Кто он вообще? Красотой с ним разве что Реммиена могла сравниться, а никого другого с такой же замечательной внешностью Иннидис в Лиасе не знал и не видел. Или видел? Всё-таки угадывалось в этом незнакомце что-то очень знакомое. Что-то в движениях, что-то в чертах лица и улыбке…
А где, кстати, Ви? Сегодня он до сих пор не попадался Иннидису на глаза… Не потому ли, что прямо сейчас находился у него перед глазами?
Но нет, нет, это невозможно!..
Хотя, пожалуй, похож… Хотя бы цветом волос и кожи. Вот если б ещё увидеть его поближе, стало бы понятнее…
Юноша в танце приближался к возлюбленной, а она мило смущалась и отступала назад, то отворачивая голову, то бросая на него заигрывающие взгляды. «Догнав» Аннаису, он как будто сорвал с дерева цветок и украсил им её волосы, а затем, в поворотах обойдя возлюбленную с другой стороны, игриво приподнял бровь и улыбнулся. Эта улыбка снова показалась Иннидису знакомой. Слишком знакомой…
Тот Ви, каким он видел его в последний раз, примерно так и стал бы выглядеть, если мысленно пририсовать ему длинные волосы, стереть красную сыпь с лица, убрать опухлость и покраснения с глаз, превращавшие их в щелки, а потом подвести веки чёрным, как они подведены у этого танцора. Да и времени прошло более чем достаточно, чтобы волосы отросли, глазная болезнь излечилась, а тело из худого сделалось стройным…
Аннаиса ударила одним запястьем о другое, звякнув браслетами, парень ударил стопой об пол, тоже звякнув браслетами, но на щиколотках; следом раздались позвякивающие удары тамбурина. Такая перекличка браслетов и тамбурина повторялась ещё несколько раз, создавая причудливый ритмический узор, а затем оба танцора одновременно ушли в повороты, двигаясь прямо на зрителей. Теперь их улыбки и игривые взгляды предназначались уже всем. Досталось и Иннидису. На какие-то пару мгновений он столкнулся взглядами с молодым танцовщиком, но этого хватило, чтобы по спине пробежала волнующе приятная дрожь.
В конце танца племянница и прекрасный незнакомец — или всё-таки Ви? — застыли в позе, похожей на объятия: она впереди, он чуть позади, опустив сияющий нежностью взгляд на её макушку. Если не знать, что это только танец, а племяннице всего двенадцать, можно было бы подумать, будто юноша и впрямь искренне в неё влюблен, настолько убедителен он был в своей роли.
Отмерев, танцоры легко поклонились, парень спустился с помоста и отступил в тень деревьев, скрывшись из поля зрения, а девочка тут же вышла из образа и бросилась к Иннидису. Повиснув у него на шее, заверещала:
— Дядя! Как же ты вовремя вернулся, я так рада! Тебе понравилось? Правда же? Видел, как я танцую?
— Аннаиса… — раздался со стороны тихий предупреждающий голос Ветты.
Девочка тут же расцепила руки, отступила на шаг и выговорила приветливо и сдержанно:
— Я искренне рада твоему возвращению, дядя. Мы все очень по тебе скучали. Надеюсь, ты получил удовольствие от моего танца и получаешь его от этого праздника, и мне удалось тебя порадовать.
Он поднялся с кушетки, сам обнял её и сказал, что, конечно же, он в восторге от её танца и что тоже очень по ней скучал. И если второе было чистой правдой, то первое — лишь отчасти. Потому что от танца-то он был в восторге, только вот не от её танца. Её в танце он толком и не увидел…
— Сейчас будет ещё один! — воскликнула Аннаиса и, махнув рукой, пошла обратно к помосту.
Второй раз девочка танцевала одна и предстала в образе разгневанной богини. Наряд на ней остался прежний, а вот цветы с волос она сняла и косы выпустила — теперь они не обвивали голову, а свободно падали на спину. Танцовщик же поставил ещё один табурет позади Ветты и мальчика с тамбурином, принёс откуда-то вторую лиру и присоединился к ним. В этот раз Иннидис его не разглядывал — да и не разглядел бы вдали, в тени и за спинами других музыкантов. Он устремил все своё внимание на Аннаису — и не мог не отметить, что за истёкшие семь месяцев она стала танцевать намного лучше.
После танцев дети принялись обсуждать каких-то выдуманных вельмож и вести изысканные, как они сами считали, беседы, втягивая в них и Иннидиса. Ветта, маленький друг Аннаисы и то ли незнакомый танцовщик, то ли Ви в это время играли весёлые и печальные мелодии, чередуя их и иногда меняя инструменты.
Юным господам вскоре наскучило беседовать, чинно возлежа и восседая, и они затеяли игры с канатом и тут же преобразились из маленьких взрослых обратно в детей. Новая игра заключалась в том, чтобы пройти по верёвке, туго натянутой между двумя деревьями невысоко над землёй, и не упасть. Этим они и занялись, пока Каита и Орен зажигали цветные фонарики, — наступали сумерки, и разноцветные огоньки должны были разукрасить сад.
«Канатаходцы» хохотали и через раз падали. Хотя Аннаиса, в отличие от своих друзей, все три раза прошла по верёвке до конца, разве что немного покачнулась: сказывались занятия танцами, требующие хорошо владеть собственным телом и держать равновесие.
Иннидис попивал вино и смотрел на развлекающихся вдали детей рассеянным взглядом, пока к ним вдруг не присоединились великан Мори и молодой танцовщик. Вся рассеянность враз улетучилась.
Как и следовало ожидать, парень быстро пробежал по канату и остановился с другой стороны, поджидая Мори, тоже ступившего на канат. Верёвка провисла под мощным телом, и танцовщик округлил глаза в деланом испуге и засмеялся, как только Мори, закачавшись, а потом оступившись, с громкими шутливыми проклятиями ушёл ногой на землю. Юноша держал себя так, словно давно знал Мори. И Мори вёл себя так же. Он подбежал к нему в притворном возмущении, сгрёб в охапку и встрепал волосы, как прежде иной раз делал с Ви…
Последние сомнения рассеялись, и всё равно у Иннидиса невольно вырвалось тихое:
— Нет… Это не может быть он… — настолько невероятным казалось преображение.
Но вот танцовщик — Ви — поправил встрёпанные рукой Мори чёрные пряди, и на миг обнажился толстый шрам на шее, до этого спрятанный за тяжёлыми густыми волосами и частично до сих пор прикрытый ожерельем. А в следующий момент Ви знакомым жестом приложил ладонь к левой стороне шеи, натянув и прижав к ней волосы.
— Что, хорош, да? — с довольной ухмылкой спросила Хатхиши, подсев к Иннидису и толкнув его под локоть. Видать, от неё не ускользнуло его изумление, если не сказать потрясение. — Я же говорила, что мы из него ещё красавца сделаем.
— Да я глазам своим не верю.
— Тебя долго не было, вот и не веришь, — хохотнула Хатхиши. — А мы-то постепенно привыкали, его обличье на наших глазах менялось.
— Если бы только обличье… — пробормотал он, пристально наблюдая за Ви.
Хатхиши откликнулась вопросительным междометием, но Иннидис не стал пояснять свои слова, а женщина не стала уточнять вопрос.
Ви все ещё торчал рядом с Мори возле каната, и даже мельчайшие его движения — поворот головы, лёгкий жест — были очень изящны, и это наводило на некоторые не самые приятные мысли. Даже странно, что они пришли в голову Иннидиса лишь сейчас, а не в тот момент, когда он заподозрил в танцовщике Ви и увидел его играющим на лире.
Молодой, даже юный невольник, лицо и строение тела которого настолько прекрасны, а движения так легки и грациозны, который отлично играет на музыкальных инструментах, великолепно танцует и, скорее всего, неплохо образован, не может быть никем иным, кроме как рабом для господских радостей. Одним из тех, кто развлекает и услаждает богатых высокородных вельмож. И если догадка Иннидиса верна (а она, конечно, верна), то можно вообразить, как дорого стоил такой раб до того, как угодил на шахту. И пусть Иннидис не мог назвать точную сумму, он никогда ею не интересовался, но кто-то из местной знати жаловался при нём, что не может позволить себе невольника ценою в дом (наверняка преувеличивал, но вряд ли сильно). Другой вельможа, хвастаясь богатством своего родича, утверждал, будто у того несколько таких рабов.
Поневоле возникал вопрос: что должно было случиться, чтобы заставить прежних хозяев продать Ви за бесценок на медную шахту вместо того, чтобы выручить за него большие деньги?
