3 Гремит мазурка – вся призыв. На люстрах пляшут бусы. Как пристяжные, лбы склонив, Летит народ безусый. А гимназистки-мотыльки, Откинув ручки влево, Как одуванчики легки, Плывут под плеск напева. В передней паре дирижер, Поручик Грум-Борковский, Вперед плечом, под рокот шпор Беснуется чертовски. С размаху на колено встав, Вокруг обводит леди И вдруг, взметнувшись, как удав, Летит, краснее меди. Ресницы долу опустив, Она струится рядом, Вся – огнедышащий порыв С лукаво-скромным взглядом… О ревность, раненая лань! О ревность, тигр грызущий! За борт мундира сунув длань, Бледнеет классик пуще. На гордый взгляд – какой цинизм! — Она, смеясь, кивнула… Юнец, кляня милитаризм, Сжал в гневе спинку стула. Домой?.. Но дома стук часов, Белинский над кроватью, И бред полночных голосов, И гул в висках… Проклятье! Сжав губы, строгий, словно Дант, Выходит он из залы. Он не армейский адъютант, Чтоб к ней идти в вассалы!.. Вдоль коридора лунный дым И пар неясных пятна, Но пепиньерки мчатся к ним И гонят в зал обратно. Ушел бедняк в пустынный класс, На парту сел, вздыхая, И, злясь, курил там целый час Под картою Китая. 4 С Дуняшей, горничной, домой Летит она, болтая. За ней вдоль стен, укрытых тьмой, Крадется тень худая… На сердце легче: офицер Остался, видно, с носом. Вон он, гремя, нырнул за сквер Нахмуренным барбосом. Передник белый в лунной мгле Змеится из-под шали. И слаще арфы – по земле Шаги ее звучали… Смешно! Она косится вбок На мрачного Отелло. Позвать? Ни-ни. Глупцу – урок, Ей это надоело! Дуняша, юбками пыля, Склонясь, в ладонь хохочет, А вдоль бульвара тополя Вздымают ветви к ночи. Над садом – перья зыбких туч. Сирень исходит ядом. Сейчас в парадной щелкнет ключ, И скорбь забьет каскадом… Не он ли для нее вчера Выпиливал подчасник? Нагнать? Но тверже топора Угрюмый восьмиклассник: В глазах – мазурка, адъютант, Вертящиеся штрипки, И разлетающийся бант, И ложь ее улыбки… Пришли. Крыльцо – как темный гроб, Как вечный склеп разлуки. Прижав к забору жаркий лоб, Сжимает классик руки. Рычит замок, жестокий зверь, В груди – тупое жало. И вдруг… толкнув Дуняшу в дверь, Она с крыльца сбежала. Мерцали блики лунных струй И ширились все больше. Минуту длился поцелуй! (А может быть, и дольше). Волшебник
«Я сейчас, дядя Саша, – хотите? — Превращу вас в кота… Вы рукав своей куртки ловите Вместо хвоста, И тихонько урчите, — Потому что вы кот, И, зажмурив глазки, лижите Свой пушистый живот… Я поставлю вам на пол блюдце С молоком, — Надо, дядя, вот так изогнуться И лакать языком. А потом я возьму вас в охапку, Вы завьетесь в клубок, как удав, — Оботру я усы вам тряпкой, И вы скажете: «Мяв!» А кота, настоящего Пышку, Превращу я – хотите? – в вас. Пусть, уткнувшись мордою в книжку, Просидит целый час… Пусть походит по комнатам вяло, Ткнется рыльцем в стекло И, присев к столу, из бокала Вынет лапкой стило… Сам себе язык он покажет, Покачается, как пароход, — А потом он кляксу размажет, Папироску в угол швырнет И, ко мне повернувшись, скажет: „Не бурчи, бегемот!..“» Но в ответ на мальчишкины бредни Проворчал я: «Постой!.. Я и сам колдун не последний, — Погоди, золотой! За такое твое поведенье Наступлю я тебе на мозоль: Вот сейчас рассержусь – и в мгновенье Превращу тебя в моль… Над бокалом завьешься ты мошкой — Перелет, пируэт, — Вмиг тебя я прихлопну ладошкой, И, ау, – тебя нет! Кот лениво слижет с ладони Бледно-желтую пыль И раскинет живот на балконе, Вскинув хвост, как ковыль…» Ты надулся: «Какой вы несносный! Я за это…» Ты топнул и встал: «Превращу я вас в дым папиросный…» Но, смеясь, я сказал: «Опоздал!» Европеец В трамвае, набитом битком, — Средь двух гимназисток, бочком, Сижу в настроенье прекрасном. Панама сползает на лоб. Я – адски пленительный сноб В накидке и в галстуке красном. Пассаж не спеша осмотрев, Вхожу к «Доминику», как лев, Пью портер, малагу и виски. По карте, с достоинством ем Сосиски в томате и крем, Пулярку и снова сосиски. Раздуло утробу копной… Сановный швейцар предо мной Толкает бесшумные двери. Умаявшись, сыт и сонлив, И руки в штаны заложив, Сижу в Александровском сквере. Где б вечер сегодня убить? В «Аквариум», что ли, сходить? Иль, может быть, к Мэри слетаю? В раздумье на мамок смотрю, Вздыхаю, зеваю, курю И «Новое время» читаю… Шварц, Персия, Турция… Чушь! Разносчик! Десяточек груш… Какие прекрасные грушки! А завтра в двенадцать часов На службу явиться готов, Чертить на листах завитушки. Однако: без четверти шесть. Пойду-ка к «Медведю» поесть, А после – за галстуком к Кнопу. Ну как в Петербурге не жить? Ну как Петербург не любить Как русский намек на Европу? |
