Еще в 1825 году вокруг Донского монастыря расстилалось чисто поле. В начале 1870-х годов прямо за монастырскими стенами начали строить корпуса механического завода братьев Бромлей. Завод все советское время соседствовал с монастырем, только имя поменял. Красные пролетарии отобрали его у владельцев и присвоили свое имя – «Красный пролетарий». Но это теперь – история: не дымят в нынешнем веке в центре мировых столиц заводы. А памятники архитектуры – стоят.

Недалеко метро «Шаболовская», в двух кварталах – Ленинский проспект, а в Донском – монастырская тишь.

А что снится генералам Александру Деникину и Владимиру Каппелю и философу Ивану Ильину, не так давно перезахороненным в Донском монастыре? Россия без большевиков и Советов? А что Солженицыну, нашедшему там свое последнее пристанище? Бог знает.

Время всласть потрудилось над зданием, стоящим на углу Охотного Ряда и Большой Дмитровки. Дом, построенный Матвеем Казаковым во второй половине XVIII века для генерал-аншефа Василия Михайловича Долгорукова-Крымского, несколько раз перестраивался, причем в первый раз – самим же первостроителем, подрос на этаж, изменил фасад и даже повернулся на 90 градусов. Про названия и назначение и говорить нечего: мы долго не могли понять, на какую букву следует о нем писать. Помог, смешно сказать, телефонный справочник – в нем здание по Большой Дмитровке, дом 1 обозначено как Дом союзов.

Адрес по Большой Дмитровке – это тоже правильно и, высокопарно выражаясь, исторически справедливо. Генеральский дом фасадом как раз на нее глядел. И был это настоящий усадебный дом с внутренним двором, со службами, все как полагается. Через пару лет после кончины московского главнокомандующего (позже эту должность переименовали в генерал-губернатора) его дом купили под Благородное собрание. Чтоб вы знали, Благородное собрание – это клуб дворянский такой. Вроде Английского, но попроще, подемократичнее. Тот же Матвей Казаков взялся перестроить усадьбу во дворец, для чего собрал все постройки в одно целое, а из внутреннего двора соорудил большой зал. Да, да, тот самый зал, что с тех пор называют Колонным. Именно так, с большой буквы. Все справедливо – это и есть архитектура с большой буквы, даром что только стены каменные. То, что во многих книжках названо беломраморными колоннами, на самом деле деревянные колонны, облицованные искусственным мрамором. Но это ведь не беда, что мрамор искусственный, – главное, что мастер был настоящий. Вот и стоит Колонный зал до сих пор, несмотря на то, что в пожаре Москвы горел. Потом он был восстановлен учеником Казакова – сам великий зодчий, рассказывают, не пережил известия о пожаре Москвы.

До 1917 года Благородное собрание славилось обедами да балами – на них плясала не только вся дворянская Москва, но и многие персонажи великой русской литературы. В революцию все благородство, включая собрание, уничтожили, а здание отдали профсоюзам. С концертами и детскими елками стали чередоваться съезды – Коминтерна, Профинтерна… А после того как в студеную зимнюю пору 1924 года советский народ попрощался в Колонном зале с вождем революции, за залом прочно закрепилась репутация траурного. Последним из него вынесли К.У. Черненко.

Кто спорит, главу про генерал-губернаторов следовало бы поместить на букву «Г». Но так уж вышло, что сразу несколько заметных в истории Москвы первых лиц города носят фамилии на букву «Д»: два Долгорукова, Дубасов, Джунковский. И каждый стоит отдельного рассказа. Долгие годы мы прикладывали к ним и их, как бы поточнее сказать, коллегам советские клише: царские слуги, опричники самодержавия, реакционеры. Пора, ох пора, убрать идеологические шоры и протереть глаза.

Начнем со старшего из двух Долгоруковых – Василия Михайловича, который управлял Москвой еще тогда, когда его должность называлась «главнокомандующий» – с 1780 года. Совсем мальчишкой при Анне Иоанновне Василий Долгоруков успел прославиться в Русско-турецкой войне – брал Перекопскую крепость, отличился под Очаковом и Хотином. За что и получил прибавку к фамилии: Крымский. В Москве Долгоруков-Крымский начальствовал уже на склоне жизни, на посту и скончался. Но прежде успел наделать немало добрых и полезных дел. Не знаем, боролся ли Долгоруков с дураками, но вот дороги в Москве он устраивал – это проверенный факт. И начальником, и человеком, он, судя по всему, был неплохим: недаром современник написал, что он заслужил общую любовь добротой, доступностью и бескорыстием. Как хотите, а не каждый градоначальник похвастается двумя последними добродетелями!

Дальше, если по хронологии, нужно рассказывать о втором Долгорукове – Владимире Андреевиче. В отличие от Крымского Долгорукова, который пробыл на руководящем посту менее двух лет, этот представитель фамилии управлял Москвой невероятно долго: 26 лет. Справедливости ради добавим, что между этими двумя генерал-губернатором столицы был, среди прочих, еще Юрий Владимирович Долгоруков, но удержался он в начальниках недолго – чуть более полугода. Едва лишь он успел помыслить об очистке Яузы и высадить деревья вдоль Бульварного кольца, как был уволен от службы по клеветническому доносу.

Его однофамилец Владимир Андреевич, воцарившись в здании по Тверской, 13 – еще не надстроенном и не отъехавшем со старого места – так же рьяно взялся за благоустройство. Андреичу сильно помог технический прогресс: на вторую половину XIX века, время его правления, как раз пришлось изобретение газового освещения, конной железной дороги и много еще чего нужного в городском хозяйстве. В городе одна за другой проходили крупные выставки, открылся Исторический музей и наконец-то достроили храм Христа Спасителя. Владимир Андреевич даже попал в исторический анекдот, когда мошенник в его присутствии якобы продал генерал-губернаторскую резиденцию некоему англичанину. Не станем пересказывать эту историю, а отошлем любопытствующих к творчеству Б. Акунина, который использовал этот сюжет для книги об Эрасте Фандорине.

Москвичи сильно полюбили начальника-долгожителя и даже попросили переименовать в его честь кусок Новослободской улицы, что и было в 1877 году исполнено. От других Долгоруковых следа на карте не осталось – не считать же таковым Дом союзов, перестроенный как раз из усадьбы Долгорукова-Крымского, о чем вы только что прочли.

Морскому офицеру Федору Дубасову народной любви не досталось. Все семь месяцев (с конца ноября 1905-го по начало июля 1906-го) службы на посту генерал-губернатора Федор Васильевич сражался с восставшим народом. Воевал экс-командующий Тихоокеанской эскадрой жестко, но грамотно, занял вокзалы, почтамт, банк и телеграф (вам это ничего не напоминает?). Действовал не только силой, но и словом, уговаривал прекратить вооруженную борьбу и навести в городе порядок. С помощью пушек он порядок навел, в ответ в Дубасова бросили бомбу, но немного промахнулись. Царь намек понял и Дубасова от должности уволил.

Но кто нас потряс основательно, так это Владимир Федорович Джунковский. Четыре с половиной года его генерал-губернаторства – начиная с 1908 года – это золотой век культурной жизни Москвы. Собственно, благотворно влиять на московский быт Джунковский начал еще в свою бытность вице-губернатором. Именно при нем пышным цветом расцвела деятельность Народных домов как главного средства борьбы за народную трезвость, о чем мы подробно расскажем дальше. Генерал-майор продолжил добрые долгоруковские традиции открытия музеев, памятников, учебных заведений и прочих учреждений, способствроютующих просвещению. Его привычку лично участвовать в борьбе с то и дело приключавшимися в Москве стихийными бедствиями, вроде пожаров и наводнений, можно бы счесть популистской, не подвергайся градоначальник настоящей опасности. За то и полюбил его московский народ. Жить бы ему в этой любви долго и счастливо, да слишком хорошо удались генерал-губернатору торжества по случаю столетия Бородинского сражения. Особенно одобрил Николай II образцовую организацию охраны, которая не помешала ему общаться с народом. Царю, ей-богу, позавидует и наш президент, которого регулярно кроют за парализованный его и его гостей перемещениями город.