Посреди помещения, на каменном полу, украшенном мозаичным орнаментом, торчали два маленьких круглых столика на трёх гнутых ножках. На одном из них уже стоял узкий кувшин с вином, а на другом пустой керамический стакан и глиняное блюдо с фруктами. К той стене, что была исписана фресками с изображением отдыхающих героев, примыкало широкое ложе, укрытое покрывалом из мягкой тонкой шерсти. У подножия кровати лежал небольшой тканый ковёр, а на нём — подушки для сидения. По обе стороны от низкого, но широкого окна высились стойки с масляными лампами. Сейчас горел только один светильник, и Ви подошёл туда, зажёг остальные и повернулся к Иннидису.
Матовое сияние, неяркое и тёплое, растеклось по комнате, зыбкие тени заколыхались на стенах и полу и, мягко подрагивая, легли на лицо Ви. Струящийся из-за его спины свет очертил соблазнительно гибкое тело и заиграл в золотистых кольцах, украшавших его чёрные волосы.
— Как же ты всё-таки прекрасен! — не выдержал Иннидис.
Приблизившись, он провёл рукой по его позвоночнику, и Ви слегка прогнулся в спине и запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи.
— Я думал, — полушёпотом говорил Иннидис, — что уже никогда так не полюблю… Я ошибался. Я рад, что я ошибался.
— Я ошибался ещё сильнее, — выдохнул Ви ему в губы. — Я не только думал, что больше не полюблю, я ещё и не подозревал, что могу полюбить мужчину… И я тоже рад, что ошибался. Больше, чем просто рад. Я счастлив оттого, что люблю тебя, и оттого, что ты вообще есть!
Иннидис тоже был счастлив. Счастлив держать его в объятиях и ласкать, говорить с ним и предаваться любви, забывая обо всех своих былых сомнениях и страхах.
Утром Иннидис проснулся довольно рано, но всё равно позже, чем Ви. Парень уже сидел на кровати — обнажённый, растрёпанный, очень уютный — и любовно поглаживал его пальцами по лицу. Увидев же, что он открыл глаза, виновато улыбнулся.
— Я тебя разбудил? Извини. Вроде старался как можно тише и незаметнее…
— Да я бы хоть каждое утро так просыпался, — потягиваясь, сказал Иннидис. — Чтобы ты меня вот так будил. Хотя сейчас я вроде бы проснулся сам…
— Когда ты на меня смотришь, твой взгляд всегда сияет, и это так красиво, ты бы только видел, зеленоглазый мой!
Ви склонился к нему с поцелуем и лёг рядом, и Иннидис, разумеется, ответил на поцелуй, но дальше этого они не пошли. Просто валялись в обнимку, наслаждаясь тем, что никуда не надо спешить и ничего не надо делать. Иннидису же вспомнились вчерашние слова любовника, и он спросил:
— Послушай, ты что, действительно раньше не знал и не замечал, что тебе могут нравиться мужчины? Мне сложно такое представить, потому что сам я довольно рано понял, кто меня привлекает.
— Наверное, я просто не успел что-то заметить и понять, — задумчиво ответил парень, отодвинув с его лба прилипшую прядку волос. — Мне только-только исполнилось пятнадцать, а я уже до самозабвения влюбился в повелительницу и после этого уже никого не замечал — ни мужчин, ни женщин. А потом оказался на шахте, и там, конечно, тоже… — Он умолк, не стал продолжать мысль, затем коротко рассмеялся: — Но я помню, как однажды, когда нам было по четырнадцать лет, мы с Иниасом поцеловались, но это было в шутку и чтобы позлить одного нашего знакомого. Вообще-то, — он забавно поморщился, — мы целовались и до этого и не только с ним, но то было по распоряжению наставников, которые нас обучали, а потому не считалось. А вот так, по собственной воле, мы сделали это единожды. Но вроде бы мне понравилось, — он пожал плечами, — хотя точно не помню.
— Иниас был твоим другом?
— Да, очень близким. У меня их трое было — близких друзей, и я не смог бы сказать, кто из них был мне дороже. А ты?
— В детстве и юности близким другом я мог назвать только Эйнана. Ещё даже до того, как он стал моим возлюбленным, — немного помедлив, ответил Иннидис. — Я тогда был не слишком общителен… да и сейчас… а с Эйнаном мне просто пришлось общаться, — усмехнулся он. — Мне было одиннадцать, и в первое время я воспринимал это как досадную необходимость и очень раздражался, что мне его навязали. А Эйнан меня поначалу и вовсе не переносил. Если б я только знал тогда, как дорог он мне станет!
— Что с ним случилось? — очень мягко спросил Вильдэрин. — Ты говорил, что он погиб не совсем так, как в той истории, которую я слышал…
— Я обязательно расскажу тебе, дорогой мой, но не сейчас. Хотя прошло уже много лет, но мне всё ещё нелегко вспоминать об этом, тем более в такое светлое безмятежное утро, как сегодня… Лучше ты расскажи мне ещё о своих друзьях. Одним из них был Иниас, а двое других?
— Одну из них ты знаешь, — улыбнулся Вильдэрин.
— Рэме?
— Она. А ещё был Камирин. Он вечно дурачился и веселил нас всех. У него даже внешность была весёлая. Такие светло-рыжие кудряшки, пушистые, как пух одуванчика. И синие-синие глаза. А веснушки на щеках были такие яркие, как будто кто-то брызнул краской. Но ему это шло... И конечно, он был красив, как и все мы, но из-за своей задорной внешности привлекал ещё больше внимания. Сразу трое придворных вельмож хотели его себе, но в итоге его продали высокородной госпоже из Эхаскии, и она увезла его из Иллирина. Я не знаю, что с ним дальше стало, ничего не знаю о его судьбе... А спустя год с лишним убили Иниаса... — Ви мрачно вздохнул и уставился в потолок. — Ну вот, рассказ о моих друзьях тоже выходит невесёлым… И знаешь, его ведь убили из-за меня. Потому что я стал любовником царицы. Я тогда думал, что помогаю, и взял его себе в услужение. Иначе его отдали бы человеку, у которого он очень не хотел оказаться. Но Иниас стал моим слугой и тем самым избежал этого, ведь забрать его у меня, у царского наложника, никто бы не посмел без позволения царицы. А она бы не позволила, потому что я был против. И как мой слуга Иниас жил в комнатке при моих покоях, и мы часто гуляли вместе и вообще находились рядом, и именно поэтому то, что я считал помощью, обернулось бедой. Как-то вечером его спутали со мной — и убили. И осталась только Рэме… Но я рад, что хотя бы у неё всё хорошо.
— Тебя это гложет, да? То, что Иниаса убили, перепутав с тобой?
— Ещё как… Раньше особенно, сейчас уже меньше, но всё равно грызёт мысль… Та мысль, что Иниас мог бы сейчас жить, если бы я не влез с этой своей помощью… И нет, не надо, не говори, что я не виноват, — предупредил он фразу, готовую сорваться с языка Иннидиса, и даже приложил указательный палец к его губам. — Я сам знаю, что не виноват. Знаю. Но чувствую иначе и всё равно думаю обо всех этих «если».
Иннидис его понимал, он и сам испытывал нечто подобное. Только вот Вильдэрин в смерти своего друга действительно был невиновен, ведь он не мог провидеть будущее, тогда как Иннидис за гибель Эйнана всё-таки нёс немалую долю ответственности. Это он, счастливый и от счастья безумный, решил не скрывать свою любовь от родителей. Хотя об их отношениях к тому времени им и так уже доложили, такое не спрячешь надолго и ото всех, но о чём родители не имели понятия, так это что отпрыск не просто развлекался со своим рабом, а по-настоящему его любил. По юношеской дурости Иннидис сам открыл им это. Наивный до глупости и упрямый, он находился в плену заблуждений, будто вместе с Эйнаном справится с чем угодно и всё преодолеет.
Той зимой, когда Иннидис со своим другом в очередной раз приехал от наставника Амелота в родной замок, сестра посоветовала ему сделать вид, будто Эйнан ничего для него не значит. Она сказала, что от возлюбленного вообще лучше отказаться на время, притвориться, будто он ему надоел, вести себя с ним пренебрежительно, и чтобы родители это увидели. Иначе, сказала она, у Иннидиса могут быть неприятности.
О, если бы он её тогда послушал! Но нет, он посчитал, что девчонка четырнадцати лет просто не понимает, насколько крепка его любовь и сильна решимость противостоять родителям и всем окружающим, и что он никак не может предать Эйнана, изобразив, будто тот всего лишь раб и не играет в его жизни никакой роли.
