— Ты уж не обессудь, но я сказал ему всё как есть. Что этот твой Ви достался тебе от прежнего владельца без документов. А я как владелец нынешний пошёл тебе навстречу и всё-таки оформил купчую на раба, которого у меня на шахте к тому времени давно уже не было. И да, я понятия не имел ни о каком поступном листе на дорогостоящего невольника. В глаза не видел. И в этом тоже честно признался. Уж не знаю, — проворчал он, — что ты там за плутовство затеял, но я из-за твоих дел страдать не намерен.

Иннидису сложно было его за это винить. Спасибо и на том, что Ровван вообще открыл, о чём его спрашивали, и поделился тем, что отвечал. Хотя бы понятнее будет, к чему готовиться. А мог ведь и промолчать.

Иннидис не скрывал от любовника, что документами на него по-прежнему интересуются, но преподносил всё так, будто это чревато бедой только для самого Ви, тогда как Иннидису грозят только мелкие неприятности вроде небольшого штрафа, с которыми он с лёгкостью справится. Вильдэрину же ни в коем случае нельзя попадать в руки охотникам за рабами или законникам, а потому он должен вести себя очень осторожно, даже когда уедет с артистами.

Впрочем, осторожность следовало проявить не только Ви, но и сайхратским лицедеям, если они и правда хотели довезти парня до Сайхратхи. Не сегодня завтра их могут спросить о молодом иллиринце, который участвовал с ними в представлениях. И достаточно всего одного необдуманного ответа, чтобы это выдало Ви и тем самым его погубило. Сайхратские артисты ведь понятия не имели, что за парнем вскоре может начаться охота, а потому в вопросе, заданном невзначай, они могли не увидеть подвоха.

Стоило их предупредить, попросить о помощи и надеяться, что это их не отпугнёт. И конечно, лучше было говорить не со всеми сразу, а с кем-то одним. Например, с Гухаргу Думешом, раз он у них вроде как главный и к тому же знаком с Хатхиши, которая в беседе между ним и Иннидисом могла выступить переводчицей.

Так уж получилось, что на постоялый двор, где жил седовласый мужчина, они вошли ровно в тот момент, когда оттуда по короткой лестнице спускалась яркая молодая женщина, которую Иннидис прежде не видел.

— Его местная подружка, — бросила Хатхиши, как только они прошли мимо.

— Нога, значит, совсем зажила? — ухмыльнулся Иннидис. — Повезло, что мы не явились сюда часом раньше и не помешали. — Иннидис оглядел маленький и скромный внутренний дворик и столь же простую входную залу, облицованную известняком. Наверняка и комнаты не отличались пышностью, но в Лиасе и неоткуда было взяться богатому постоялому двору, это не Тиртис, где останавливалось много приезжих. Так что хорошо, что хоть такой здесь имелся. — Надеюсь, он в хорошем расположении духа и не решит, будто мы не вовремя.

— Он всегда примерно в одинаковом расположении духа, — хмыкнула Хатхиши. — Благожелательном и невозмутимом. Никогда не понять, о чём думает.

— Может быть, это не так уж и плохо, — пробормотал Иннидис, в который уже раз за сегодня выстраивая мысленный диалог с Гухаргу Думешом. Ничего не мог с собой поделать, хотя и знал, что придумывать за человека его реакцию и ответы — напрасная трата времени.

Белогривка открыл на стук почти сразу. В домашней тунике из мягкой некрашеной шерсти и с кое-как собранными в хвост волосами, сейчас он мог бы сойти за простого горожанина, но повадки всё-таки выдавали в нём вельможу. Он с вежливым удивлением поприветствовал незваных гостей и был так любезен, что пригласил их войти и даже вспомнил имя Иннидиса. Затем с учтивой полуулыбкой глянул на Хатхиши, что-то сказал на сайхратском и указал сначала на свою ногу, а потом на палку, на которую опирался. Судя по реакции женщины, сказанное ей понравилось: она взмахнула руками, издала короткий возглас на сайхратском и удовлетворенно рассмеялась.

Гухаргу Думеш предложил им место на скамье у пустующей стены, а сам уселся в кресло возле низкого круглого стола. Как и предполагал Иннидис, комната и впрямь оказалась довольно скромной, и это при том, что богатый чужестранец наверняка выбрал одну из лучших. В остальных, наверное, кроме кровати, сундука и какого-нибудь стула и вовсе не было мебели.

После обмена несколькими ничего не значащими вежливыми фразами Иннидис наконец заговорил о том, что его сюда привело. Хатхиши переводила.

— Мой друг, которого вы называете Текерайнен, сказал, что вы зовёте его с собой в Сайхратху. Это правда?

Гухаргу Думеш прищурился, склонил голову набок и с лёгкой усмешкой что-то произнёс.

— Он говорит, что это правда, — перевела Хатхиши, — и он интересуется: ты хочешь, чтобы они отменили приглашение и Ви остался бы здесь, с тобой?

— Ни в коем случае! — Иннидис с возмущением воззрился на Хатхиши, будто она неперевела, а самавысказала такое предположение. Затем всё-таки посмотрел в глаза сайхратскому лицедею и, словно бы это помогало тому понять иллиринский, проговорил медленно и отчётливо: — Я хочу, чтобы он уехал с вами, потому что здесь ему угрожает опасность, возможно, что смертельная. И я хочу, я прошу, чтобы вы ему помогли.

С помощью Хатхиши Иннидис рассказал мужчине то, что мог рассказать, не вдаваясь в подробности, чтобы не выдать ненароком то, чем Ви делился с ним как с близким человеком. И он заверил, что на Текерайнене нет никакой вины, но есть люди, которые хотели бы снова сделать его рабом. Для себя. И ради этого собирались воспользоваться ошибками в документах.

Гухаргу Думеш слушал внимательно, и на его лице читалось сдержанное любопытство. Затем, немного помолчав и покивав каким-то своим мыслям, он длинно и тоже медленно заговорил на сайхратском. Иннидис, как и всегда, уловил и распознал только отдельные слова.

— Он утверждает, — сказала Хатхиши, — что когда они пригласили с собой Ви… Текерайнена, и когда он согласился, то стал одним из них, а у них принято заботиться о благополучии друг друга, тем более в пути. И поэтому он, конечно, постарается увезти его незаметно. А если у преследователей возникнут к нему вопросы, то он, Гухаргу Думеш, воспользуется своим именем и своими деньгами, чтобы их отвадить. И будет надеяться, что это поможет. Но это всё, что он может обещать.

Этого, на взгляд Иннидиса, уже было достаточно.

Белогривка ещё что-то добавил, и Хатхиши, нахмурившись, перевела:

— Он спрашивает, почему просить его об этом пришёл ты, а не сам Текерайнен.

Иннидис замялся, пытаясь придумать что-то убедительное, но в конце концов сказал как есть:

— Потому что Текерайнен не осознает угрозу для себя в полной мере. Потому что кое-что я от него скрыл, иначе он понял бы, что и мне тоже от всего этого грозит настоящая, хоть и не смертельная опасность. Он же думает, будто я отделаюсь всего-то мелкими неприятностями и в скором времени последую за ним в Сайхратху. И я последую, но… может быть, не так скоро, как обещал. Если меня обвинят в… — Он не договорил, только махнул рукой. — Если он узнает об этом раньше времени, то может не поехать с вами, а остаться со мной… Это глупо, но он способен на такую глупость.

Гухаргу Думеш посмотрел на него задумчиво и что-то пробормотал.

— Он говорит, — буркнула Хатхиши, — что ты, видимо, тоже. Способен на глупость, он имеет в виду. И я вообще-то с ним согласна.

Она уже говорила об этом раньше, и они даже успели поспорить на этот счёт, ещё когда Иннидис просил её стать переводчицей и рассказал, что задумал. Женщина утверждала, что он не должен принимать такое решение один. Даже из благих побуждений. Даже чтобы спасти Ви. Потому что Иннидис не может провидеть будущее и знать, чем все обернётся. И что она в своё время вот ровно так же решила пожертвовать собой ради сына, не обсудив это с ним, и вот как всё вышло.

— Но я не могу ему сказать, Хатхиши, — робко возразил Иннидис. — Я же его знаю: он либо откажется уезжать и тем самым, вероятно, приговорит себя к смерти или рабству, либо всё-таки поддастся на уговоры и согласится, но тогда всё время будет чувствовать себя виноватым и терзаться, что якобы бросил меня одного в опасности. И потом, в жизни ведь не всегда и не у всех подобные решения оборачиваются такой бедой, как у тебя и Киуши…