе, как вол. Кулак Пахом, чтоб не платить налога, Наложницу себе завел! «Это есть мадам Мария…» Это есть мадам Мария — Уголь есть почти что торф, Но не каждая Мария Может зваться Бенкендорф. «Вуайажор арбуз украл…» Вуайажор арбуз украл Из сундука тамбур-мажора. – Обжора! – закричал капрал. — Ужо расправа будет скоро. «Вы хотите быть игрушечной…» Вы хотите быть игрушечной, Но испорчен Ваш завод, К Вам никто на выстрел пушечный Без стихов не подойдет. «Слышу, слышу ранний лед…» Слышу, слышу ранний лед, Шелестящий под мостами, Вспоминаю, как плывет Светлый хмель над головами. С черствых лестниц, с площадей С угловатыми дворцами Круг Флоренции своей Алигьери пел мощней Утомленными губами. Так гранит зернистый тот Тень моя грызет очами, Видит ночью ряд колод, Днем казавшихся домами. Или тень баклуши бьет И позевывает с вами, Иль шумит среди людей, Греясь их вином и небом, И несладким кормит хлебом Неотвязных лебедей. Газелла Почему ты все дуешь в трубу, молодой человек? Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек. «Спросили раз у воина…» Спросили раз у воина: – На Шипке все спокойно ли? – Да, – отвечал он, – здесь на Шипке Все признают свои ошибки. «Один портной…» Один портной С хорошей головой Приговорен был к высшей мере. И что ж? – портновской следуя манере, С себя он мерку снял — И до сих пор живой. «Случайная небрежность иль ослышка…» Случайная небрежность иль ослышка Вредны уму, как толстяку аджика. Сейчас пример мы приведем: Один филолог, Беседуя с невеждою вдвоем, Употребил реченье «идиом». И понадергали они друг другу челок! Но виноват из двух друзей, конечно, тот, Который услыхал оплошно: «идиот». «Шапка, купленная в ГУМе…» Шапка, купленная в ГУМе Десять лет тому назад, Под тобою, как игумен, Я гляжу стариковат. Решенье Когда б женился я на египтянке И обратился в пирамид закон, Я б для моей жены, для иностранки, Для донны покупал пирамидон, — Купаясь в Ниле с ней или в храм идя, Иль ужиная летом в пирамиде: Для донны пирамид – пирамидон. «Барон Эмиль хватает нож…» Барон Эмиль хватает нож. Барон Эмиль бежит к портрету… Барон Эмиль, куда идешь? Барон Эмиль, портрета нету! «Однажды некогда какой-то подполковник…» Однажды некогда какой-то подполковник, Белогвардеец и любовник, Постился, выводя глисту. Дня три или четыре Росинки маковой он не имел во рту. Но величайший постник в мире Лишь тот, кто натощак читает «На посту». «Вполоборота, о, печаль…» Вполоборота, о, печаль, На равнодушных поглядела. Спадая с плеч, окаменела Ложноклассическая шаль. Зловещий голос – горький хмель — Души расковывает недра: Так – негодующая Федра — Стояла некогда Рашель. Надежда Тэффи
Четыре инженера Скучала я, потупя взор, Они ж вели свой разговор, В один все повторяя тон: «Цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон!» Они в один твердили тон. Я им сказала: «Господа! Зачем же вы пришли сюда, Коль смысл всей жизни заключен Для вас в цемент, в цемент-бетон? Коль смысл всей жизни заключен — Для вас – в цемент, для вас – в бетон?..» Их было четверо; из них Никто не слышал слов моих, Все продолжали в унисон Хвалить цемент, хвалить бетон… Цемент-бетон! Цемент-бетон Они хвалили в унисон! Мне нравится один из них, Но он не знает чувств моих: Он так глубоко погружен В цемент-бетон, в цемент-бетон! Он всей душою погружен В цемент-бетон, в цемент-бетон! Казалось – я не утерплю, Скажу ему, как я люблю! Быть может, позабудет он Про свой цемент, про свой бетон; Да, хоть на миг забудет он Про свой цемент, про свой бетон! Но нет! Я знаю – скажет он: В своем я сердце не волен, — Другой я страстью поглощен — И эта страсть – цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон! Да, эта страсть – цемент-бетон! Ах! если б мне поверил он, Моим лобзаньем упоен, Забыл бы он, как скучный сон, И свой цемент, и свой бетон — Забыл бы он, как скучный сон, И свой цемент, и свой бетон! Они ушли, и говор стих, Но с той поры в ушах моих Звучит, как похоронный звон: «Цемент-бетон! Цемент-бетон!» Звучит, как похоронный звон — «Цемент-бетон!.. Цемент-бетон!!» |
