Теоретики С интеллигентским обличием редьки жили в России теоретики. Сидя под крылышком папы да мамы, черепа нагружали томами. Понаучив аксиом и формул, надевают инженерскую форму. Живут, — возвышаясь чиновной дорогою, машину перчаткой изредка трогая. Достигнув окладов, работой не ранясь, наяривает в преферанс. А служба что? Часов потеря. Мечта витает в высоких материях. И вдруг в машине поломка простая, — профессорские взъерошит пряди он, и… на поломку ученый, растаяв, смотрит так, как баран на радио. Ты хочешь носить ученое имя — работу щупай руками своими. На книги одни — ученья не тратьте-ка. Объединись, теория с практикой! Строго воспрещается
Погода такая, что маю впору. Май — ерунда. Настоящее лето. Радуешься всему: носильщику, контролеру билетов. Руку само подымает перо, и сердце вскипает песенным даром. В рай готов расписать перрон Краснодара. Тут бы запеть соловью-трелеру. Настроение — китайская чайница! И вдруг на стене: – Задавать вопросы контролеру строго воспрещается! — И сразу сердце за удила́. Соловьев камнями с ветки. А хочется спросить: – Ну, как дела? Как здоровьице? Как детки? — Прошел я, глаза к земле низя́, только подхихикнул, ища покровительства. И хочется задать вопрос, а нельзя — еще обидятся: правительство! Счастье искусств Бедный, бедный Пушкин! Великосветской тиной дамам в холеные ушки читал стихи для гостиной. Жаль — губы. Дам да вон! Да в губы ему бы да микрофон! Мусоргский — бедный, бедный! Робки звуки роялишек: концертный зал да обеденный обойдут — и ни метра дальше. Бедный, бедный Герцен! Слабы слова красивые. По радио колокол-сердце расплескивать бы ему по России! Человечьей отсталости жертвы — радуйтесь мысли-громаде! Вас из забытых и мертвых воскрешает нынче радио! Во все всехсветные лона и песня и лозунг текут. Мы близки ушам миллионов — бразильцу и эскимосу, испанцу и вотяку. Долой салонов жилье! Наш день прекрасней, чем небыль… Я счастлив, что мы живем в дни распеваний по небу. |
