После пятой такой отлучки Иннидис всё-таки не выдержал и задал вопрос управителю, когда тот пришёл к нему обсудить расходы на дом.
— Смотрю, Ви у нас повадился куда-то уходить на ночь глядя, — с усмешкой и как можно более беспечно сказал он. — Никак завёл себе подружку?
— Насчёт подружки мне ничего не известно, господин, — серьёзно ответил Ортонар. — Хотя человек он молодой, так что всё возможно. У меня он, однако, спрашивал позволения, чтобы ходить смотреть на каких-то чужеземных лицедеев в том старом амфитеатре, что за миртовой рощей.
— Но это же так далеко! — удивился Иннидис.
Древний амфитеатр был заброшен много десятилетий назад, после того как его повредило землетрясением, но на пиру у Роввана Саттериса Иннидис и впрямь слышал, будто совсем недавно туда пришли и там обосновались какие-то чужестранцы. Представлений они, впрочем, то ли ещё не давали, то ли почти не давали, то ли просто о них мало кто знал. Ви наверняка наткнулся на них в те несколько дней, которые провёл у Хатхиши. И чем-то, видимо, они его привлекли…
— Именно что далеко, господин, — кивнул Ортонар. — Если пешком, то часа четыре на одну только дорогу туда-обратно. Поэтому я хоть и позволил ему эти отлучки, но сразу предупредил, что если это начнёт сказываться на работе, он должен будет либо прекратить их, либо нам что-то придётся решать с его обязанностями, оплатой и вообще нахождением в этом доме. Надеюсь, я всё верно сказал?
— Да, пожалуй… — рассеянно протянул Иннидис, обрадованный, что дело, кажется, всё-таки не в любовных свиданиях. Хотя одно, впрочем, не исключает другое…
— Ну и я подумал, что поскольку он довольно молод, то эти ночные прогулки пару раз в неделю не должны сказаться на нём так уж сильно. Когда мне было столько, сколько ему, я запросто мог всю ночь провести за вином и музыкой, а с утра как ни в чем не бывало трудиться в отцовской лавке.
— Хорошо, Ортонар. Но если вдруг что-то изменится, ты мне скажи. всё-таки хоть он и молод, не стоит забывать, что часть своей молодости он провёл на рудниках, а значит, может быть не так здоров и вынослив, как ты в своей юности.
«А ещё это попросту опасно, — мысленно добавил Иннидис. — Эти похождения ночью по окраинам». У парня, конечно, сейчас уже был нож, подаренный Аннаисой, как и у всех свободных людей, да только вряд ли он умел им правильно пользоваться. Это на Иннидиса, с его мечом или кинжалом, вряд ли рискнул бы напасть кто-то из городского ворья, а вот на Ви могли, тем более что любовь парня к красивым нарядам и украшениям способна была ввести преступников в заблуждение и уверить, что они видят перед собой человека, у которого водятся деньги. Они же не знали, что Ви долго и нудно откладывал их, чтобы позволить себе очередной браслет…
Правда, если так продолжится, Иннидиса его меч тоже не защитит, он попросту разучится им владеть. Когда он вообще в последний раз тренировался? Полгода назад? Надо бы срочно наведаться в гости к Яккидену. Кто-кто, а друг и дня не проводил без тренировки, так что мог потренировать и Иннидиса. Главное, не напиться с ним после этого. Ну или напиться не слишком сильно…
Как раз в день разговора с Ортонаром Ви ушёл вновь. И хотя Иннидис уже понимал куда, всё равно волновался. И он ещё никогда не был так рад, что окна его покоев выходят на задний двор и можно время от времени посматривать на калитку.
Низко склонившись над поэмой «Яд страстей», он пытался читать её при свете жировой лампы, не особенно, впрочем, вникая в смысл, и ждал возвращения Ви. Теперь он ощущал себя уже не ревнивым супругом, а докучливой наседкой, что было не менее глупо.
Возвращение парня Иннидис застал, когда в очередной раз выглянул в окно. Как раз в это время лязгнул засов, дверца отворилась, залаяли и тут же смолкли собаки, а Ви двинулся по ведущей к дому узкой дорожке, еле освещённой далёким светом звёзд и единственного фонаря, подвешенного в глубине двора, у входа в конюшню. Оттуда выглянул Хиден, взмахнул рукой и снова скрылся.
В дом Ви почему-то не зашёл, а, пошатываясь, словно пьяный, тяжело опустился на длинную деревянную лавку возле огромной бочки, в которой отстаивали глину, и низко склонил голову. Затем начал медленно крениться влево. И вот уже лежал на лавке, свесив с неё ноги, и, кажется, спал. Его надо было разбудить и отправить в его комнатёнку, чтобы хоть несколько часов, оставшихся до рассвета, он поспал в кровати.
Снова и с особой остротой ощущая себя наседкой, Иннидис тем не менее взял со стола лампу и спустился на задний двор. Ночной мотылёк с шероховатым стуком бился о пергаментный колпак светильника, затем подлетели ещё несколько, и теперь вокруг огонька трепыхалась целая стайка. Иннидис поставил лампу на крышку бочки и приблизился к лавке. Ему следовало, в общем-то, потрепать Ви по плечу, чтобы разбудить и отправить в дом, но вместо этого вдруг неудержимо захотелось коснуться шелковистых волос, упавших на его щеку и наполовину скрывших лицо.
Почти не соображая, что делает, Иннидис присел возле него на лавке и осторожно сдвинул волосы с его лица. И если бы на этом он остановился, но нет. Пальцы сами потянулись погладить его по голове — и погладили, а затем он склонился ниже и втянул ноздрями дымный аромат его волос, и снова провёл по ним рукой, по всей их длине, и ещё раз. Они были мягкие, гладкие и почему-то прохладные… Он опять притронулся к ним, и тут заметил, что глаза Ви уже открыты: вообще-то следовало ожидать, что прикосновение его разбудит. Иннидис отдёрнул руку и отшатнулся сам.
— Ты проснулся только что?
— Да… — сонным голосом откликнулся Вильдэрин, но не успел Иннидис вздохнуть с облегчением, как он тихонько добавил: — Мне очень приятно, когда ты вот так трогаешь и гладишь мои волосы…
«Я бы тебя ещё и поцеловал», — чуть не сорвалось с языка у Иннидиса, и его бросило в жар от одной только мысли, и он с трудом взял себя в руки. Быстро поднялся с лавки, радуясь, что в полутьме хотя бы не видны его пылающие от смущения и возбуждения щеки.
— Я просто хотел тебя разбудить, — поспешно сказал он, — я не собирался трогать твои волосы. Иди к себе, ложись в кровать, тебе нужно поспать хотя бы немного, и лучше не здесь.
— Да, конечно, — негромко откликнулся парень, садясь на лавке. — Я вроде только на минутку присел, даже не заметил, как заснул. Но знаешь, я очень этому рад, — он вскинул на него свои красивые тёмные глаза, — ведь у меня даже мурашки по коже, так мне понравилось…
— Ступай в дом, Ви. Завтра подходи после обеда и расскажешь, как тебе понравилось представление этих… артистов? Ты же к ним ходил?
— Но я имел в виду вовсе не… — начал он, а затем выдохнул: — Да, господин, как скажешь. Доброй ночи, и да будут благосклонны к тебе боги.
Сердце Иннидиса выпрыгивало из груди, на лбу проступила испарина, и он чувствовал, что ещё немного, и забудет все обещания, данные себе же. Он увлечёт Ви обратно на эту скамью, прильнёт к его губам в поцелуе, а потом…
«Нет, хватит! — прикрикнул он на себя. — Иначе всем будет только хуже!»
Ви поклонился и медленной, но ровной походкой (значит, всё-таки не пил) двинулся к дому.
Иннидис стоял, глядя ему вслед и сгорая от мучительного, необоримого желания, которому сегодня он только чудом не дал воли. Но надолго ли ещё хватит этой его воли? Тем более теперь, когда Вильдэрин сказал то, что сказал. И если первую его такую фразу ещё можно было объяснить тем, что произнёс он её спросонья, и мало ли кто ему там привиделся во сне, то вторая, прерванная Иннидисом, не оставляла места для измышлений. «У меня даже мурашки по коже», — сказал Ви. Мурашки от его, Иннидиса, прикосновений… Мысль об этом вызвала одновременно эйфорию и острое беспокойство.
Насколько всё-таки было бы правильнее и проще, будь Вильдэрину неприятен его интерес, который он уже отчаялся скрывать, хотя по-прежнему пытался. У него не получалось. А теперь, когда парень готов был ответить ему взаимностью — искренне или нет, это уже второй вопрос, — такие попытки станут и вовсе безнадёжными.
