Оно и закончилось, но Белогривка позвал их всех к себе в особняк, отчего-то решив ещё раз отпраздновать перелом лета, но уже непринуждённо и в тесном кругу. Отказаться Вильдэрин не мог, да и, пожалуй, не хотел. Чем страдать в одиночестве и мучиться, пытаясь не обезуметь окончательно, лучше провести время с приятными людьми, некоторые из которых даже стали ему друзьями, и постараться никому не испортить настроение своим нытьём и кислым видом.

Возлияния, разговоры, песни и смех продолжались до самой полуночи, после чего почти все разошлись спать — чего-чего, а места в особняке Белогривки для этого было более чем достаточно.

За длинным мраморным столом, по углам отделанным слоновой костью и бронзой, остались только сам хозяин дома, Эмезмизен, изрядно захмелевший и осоловевший, но продолжавший пить, и Вильдэрин, которому пойти спать мешал страх, что уснуть не получится.

Эмезмизен пьяными глазами смотрел в свой серебряный кубок, Вильдэрин отсутствующим взглядом смотрел на Эмезмизена, а скорее, сквозь него, а Белогривка спросил:

— Что с тобой в последнее время, Черноглазик?

Вильдэрин вздрогнул от неожиданности, перевёл взгляд на Наемийнена и, глотнув сладкого густого вина из изукрашенной янтарём чаши, покачал головой.

— Ты всё равно не сможешь помочь…

— Ну, я пока что и не предлагал помощь. Я спросил: что с тобой.

— Иннидис, — тяжело выдохнул Вильдэрин. — Он обещал приехать ещё зимой, но я ждал его хотя бы к концу весны. Но вот, сегодня уже перелом лета, а его всё нет.

— И что ты об этом думаешь?

— Я не знаю... Может быть, он просто не захотел. Или с ним что-то случилось, что-то плохое… Я не знаю, что думать, я просто уже свихнусь скоро от всех этих мыслей и предположений.

— Вот ведь… — пробормотал Белогривка. — Не зря я опасался, что эта его затея ещё даст о себе знать…

— Что? Какая затея? О чём это ты? — насторожился Вильдэрин и выпрямился на сиденье так порывисто, что бархатное покрывало соскользнуло со спинки деревянного кресла.

— Об Иннидисе твоём, — бросил Белогривка. — Слушай: если он не приезжает, значит, сейчас не может. Как только сможет, сразу приедет.

— Почему ты так уверен? — с подозрением прищурился Вильдэрин и подался вперёд. — Тебе что-то известно?

— Кое-что, — признался Наемийнен и, отставив свой кубок, подсел чуть ближе. — Твой друг незадолго до нашего отъезда приходил ко мне вместе с той женщиной, врачевательницей, она нам переводила. Он просил… скажем так… позаботиться о тебе в дороге, уберечь от преследователей. Из его слов я понял, что ему самому вся эта история тоже грозила большими неприятностями. Он вроде как нарушил закон, и его могли приговорить к штрафу, заключению или тому и другому сразу, как повезёт. А он к тому же собирался направить законников по неверному следу, задержать их, чтобы дать тебе время уехать подальше, а это, считай, уже ложное свидетельство…

— Он не должен был… — пробормотал Вильдэрин так тихо, а сердце колотилось о ребра так часто и громко, что он едва услышал собственный голос. — Он сказал, что устроил всё так, что отделается только мелкими неприятностями… маленьким штрафом.

Белогривка пожал плечами.

— Он посчитал, что будет лучше, если пострадает только один из вас, а не оба. А поскольку самое страшное, что угрожало ему, — это заключение, он решил, что лучше пусть пострадает он. Его по крайней мере не казнят. По-своему вполне разумное решение. И раз он не приехал сюда, хотя обещал, то, наверное, его опасения подтвердились, и сейчас он сидит где-нибудь взаперти.

— И ты говоришь об этом так спокойно и только сейчас? — весь напряжённый, Вильдэрин встал с кресла, опёрся ладонями о столешницу и навис над Наемийненом.

— Твой друг просил меня не говорить тебе раньше времени. Он считал, что если ты узнаешь, то откажешься уезжать из Лиаса, — с непринуждённым видом объяснил мужчина. — Ну а после я молчал уже потому, что ты вроде был в порядке, а я не хотел пугать тебя и зря расстраивать.

— Он не должен был идти на это! — вне себя вскричал Вильдэрин. — Не должен был скрывать это от меня, рисковать из-за меня, решать за меня! Он и так уже столько для меня сделал! И ты! Ты тоже не имел права утаивать от меня всё это и о чём-то договариваться за моей спиной!

В сердцах и наотмашь он рассёк рукой воздух и ударил по винной чаше, смахнув её со стола. Чаша просвистела в сторону, покатилась по гранитному полу, позвякивая, постукивая, и остановилась у обитой шёлком стены.

Эмезмизен присвистнул.

— Надо же, Текерайнен в гневе! — пьяно хохотнул он. — Когда ещё такое увидишь? А я-то думал, что это я напился.

— Извините, я не… не нарочно, — промямлил Вильдэрин и вдруг утратил ощущение реальности. Всё напряжение будто скопилось в одном месте, комком в груди, а потом комок этот сполз вниз, к животу, закрутился там и, поднявшись к горлу, исторгнулся вместе с рвотой на блестящий пол. Отдышавшись и вытерев рот ладонью, он снова пролепетал: — Белогривка… Извини, я не хотел. Я сейчас всё…

«…Уберу», — собирался сказать он, но Наемийнен, словно предугадав это, махнул рукой на кресло, приказывая сесть обратно. Когда мужчина начинал вести себя с вельможной властностью, довольно сложно было ему перечить, а у Вильдэрина и сил-то сейчас на это не оказалось. Так что он просто рухнул на сиденье и, облокотившись о стол, уронил лицо на ладони.

Светловолосый раб, до сих пор незаметно стоявший у двери, быстро и почти беззвучно приблизился, поднял чашу с пола, вытер расплескавшееся вино и убрал рвоту. Белогривка поблагодарил его лёгким кивком, и невольник удалился, снова слившись с тенями у двери.

Вильдэрин поднял голову и отчаянно, в пустоту спросил:

— Что же мне теперь делать?

— А до этого ты что делал?

— Ждал его… дом для нас снимал.

— Ну так и дальше жди, если он тебе важен. Что ещё ты можешь сделать? Только о своей жизни при этом не забывай.

— Мне нужно туда вернуться! — решительно сказал Вильдэрин, вцепившись пальцами в край стола. — Вот что я могу сделать. Я отправлюсь в Иллирин, в Лиас, и там я смогу ему помочь. Пока не знаю как, но я придумаю.

— О, всеблагой Унхурру! — закатил глаза Наемийнен, отпив из своего кубка. — Вот ты вроде умный человек, Черноглазик, но такой дурак! Честное слово, разум у тебя вроде есть, а вот здравомыслием и рассудительностью боги обделили. Ну приедешь ты туда, и что дальше? А если тебя схватят и казнят? Значит, всё было зря и Иннидис пострадал напрасно? Ты этого для него желаешь? Чтобы он пожертвовал частью своей жизни просто так? И свободы лишился, и тебе при этом не помог?

Вильдэрин обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза руками.

— Я и правда дурак, — сокрушенно признал он, — я действительно не подумал… — Тут он резко убрал ладони от лица и воскликнул: — Но что-то же надо делать! Невыносимо просто ждать и ничего не предпринимать!

— Да, полагаю, это нелегко, — покивал Наемийнен. — Но ещё полагаю, что просто ждать — это лучшее, что ты можешь для него сделать. Ему сейчас вряд ли легче, чем тебе, если его действительно отправили в заточение, однако он осознанно пошёл на это. И ты тоже должен сознавать, что и для чего делаешь. Так что постарайся занять себя собственной жизнью, иначе когда твой Иннидис приедет, то застанет печальную картину. В общем, друг мой, живи так, будто никого не ждёшь; и жди так, будто… — мужчина растерянно заморгал, недоуменно нахмурился, затем с его губ сорвался смешок. — Твою ж мать! Хотел красивую фразу выдать, а вышла чушь какая-то. Похоже, я уже пьян не меньше Эмезмизена.

— А я всё слышу… и не пьян…

Как бы ни был Вильдэрин сейчас удручён, а когда прозвучали эти слова, не удержался от усмешки. Белогривка же продолжил, не обращая внимания на захмелевшего приятеля.

— Вот ты поселился в этом доме на Гранатовой улице, но такое чувство, будто ты там не живёшь, а пережидаешь до лучших времён. Но в какое состояние он придёт к этим лучшим временам, когда приедет твой Иннидис, а? Скажи, кто поддерживает там порядок, занимается садом, готовит еду? Ты сам? И тебе хватает на это времени и желания? Вряд ли. Но при этом ты так и не купил хотя бы одного раба, чтобы…