Пришедший к высшей власти Хрущев еще поиграет этой игрушкой, объявит новый конкурс, но даже место будущей стройки перенесет на Воробьевы горы. Станцию метро срочно переименуют в «Кропоткинскую», в котлован нальют бассейн, а стройка на Воробьевых горах так и не начнется, несмотря на то, что у нового конкурса будут свои победители. И удивляться тут нечего. Вавилонские башни никогда не доходят до неба. Богу неугодно.

Полями Москву не удивить. Чадящий бензином мегаполис с трогательной бережностью сохраняет память о лугах и нивах, некогда его окружавших. На севере – Ямское, на востоке – Гороховое, почти что в центре – Воронцово и улица Полянка, что тоже вела через поля и к полям. И все понятно: на Гороховом сеяли горох, Ямское принадлежало ямщикам, а Воронцово – боярам Воронцовым-Вельяминовым. А вот с полем на юго-западе – закавыка: если поле Девичье, то оно принадлежало девицам или их на том поле выгуливали? Некоторый намек исходит от ближнего к полю монастыря – он, как известно, Новодевичий, так может, и поле его?

Точных ответов от письменных источников не дождаться. Вечный наш консультант Кондратьев и сам не верит в особенно любимую иностранцами версию, будто платили московиты Орде дань девицами и девиц отбирали как раз на этом поле. Поле прозвали Девичьим, и монастырь вслед за ним. Дело, по Кондратьеву, обстояло как раз наоборот: сначала Новодевичьим назвали монастырь. На эту тему у него тоже нашлась парочка версий, и мы их изложим в своем месте. Пока же удовлетворимся порядком вещей: сперва монастырь, потом поле. Почему бы в таком случае полю не называться Новодевичьим? Вы правы, оно так и называлось с тех самых пор, как в его конце построили в XVI веке монастырь. Через поле, пишут дореволюционные путеводители, когда-то пролегала дорога на Смоленск и Литву. Вам кажется странным ехать по Боровскому шоссе в Литву? Так и Литва в старинные времена была не та, что сейчас: в нее входила, например, теперешняя Белоруссия.

Не то в старинные времена было и Новодевичье поле: обманется тот, кто примет за него нынешний лоскуток сквера между Большой Пироговской и улицей Еланского. Поле в те века было огромное: широкое – почти что от реки до реки, длинное – поболе 800 сажен (что равно примерно 2 километрам) и удивительно для Москвы ровное. С XVI века ему непрерывно искали и находили применение: сажали огороды из лекарственных трав, приспосабливали для охоты и смотров – это царь Алексей Михайлович. Пытались было добыть из поля соль, пробурили скважины, да ушли, простите за каламбур, несолоно хлебавши. В просвещенные Екатерининские времена поле отдали под развлечения: на нем построили казенный театр, устраивали гулянья.

Как со временем от имени поля отвалилась приставка «Ново-» – видно, оттого, что Стародевичьего поля, в отличие от монастыря, не существовало, – так и от самого поля город отхватывал для себя куски, все ближе и ближе подступал, все теснее и теснее обступал. А в конце XIX века поле уже смело можно было переименовывать в Медицинское – по количеству университетских клиник и других зданий сходного назначения.

Недалеко от того места, где Краснопролетарская – по имени типографии – улица пересекает стык Садовой-Каретной и Садовой-Самотечной, в Садовое кольцо впадает улица под советским названием Делегатская. Какие такие делегаты дали имя бывшему Божедомскому переулку, получившему, как и близлежащие улицы Старая и Новая Божедомки, свое имя от «божьего дома» – то есть, простите за чернуху, морга, куда свозили со всей Москвы безродных умерших? Что эти делегаты в коротеньком Божедомском переулке делали: жили, заседали, проводили субботники, гуляли в бывшем саду Остермана или занимались другими какими, нам неведомыми, делами? Лезем в книжки – выяснять.

Предпринятое расследование показало: выборных представителей, сиречь делегатов, губернии, а потом области, края и республики направляли на съезды Советов, считавшиеся (сначала волюнтаристским порядком, а потом по конституциям 1918 и 1924 годов) высшим органом государственной власти в СССР. Никаких съездов близ Садового кольца не проходило, представительные собрания дислоцировались в Большом театре, а позже в перестроенном Большом Кремлевском дворце. На нынешней Делегатской, в доме под номером 3, делегаты квартировали. Дом, а точнее дворец, стоит пары написанных о нем строк: в мохнатые годы здесь стояла усадьба бояр Стрешневых, при Екатерине Великой построился граф Остерман, тот самый, чей сад уцелел вокруг, а потом, в середине XIX века, памятник классицизма продали в казну и устроили в нем Духовную семинарию, реквизированную в 1918 году под Дом Советов.

Пышное название не было, однако, уникальным: 1-й Дом Советов занял гостиницу «Националь», 2-й Дом Советов разместился в «Метрополе», а третий – как раз в бывшей барской усадьбе. Да не напугает вас громкое имя: это была, попросту говоря, общага для госпартдеятелей. Конституция 1936 года сменила делегатов съездов Советов на депутатов одного, но Верховного, Совета, им в свою очередь определили другие места временного московского жительства, а во дворце на Делегатской с удобствами разместились Совет министров РСФСР и Президиум Верховного Совета РСФСР. Но улицу в Министерскую не переименовали. Не стала она и Музейной – после того как в опустевшем (после отъезда высших органов республиканской власти в только что отстроенный Белый дом) здании устроили Всесоюзный музей декоративно-прикладного и народного искусства.

Редкое здание в Москве люди опознают по адресу. Это – узнают. Скажешь «Тверская, 13», и все понятливо кивают головой. Правда, называют иногда по привычке Моссоветом. Но тут же поправляются: мэрия Москвы. Читавшие Б. Акунина уже знают, что это бывший дом московских генерал-губернаторов. Вынуждены разочаровать эрастоманов: Фандорин не посещал нынешнего пятисполовинойэтажного красного дома с колоннадой на верхних этажах. В те поры, когда главный акунинский герой наносил визиты генерал-губернатору Москвы, его резиденция имела совсем иной облик. Дом был вполовину ниже, не кричал на всю Тверскую насыщенным пурпурным цветом и не был, естественно, украшен на фронтоне гербом Москвы и мемориальной доской на фасаде в память выступавшего тут Ленина.

Наш любимец Кондратьев уверяет, что дом несколько раз переделывали – разумеется, к лучшему. Можно понять уважаемого Ивана Кузьмича, книга которого – «Седая старина Москвы» – издана в 1893 году. В тот момент он был, наверное, прав: здание на месте нынешнего возвел по заказу З. Чернышева в 1782 году знаменитый Матвей Казаков, он же перестраивал его после того, как собственный дом московского главнокомандующего стал официальной резиденцией генерал-губернаторов. Повторяем еще раз, медленнее, чтобы было понятно: взявший Берлин в Семилетнюю войну полководец Захар Григорьевич Чернышев заказал Казакову дом, будучи в Москве частным лицом – генерал-фельдмаршал служил в ту пору наместником Могилевской и Полоцкой губерний. К моменту, когда дом (Кондратьев пишет, что сложенный из камня разобранной стены Белого города) был готов, как раз подоспело и новое назначение – московским главнокомандующим.

Выходит, что Чернышев руководил Москвою из своего собственного дома. Всего пару лет: в 1784 году он скончался. А чиновный и прочий другой люд к месту привык, вот и купили его в казну, чтобы и остальные главнокомандующие, которых позже назовут генерал-губернаторами, тут же трудились. Дом потребовалось приспособить к конторским нуждам, для чего позвали все того же Казакова, который был жив-здоров и активно возводил в Первопрестольной шедевр за шедевром.

Впрочем, сказавши про дом на месте нынешнего, мы слегка погорячились. Двести с лишком лет назад ширина Тверской улицы составляла не более 19 метров, а дом стоял по ее красной линии. Улице Горького в рамках XVIII века стало тесно – в 1939 году ее взялись расширять до 50-60 метров. Генерал-губернаторский дом, таким образом, оказывался посредине проезжей части. Кроме того, Тверскую уже начали застраивать тяжеловесными зданиями сталинского ампира. Губернаторский дворец рисковали среди них потерять, как потеряли Дом союзов работы все того же Казакова на фоне топорной монументальности здания Совета Труда и Обороны, будущего Госплана. От таких проблем могла поехать крыша, но поехал, наоборот, дом – на 13,65 метра вглубь со скоростью 20 метров в час. Через 40 минут он уже стоял на том месте, где любой желающий может увидеть его и сегодня.