Ведьма взмахнула рукой, преобразовав своё скромное домотканое платье в более приличествующий наряд. Белый шёлк заструился по коже, серебряное плетение образовывало загадочные узоры, а в центре груди была небольшая брошь — порванный изнутри клинком круг, обозначение завершённого цикла. Точно такие же знаки Лана встречала по пути в Чаще. Голос, нежный и шелковистый, зазвенел переливами далёкого ручейка — болезненно прекрасный и сейчас лишённый эмоций, словно всё показанное прежде было всего лишь спектаклем.

— Моё имя — Ульма Кроу. Я падшая королева забытого Харграна и всех его проклятых душ. В прошлом — рабыня владыки демонов. Ныне я иду путём Разрушения, желая разорвать круговорот страданий. Последняя из альвов, сгубившая свой народ, принимает твоё внешнее имя, баронесса, и дарует тебе своё!

Лана вздохнула, сделала шаг вперёд и крепко обняла колдунью, прижав её к груди. Как бы ни пыталась та казаться безразличной и даже зловещей, но болезненный надрыв в голосе, едва заметная дрожь её выдали. Девушка-рыцарь ничуть не сомневалась в том, что ведьма сказала ей сейчас правду. И была абсолютно уверена, что далеко не всю. Но привязанность и её боль были вполне настоящими. Блондинка достаточно долго вглядывалась во мглу, чтобы понимать: у тех, кто летит в бездну, есть лишь один только путь, если им кто-то не протянет руку. Пусть даже такой же несчастный, обречённый на скорбный конец.

— Долго репетировала? В нашем столичном театре тебе драматические роли играть бы не дали — ты, солнышко, переигрываешь. Все эти «Я зло! Я тьма! Я весь наш мир кусь!»... Меня этим не проймёшь и не обманешь. Так что переодевайся, возьми что-нибудь перекусить и потопали бить морду тому, кто тебя обижал. Похоже, у тебя это личное, — выдохнула на ухо замершей, почти окаменевшей ведьме Лана и усмехнулась, почувствовав, что плотина самоконтроля переполнена и прорвана волной благодарности и жарких, очищающих слёз, которым, к сожалению, не суждено было пролиться в её кафтан.

Ведьмочка была воспитанной и культурной, так что, вместо того чтобы рыдать как крестьянка, осторожно промокнула уголки красных глазок возникшим из пустоты платочком, неуверенно улыбнулась и кивнула:

— Идём.

***

Ветер, северный, злой и холодный, выл волком, срывая листву и заставляя её танцевать. Едва они покинули уютную долину между двумя холмами, где был домик ведьмы, как погода мгновенно переменилась: грозовые тучи заволокли горизонт, а толстые, многовековые деревья трещали от яростных порывов. Лана и Ульма, связавшись верёвкой, перебегали от одного укрытия к другому, местами им приходилось вовсе ложиться и ползти по холодной земле, чтобы их не унесло в небеса. Вой и треск стояли такие, что было невозможно различить голоса, а когда вдали, в сторону возвышающегося над лесом холма, ударила ветвистая, фиолетовая молния, Лана впервые по-настоящему почувствовала удар Чащи Леса.

Крепкие дубы в несколько десятков обхватов задрожали и стали призрачными, белыми силуэтами, отпечатанными на сетчатке глаз. Зов, рвущий и терзающий волю, обрушился на разум переливами знакомых голосов. Призрачные, далёкие крики сестры, умоляющей о спасении, смешались с мстительным, зловещим хохотом отца. А над всем этим довлела могучая, переполняющая душу страсть. Она жила в каждом движении, каждом вдохе, агонизирующим мучением напоминая о себе, возвещая каждый успешный шаг вверх по холму — вспышкой ослепляющего наслаждения, от которого ноги слабли и хотелось стонать. Дух, потерянным наблюдателем, взирал на собственное тело со стороны расколотых аметистовых небес и одновременно страдал от оков смертной плоти.

Ульма, двигаясь немного позади своей спутницы, тревожно крикнула. Грохот беснующейся Воли заглушил её голос, но Лана среагировала сама. Разум за телом уже не успевал, ошеломлённый эмоциональной перегрузкой, но тренированные мышцы с рефлексами и без него справлялись неплохо. К ним из ближайшего кустарника бросились пятеро низкорослых, на пару голов меньше баронессы, но плотных карликов. Они были абсолютно обнажены, а на широких, сплющенных лицах застыла тупая гримаса злобы, похоти и наслаждения. Примитивное копьё с наконечником из камня, бегущий впереди мутант бросил в Лану почти в упор, а после того как она лёгким движением длинного меча отбила снаряд в сторону, до него, кажется, дошло, что он остался без оружия. Оформиться и настояться эта простая мысль в голове не успела — её сдуло лазурной волной, сребровласка перепрыгнула на бегу через его труп и с тихим, кровожадным урчанием бросилась на четырёх оставшихся.

Остановиться было уже невозможно, её подхватил ураган насилия, страха и возбуждения. Она разрубала тела на части, неэкономно тратя энергию, словно какая-то дикарка или же Айр, и чувствовала от этого окрыляющее наслаждение. Но первичная директива, накрепко врезанная в сознание, оставалась для неё неизменной — защитить Ульму, что тряслась, как осиновый лист от порывов ветра у неё за спиной. Двумя могучими взмахами клинка, наполненными Волей, она прикончила жалких противников и, окрылённая победой, бросилась назад — за похвалой. Но ещё по пути струящийся в жилах фиолетовый яд, мучительный и приятный одновременно, на пару мгновений растворился в бесцветном дыхании пустоты.

— Ты… сказала, что я устойчива? — прохрипела она, закрыв ведьму спиной и вглядываясь в тени Чащи. — Но крышу мне рвёт как никогда прежде. Ещё немного — и я сама брошусь в чащу, пока не знаю, правда, с какой целью — то ли убивать, то ли… кхм.

— Определённо убивать, у тебя пока других альтернатив нету, — мерцая фиолетовым отблеском в глубине зелёных глаз, откликнулась Ульма. — Поверь, будь на твоём месте любой другой человек — он бы уже высмаркивал содержимое головы через нос. Мы проникли в древний Домен, веками служащий укрытием и тюрьмой этой сущности. И она тебя хочет и жаждет. Как часть себя. Твой отец был здесь… много лет назад. Ты была зачата ради этой встречи. Но я ей тебя не отдам — вместо этого мы подчиним эту тварь и посадим на цепь!

Лана ответила на это хриплым рычанием. Кажется, только что она слышала что-то важное, но было уже безразлично. Из кустарника ударил град стрел — с нелепыми, но острыми каменными наконечниками. Она их смела банальным взрывом своей воли, отчего на несколько секунд осталась без прикрытия ауры. Мелких уродцев было вокруг слишком много, она чувствовала, как те копошатся во тьме, словно жалкие черви, желая причаститься их плоти, выпить их крови, насладиться их воплями. На большее местные были уже не способны — в отличие от Свежевателей ими не управлял чей-то разум, а лишь чистый инстинкт. Жрать. Убивать. Размножаться.

Перехватив подругу за талию, Лана закинула её себе на плечо и длинным прыжком избежала нескольких выстрелов, а затем направила Волю в ноги и побежала, прорываясь сквозь встречные потоки ветра словно таран. Десять минут сумасшедшего бега — и среброволосая почувствовала, что недоросли отстали, короткие мускулистые лапы не могли их нести с той же скоростью. Гортанные крики раздавались всё ниже по холму, когда запыхавшаяся баронесса остановилась и спустила с плеча красную до корней волос ведьму.

— Это и есть твои стражи? — встряхнув подругу за плечи, чтобы привести в чувства, спросила блондинка. Ульма покрылась потом и тяжело дышала.

— Да чёрта с два, у них даже Воли нет, потому мы не смогли их почувствовать издалека. Похоже, это остатки жителей Лангарда, что скрылись в этих лесах. Стражи дальше, ты сразу поймёшь, как только их увидишь. Ууу, синяки останутся! — раздосадованно ответила красноволосая, потирая аппетитную задницу в которую угодило несколько стрел, но ведьма смогла себя защитить хлипкой аурой Воли. — А тебе лишь бы меня потискать? Зачем схватила? Я и сама бегать умею.