Ицуки дал потеряться самодельному шокеру в глубине своего кармана и внутренне вздохнул: «Ну что за неэффективный день…»

Первый день учебы в старшей школе Ёру был очень похож на такой же день в любой другой школе, и одновременно совершенно другим. Посторонний человек, случайно заглянувший в спортзал на церемонию открытия и не знавший подоплеки школы, мог бы решить, что здесь какое-то исключительное количество гяру и хулиганов-янки, и в чем-то даже немного был бы прав.

Хотя большинство голов в толпе учеников были всё же естественного черного цвета, количество крашеных (скорее всего) блондинов и блондинок было запредельным, встречалось даже несколько человек с совсем кислотными цветами волос. Был даже один парень с волосами, выкрашенными во все цвета радуги — настоящая живая реклама умений местного «клуба экспериментального окрашивания волос безопасными красителями собственного приготовления». Ученики радовали взгляд разнообразием фенечек, ленточек и пирсинга, причем последний варьировался от скромных сережек до целых художественных композиций из металла на ушах, в бровях и носу.

Бабочки и галстуки были различных цветов, и даже форма не отличалась однообразием: часть народа была в пиджачках, часть в жилетках, а часть в свитерах, впрочем, все это было выдержано в схожих цветовых тонах. Зимный бич многих японских школьниц — запрещение на толстые колготки — тут отсутствовал, да и вообще длина, цвет и наличие колготок не регламентировались. Более того, руководство школы пошло на совсем уж неслыханный шаг: не было запрещения девушкам надевать мужской вариант формы и брюки (равно как и парням — женский вариант и юбку, хотя подобное использовалось уж совсем редко, только членами «клуба исследования влияния одежды противоположного пола на успеваемость» да несколькими эксцентричными личностями).

Причина такого странного отношения к ученикам имела свою историю. После кризиса девяностых в Японии Хитохиро Гото, в то время руководивший исследовательским отделом одного из технологических гигантов, неожиданно для себя оказался уволенным по сокращению. Это событие заставило его задуматься о причинах, по которым японские компании, несмотря на все свои достижения, оказались настолько уязвимы перед лицом глобальной конкуренции.

Имея неожиданно появившееся свободное время, Гото погрузился в исследование проблемы. Он начал с анализа инновационного потенциала разных стран, но быстро пришел к выводу, что корни проблемы лежат глубже — в самой системе образования. Следующие полгода он посвятил детальному изучению образовательных систем разных стран, особенно тех, что показывали высокие результаты в области инноваций.

Его особенно заинтересовал контраст между строгой регламентацией японской школьной жизни и относительной свободой, которую получали ученики в странах-лидерах инновационного развития. Проведя множество интервью с успешными предпринимателями и новаторами как в Японии, так и за рубежом, Гото обнаружил закономерность: многие японские инноваторы в школьные годы считались «проблемными» учениками именно из-за нежелания следовать чрезмерно жестким правилам.

После тщательного анализа огромного количества школьных правил и ограничений, Гото пришел к неожиданному выводу. В то время как социализация через школьную систему действительно была важна для формирования гармоничной личности, тотальная уравниловка и подавление индивидуальности могли серьезно вредить развитию творческого потенциала. Особенно его поразило то, что многие школьные правила, такие как запрет на цвет волос или строгие требования к длине юбки, никак не влияли на качество образования, зато эффективно подавляли любые проявления индивидуальности.

С этими выводами он пришел к директору школы, подтвердил это статистикой, где показал, что количество стартапов Японии на душу населения в четыре раза меньше, чем у США, в абсолютных же цифрах вообще в десять раз меньше. Он даже привел в пример одну ближневосточную страну, которая при населении раз в 15 меньше Японии производила примерно сходное количество стартапов.

Количество стартапов как показатель креативности было такой себе метрикой, но директор проникся. Одно дело знать, что у японцев есть проблемы с изобретательством и креативностью и считать, что как минимум способность японцев к систематической и продолжительной работе способна это компенсировать, и совсем другое — получить конкретные цифры. Да, далеко не факт, что ограничения старшей школы — это то, что лишает детей креативности. Но Хитохиро Гото сумел убедить и руководство школы, и представителей министерства образования попробовать.

Конечно, такая свобода порождала и определенные сложности. Студсовету, который в этой школе отвечал за финансирование клубов и их обеспечение, приходилось несладко. Приходилось разбираться с такими запросами как «срочное финансирование эксперимента по выращиванию светящихся в темноте цветов сакуры» от клуба ботаники или «закупка материалов для создания человекоподобного робота в натуральную величину из картона и скотча» от клуба технического творчества. «Клуб исследования влияния музыки на рост овощей» регулярно требовал новую акустическую систему для своих экспериментальных грядок, а «общество любителей альтернативной гравитации» настаивало на покупке промышленного вентилятора для создания «зоны невесомости». Но директор Гото не желал ничего менять и в этом отношении. В конце концов, как он часто повторял, люди, умеющие общаться с творческими личностями и хоть как-то их направлять — это те кадры, которые тоже очень нужны современной Японии, чтоб от творческих личностей в конце был какой-то толк. Что уже было доказано на практике, на той самой практике на которую многие хедхантеры крупных корпораций с большим удовольствием приглашали бывших членов местного студсовета.

В старшей школе Ёру торчащий гвоздь не забивали, а сначала проверяли — может это вообще вешалка, а то и сигнальная система. Хотя и совсем отбиваться от рук не давали. Дисциплинарный комитет тут был небольшим, но весьма своеобразным. Достаточно сказать, что когда у школы начали появляться группки хулиганов из других школ, дисциплинарный комитет решил эту проблему самостоятельно, правда, заработав весьма неоднозначную репутацию. Если же явные проблемы начинали доставлять сами ученики школы Ёру, то все таки проблемы решал либо глава дисциплинарного комитета, либо его заместительница, отлично владевшие не только добрым словом. После «воспитательных бесед» с главой комитета бывшие хулиганы не только прекращали создавать проблемы, но и, что самое удивительное, часто вступали в самые традиционные клубы школы. Кружок каллиграфии, клуб чайной церемонии и секция кюдо неожиданно обретали немало новых энтузиастов, проявляющих удивительное усердие в постижении традиционных искусств.

Но даже в этой весьма пестрой толпе выделялись личности, которые казались необычными даже по меркам школы Ёру. Начать хотя бы с изящной маленькой девушки с очень серьезными глазами, одетой в сшитую по заказу форму, что отличалась безупречным качеством пошива и выбором ткани. Или взять парня среднего роста, получившего оценки в первой десятке, но даже в день церемонии открытия явившегося в синяках и немного потрепанной одежде.

Еще внимание привлекала пара очень похожих лицом друг на друга учеников, скорее всего близнецов или близких родственников, оба в мужской форме — один с крашеными рыжими короткими волосами, другой с волосами до плеч, оба довольно миловидной внешностью. Рядом с ними стояла самая обычная на первый взгляд девушка, если не считать ее изумрудно-зеленого цвета волос и целой коллекции фенечек на руках чуть ли не по локоть.

Сильно выделялся и парень совершенно обычной внешности с немного растрепанными волосами в свободной, явно на пару размеров больше необходимого форме. Это было удивительно хотя бы потому, что габаритов он был самых стандартных, поэтому купленная по росту форма сидела бы на нем как влитая. Однако выбранный размер и аккуратно подшитые рукава и штанины явно указывали на то, что такой стиль был выбран намеренно. Что предполагало весьма необычный, если даже не сказать странный образ мыслей.