А про то, что персидские власти заплатили за смерть Грибоедова знаменитым алмазом «Шах», – так это легенда. Алмаз входил в перечень сокровищ, передаваемых России по тому самому грибоедовскому Туркманчайскому договору. Зато правда, что 16-летняя Нина, дочь поэта Чавчавадзе, жена поэта Грибоедова и сама поэт, написала эпитафию: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»

На этом бы и закончить. Но давайте еще пару грибоедовских строк о Москве:

И это тоже он:

Оба фрагмента справедливы и бессмертны.

Про то, что самыми родовитыми на Руси считали себя Рюриковичи, мы уже написали. Вторым по знатности родом были Гедиминовичи – потомки литовского Гедиминаса. Гедиминовичами были князья Голицыны. Многие Голицыны оставили свои метки на страницах российской истории. Наш рассказ о Дмитрии Михайловиче. Вот ведь как странно получается: родился в Турку (в 1721 году), служил в Санкт-Петербурге, более 30 лет прожил в Вене (был чрезвычайным послом), там и умер в 1793-м, а память о себе оставил в Москве.

Не было у Дмитрия Михайловича прямых наследников, а что завещать – очень даже было: коллекции живописи и скульптуры, вилла, библиотека, две вотчины, просто деньги. Раздарив коллекции кузенам и племянникам, Голицын поручил душеприказчикам потратить оставшиеся средства и доходы от вотчин на постройку в Москве богаделен и больниц. Почему именно в Москве – не ясно. Но стараниями брата, Александра Михайловича, за Калужской заставой была построена больница (архитектор – сам Матвей Казаков!). Не простая больница – золотая, одна из лучших в Европе. По завещанию больница была обязана принимать всех беднейших без выбора, будь то русский, будь то иностранец. 50 коек оказалось в распоряжении болезных с 1802 года. А еще… картинная галерея. Как это ни покажется неуместным, но при Голицынской больнице была открыта первая в Москве общедоступная картинная галерея из коллекций Дмитрия Михайловича и Александра Михайловича Голицыных. Была при больнице и церковь – храм царевича Димитрия с одним из лучших хоров (не больница, а прямо культурный центр!). Туда и перевезли из Вены в медном ковчеге тело основателя больницы.

В 1919 году Голицынской больницы не стало. То есть корпуса, персонал (кстати, первые 50 лет все главврачи больницы были одновременно профессорами Московского университета) и больные остались, но перешли в ведение соседней 1-й Градской больницы. Тоже небезынтересный объект. Хоть коротко, но расскажем, благо что «градская» – на эту же букву «Г» начинается. Только в 1833 году в Москве появилась больница, построенная за счет городской казны. До этого как-то частными пожертвованиями или государственной казной обходились. Зато Первая городская (сразу же получившая этот порядковый номер в название), или попросту градская, была на загляденье. Место под нее выкупили по соседству с Голицынской в Нескучном саду, построили замечательные корпуса (проект доктора Лодера и архитектора Бове – про обоих вы прочтете в нашей книге), коек в ней было 400, больше, чем в любой другой в Европе, врачи работали самого высокого уровня. Сейчас и Голицынская, и 1-я Градская, и Щербатовская (она же 2-я Градская) – Первая городская клиническая больница имени Н.И. Пирогова. Не дай бог вам туда попадать (болеть, в смысле) и дай бог попадать именно туда (уж если это случилось) – при такой истории лечат старательно.

При царе, не сказать Горохе, а каком – трудно сказать, из-за отрывочности сведений и давности времени, за Садовым кольцом в районе нынешней улицы Старая Басманная простиралось большое поле, засеянное горохом. Из года в год на поле бабы сеяли горох, а может, и мужики его сажали – история о том умалчивает. Если верить книжкам, был здесь царский Гороховый двор и Гороховая слобода, заселенная потомственными гороховодами. Гороховые названия за долгие годы прочно поселились на языке и в ушах московских жителей. Когда из слобод стали вырисовываться улицы, а улицы потребовали названий, то одну из них и переулочек, ей параллельный, назвали Гороховскими (если учитывать кривизну московских улиц, переулок скорее следовало бы назвать эквидистантным улице, но мы, жалея читателей-нематематиков, этого делать не будем).

Гороховской улицы теперь в Москве нет. Есть улица Казакова, на которой находится одно из самых великолепных его творений – церковь Вознесения Господня, что на Гороховом поле. Еще один шедевр казаковского зодчества стоит в Гороховском переулке – это дворец Демидова. Прохожие и проезжие любуются его строгим изяществом снаружи, а студенты и преподаватели Московского университета геодезии и картографии – и роскошью внутренних интерьеров, среди которых знаменитые «Золотые комнаты» дворца, украшенные тончайшей резьбой, покрытой слоем золота.

И только одно не дает нам покоя: отчего же в Москве нет Ржаных или Овсяных улиц, почему ни репа, ни капуста, ни лук, тоже наверняка широко растущие на огородах московских обывателей и на окружавших средневековую Москву полях, не оставили следа в ее названиях? Вот загадка-то!

Щас споем? Нет, сначала потанцуем, причем от печки. Печка зовется «Руссо-Балт», так что правильнее будет сказать «поедем», и наш маршрут проляжет от одной легенды до другой. Знаменитый «Руссо-Балт» прикатила в окрестность Москвы Первая мировая. Из прифронтовой Риги Русско-Балтийский вагонный завод эвакуировали в Покровское-Фили. Совета в этих Филях не собирали, а собирали, напротив, легендарные автомобили, причем начали уже при советской власти, поскольку до этого строили завод. В 1923 году юная власть сдала его в концессию на 30 лет акционерному обществу «Юнкерс». Не успели немцы освоить производство пары моделей, как концессию расторгли. И вместо разведчиков Ю-21 (кстати сказать, выпускавшихся специально для Красной армии) на советском авиационном заводе стали строить отечественные самолеты – разведчики, бомбардировщики, пассажирские АНТы. В войну авиазавод № 22 имени красного директора Сергея Петровича Горбунова эвакуировали в Казань, а на опустевшей площадке организовали авиазавод № 23. В начале шестидесятых ему присвоили имя авиационного министра и заместителя председателя Совмина СССР Михаила Васильевича Хруничева. Сейчас он делает ракеты – «Протон», «Рокот», «Ангара».

Теперь мы плавно подъезжаем к песням: для культурного отдыха рабочих перед самой войной в Филевском парке построили заводской клуб. В лучших традициях конструктивизма – в форме самолетного крыла, если смотреть сверху. Дом Культуры тоже получил имя Горбунова. И с ним не расстался, а стал легендарной «Горбушкой» – культовым местом для всех рок-фанатов. Корифеи и колоссы отечественного рока, знаменитые зарубежные команды – все промелькнули перед нами, все побывали тут. Вслед за Дворцом культуры в ранние девяностые «Горбушкой» стали называть стихийный рынок аудио-видеокомпьютерных (и в основном пиратских) штучек, который вытек из ДК и разлился по аллеям парка. Тут кстати официально констатировали кончину отечественного производства телевизоров, и дикую «Горбушку» цивилизованно переместили на опустевшие площади завода «Рубин». Легенду зарегистрировали как торговую марку и оголтело пользуют со слоганом «Я знаю, где дешевле». Приехали?

Площадь, набережная, улица, переулок. А еще мост, а еще улица-вал – что же это за госпиталь такой, столь прочно утвердившийся на карте Москвы, и давно – с XVIII века? Что за предок был такой у Главного военного клинического госпиталя имени Николая Ниловича Бурденко, оставивший ему в наследство настоящие дворцы и целый букет названий?