Всё случилось в несколько мгновений и почти одновременно. Молодая и ещё не слишком воспитанная овчарка с ликующим лаем бежала, норовя ближе познакомиться с новым домочадцем, оказавшимся у неё на пути. Ви пятился к дереву, его губы и руки тряслись, рот кривился, а из горла вырывались странные звуки, будто он захлёбывался. Иннидис крикнул: «Байра, ко мне!» в тот же миг, когда она наскочила на Ви и поставила лапы ему на плечи, сбив с ног. Под её тяжестью или от ужаса парень свалился на спину, но тут же перекатился на бок и сжался в комок, подтянув колени к подбородку и защищая руками голову. Подлетел Мори, оттащил лохматую овчарку за ошейник и передал взволнованной Чисире, подбежавшей следом. Орен в недоумении оглянулся и, прервав песню, выдохнул: «Ох ты ж!..» и хлопнул себя по коленям.

На этом всё могло бы закончиться, но нет. Собаку увели, но перепуганный Ви по-прежнему лежал на земле, разве что снова перевалился с бока на спину и теперь прижимал пальцы к груди и шумно, со свистом хватал ртом воздух, будто задыхался... Или он и правда задыхался?

Иннидис бросился к нему, но наткнулся на взгляд Мори, как бы говорящий: не подходи. Вдобавок слуга ещё и замахал на него рукой, отгоняя. И Иннидис послушал, остановился и даже отступил назад.

— С моим братом такое было… — тихим голосом пояснил Мори.

Он склонился над Ви, взял его за плечи и неспешным, словно нарочито замедленным движением приподнял и усадил, прислонив спиной к стволу дерева.

— Собака ушла, Ви, все хорошо, — говорил он негромко и ровно. — Её больше нет, она тебя не тронет.

Несчастный парень запрокидывал голову, сипел и будто не слышал ничего.

— Глянь-ка на меня, Ви, — продолжал Мори размеренно. — Посмотри. Скажи: какого цвета у меня глаза? Они зелёные? Скажи, они зелёные?

Ви по-прежнему тяжело, часто и прерывисто дышал, но через пару мгновений выражение лица стало чуть более осмысленным. Он отрицательно мотнул головой.

— Тогда какого они цвета? Они голубые?

— Нет… — шумно выдохнул Ви. — Карие…

— Да?

— Они карие…

— Верно, Ви, всё верно, карие.

Иннидис и не думал прежде, что горластый Мори умеет говорить таким тихим, неторопливым, успокаивающим голосом.

— Пойдём, давай-ка я помогу тебе встать, Ви, давай пойдём в дом.

— П-пёс…

— Он ушёл, его тут больше нет. Идём.

— У… ушёл?..

— Да, Ви, он ушёл.

Бедолага вдруг вцепился дрожащими пальцами в тунику Мори, словно ища спасения, всхлипнул и, кажется, даже обмочился, а потом из его груди вырвалось громкое рыдание.

Здоровяк Мори бережно поднял его на ноги и, придерживая, повёл к дому. Рядом со своим спасителем Ви казался совсем худым и невысоким, как подросток.

Иннидис глянул на Чисиру, которая на пару с Ореном увела Байру и уже вернулась, но девушка не смотрела на него. Не смотрела она и на Ви. Вместо этого её взгляд был устремлён на Мори, а в выражении лица угадывалось нечто новое: удивление, любопытство и что-то похожее на благодарность.

Видимо, даже до девушки наконец дошло, что несмотря на свой огромный рост, могучее тело и зычный голос, Мори — добрейший и безобиднейший малый. Жаль, что для этого ей пришлось увидеть злоключение Ви, но, может, хотя бы теперь она перестанет относиться к Мори предвзято.

— А что приключилось с его братом, господин? — спросила девушка, повернувшись к Иннидису.

— Я не знаю, — пожал он плечами. — Мори не рассказывал. Но ты можешь у него спросить.

— Да… я спрошу, — без уверенности в голосе протянула Чисира и, подхватив две корзинки с персиками, унесла их в дом.

Мори, наоборот, через несколько минут снова вышел, но уже один, без Ви.

— Господин, — подошёл он прямиком к Иннидису, виновато потупившись, — ты уж извиняй, что я тебя так… отогнал. Просто и ты, и Чисира с Ореном сами казались больно испуганными, а это… нельзя, в общем, так, когда… А! — Он махнул рукой, будто смирившись, что объяснить не сможет. — В общем, прости меня, господин.

— Ну что ты, Мори, не извиняйся. Напротив, спасибо тебе. Я и правда постыднейшим образом перепугался. Мне показалось, что он или задохнётся, или, не знаю, сердце остановится. А ты как-то сразу сообразил, что делать.

— Это из-за брата, — вздохнул здоровяк. — Хотя с ним ещё хуже было. Он так вообще иной раз начинал бояться непонятно чего! И так сильно, до ужаса прям! И тогда мы с матушкой его вот так вот уговаривали и спрашивали, какого цвета ограда, или моя туника, или ещё что-то… Иногда помогало, вот я и порассудил, что и с Ви так же...

— Похоже, ты угадал. А где сейчас твой брат? — Мори никогда прежде не говорил о нём.

— Так там же, — осклабился слуга. — В деревне, с матушкой и другими. Сейчас-то он в порядке уже, это раньше, по отрочеству, безумствовал и в трясучку впадал.

— Понятно, Мори. Ещё раз спасибо тебе.

Слуга склонил голову, принимая благодарность, и вернулся к виноградному кусту, который подвязывал, а Иннидис снова занялся скульптурой. Но ничего толкового не выходило: случившееся изгнало из него все спокойствие и воодушевление, и работа тянулась мучительно. В итоге он решил не страдать зря, а отложить своё занятие на завтрашнее утро. Сейчас же лучше пойти и посидеть над недавно раздобытым трактатом «О понимании драгоценных камней, благородных металлов и придании им формы». Может, всё-таки удастся разобраться, как Црахоци Ар-Усуи умудряется ваять настолько крошечные, но сложные и реалистичные фигурки из неподатливых камней.

Злоключение с собакой не осталось для Ви без последствий. Только-только начавший возвращаться к жизни, он снова перестал выходить на улицу, даже на крыльцо, да и из своей комнаты показывался куда реже, чем в предыдущие две недели, зачастую даже пропуская обеды и ужины. Чисира снова убиралась в одиночку, снова приносила ему еду, а парень снова всего боялся. В этот раз даже ей не удалось успокоить его и убедить, что ему ничего не угрожает.

Иннидис ругал за это себя. Мог бы и догадаться, чем обернётся встреча Ви с собакой, и предупредить всех, чтобы ни в коем случае не выпускали овчарок с заднего двора и не подпускали туда самого Ви. Ведь он видел следы покусов на его коже. Конечно, можно успокаивать себя мыслью, что это могли быть укусы диких животных, но к чему лукавство. Учитывая, где парень ещё совсем недавно находился, совершенно ясно, что отметины оставили стерегущие рабов псы.

Поздним вечером Иннидис сидел у себя в мастерской и под светом жировых ламп то читал трактат «О понимании драгоценных камней…», то в который уже раз вглядывался в свои первые пробы высечь что-то сносное из маленьких кусочков горного хрусталя и сердолика. Получались простые грубоватые фигурки, начисто лишённые изящества. Человеку несведущему они, скорее всего, показались бы прелестными, но сам-то он видел, что они никуда не годятся. Он злился, раздражался, бросая недоделанные заготовки в сторону, и возвращался к чтению трактата.

Увы, слова не могли передать знание так же точно, как передал бы пример мастера-наставника, и Иннидис все чаще мечтал о поездке в Эшмир, в то чудесное место, где обучают художников. Ведь если сейчас он не понимал, как создавать настоящие, но крошечные скульптуры из маленьких кусочков камней, то чего ещё он не знает и не понимает? И сколь многое мог бы ещё узнать! Амелот, его учитель, к сожалению, не успел передать ему всего, что знал и умел сам, — слишком старый, он умер прежде, чем Иннидис полностью завершил обучение.

Однако поездку в далёкий Эшмир, за море, на срок самое меньшее в полгода, а то и год, Иннидис вряд ли мог себе позволить. Ну или мог, но с огромным трудом. Ведь это значило бы потратить значительную сумму на саму поездку, на обучение и жизнь в незнакомой чужой стране, продолжая при этом содержать дом и домочадцев, для чего пришлось бы нанять хорошего управляющего… Стоит ли оно того или поездке в Эшмир лучше навсегда остаться в мечтах?

Иннидис обнаружил, что уже в четвёртый раз прочитывает одну и ту же строчку, совершенно не вникая в её смысл. Мотнув головой, он все же попытался сосредоточиться на трактате, как вдруг услышал истошные вопли из-за стены.