За беседой они наконец въехали в Лиас, тоже выцветший и поблёкший от зноя, но Иннидис так счастлив был снова видеть знакомые переулки, улицы и дома, что едва не прослезился. Он пригласил Гролдана зайти в дом, но бывший подопечный отказался. Он и так потратил не один день, добираясь сюда из столицы — хотел лично убедиться, что Иннидиса отпустят. Теперь же его ждали обратно в Эртину, и каждый час был на счету.
— Ты по-настоящему хороший человек, — сказал напоследок Гролдан, — и у меня сложилось впечатление, что твой друг Вильдэрин тоже. И я был искренне рад помочь тебе, а заодно и ему. От этого и моя жизнь тоже стала немного радостнее.
Они коротко обнялись на прощание, и Гролдан, кивнув на ворота, добавил:
— Иди же, повстречайся с друзьями и домочадцами, и добро пожаловать домой.
ГЛАВА 19. Страна песков
И почему эту страну назвали Страной песков?
Вильдэрин уже в который раз задавался этим вопросом. Впервые — ещё когда они пересекли границу и тряслись кто в седле, кто в повозке по вымощенной пёстрым камнем дороге, спеша добраться до ближайшего сайхратского селения. Он тогда оглядывался вокруг, но по-прежнему видел не пустыню или что-то подобное, а густую зелень сосен, кипарисов и кедров, эвкалиптов, пробковых дубов и каких-то незнакомых кустарников с фигурными листьями. О песках ничто не напоминало.
— Погоди, — рассмеялся тогда на его вопрос Белогривка, — как подуют ветра, так и поймёшь.
Но Вильдэрин жил в Сайхратхе вот уже второй месяц, и сейчас, на исходе зимы, ветра дули сильные и порывистые, однако песка с собой не несли. Напротив, были сырыми, будто насыщенными водяной пылью. Если верить Эмезмизену, так оно и было: ветра приносили влагу с моря и распространяли её по всей этой вытянутой вдоль побережья стране. Влага проникала в щели домов, оседала на лицах людей и одежде, пропитывала всё вокруг.
В храме Унхурру на западной окраине столичного города Медулиса, при котором поселили Вильдэрина, тоже было сыро и зябко. В Иллирине зимой тоже бывало холодно, но всё-таки далеко не так влажно. Даже в Нарриане, на самом побережье, где Вильдэрин останавливался вместе с артистами в начале зимы, влага не была такой всепроникающей, вездесущей и промозглой. Это потому, объясняли лицедеи, что в Нарриане высокие скалистые берега, которые задерживают сырость, Сайхратха же лежит на равнине.
Зато на рассвете в это время года здесь бывали красивейшие туманы — золотистые, словно сияющие в ясную погоду, и серые, мрачновато таинственные в пасмурные дни. В бархатистом мареве растворялись стволы деревьев и кирпичные стены домов, и издалека казалось, будто тёмные верхушки кипарисов и остроконечные крыши жилищ парят в воздухе.
Иннидису бы понравилось. Его вообще пленяли красивые или необычные виды, хотя он почти никогда не говорил об этом и крайне редко их зарисовывал. Но это всё равно было заметно по тому, как он подолгу сидел в своём саду, зачарованно и отрешённо глядя на цветущие деревья, или задумчиво и заворожённо смотрел на полыхающие в закатных лучах неторопливые воды Тиусы. Похожим взглядом он порой смотрел на Вильдэрина, и тогда Вильдэрин особенно остро ощущал его восхищение и понимал, что в эту минуту Иннидис любуется им. Это пробирало до дрожи, и сразу хотелось устремиться навстречу и ответить тем же восхищением и нежностью.
Как же ему сейчас этого не хватало! Не хватало его взгляда и того ласкового выражения на красивом лице, которое словно бы делало черты мягче, его любовных слов и особенно его прикосновений, тепла и понимания, которые спасали от страхов — холодных, тёмных и злых, всё ещё преследовавших Вильдэрина во снах. И если раньше, когда они с Иннидисом спали в одной постели, возлюбленный будил его и успокаивал, обнимая, целуя, шепча что-то нежное и доброе, то теперь снова приходилось справляться с ночной жутью самому. Конечно, если кто-то из артистов слышал его крики, то его будили и тоже уговаривали, что это всего лишь сон; а раньше, до Иннидиса, его так будил и уговаривал Мори, но Вильдэрину каждый раз было неловко, что он своими воплями разбудил и побеспокоил других людей. С Иннидисом же, как только они стали по-настоящему близки, он такой неловкости не испытывал и сразу успокаивался, снова засыпая в его руках.
Теперь же после своих кошмаров он иногда долгие часы лежал без сна, тщетно стараясь отогнать прилипчивый страх, когда-то давно прокравшийся из реальности в сновидения, а потом из сновидений начавший вторгаться в явный мир.
Вильдэрин ждал Иннидиса к середине весны. Он с самого начала подозревал (хоть они оба и озвучивали иное), что любимому не добраться до Сайхратхи к зимнему перелому, что трёх месяцев может не хватить и на продажу дома, и на сборы и дорогу, которая сама по себе, со всеми остановками, занимала не меньше месяца. Но ко второй половине весны он должен успеть. Оставалось ждать всего два месяца, и Вильдэрин усиленно отгонял и прятал боязливые и смутные мысли о том, что Иннидис мог передумать. Нет, конечно же, он приедет к нему, ведь он обещал множество раз! Он приедет к нему, потому что любит и потому что знает: Вильдэрин его ждёт.
Несмотря на зябкие влажные ветра и на то, что свободного времени было не так много, он старался как можно чаще гулять по столице, норовя запомнить все самые интересные, красивые, знаковые или важные места, чтобы потом показать их Иннидису. Городской сад и рыночные ряды, дворец правителей и многочисленные площади, шумный порт, всегда полный лодками и кораблями, голосами людей и гомоном чаек и бакланов, мастеровые переулки и уютная харчевня, где подавали отменную гусятину, фаршированную грушами и черносливом…
Но главное, что должно заинтересовать Иннидиса, — это скульптурная аллея. Усыпанная тёмным гравием дорожка, совсем как в его саду, вела от Площади Поселенцев вниз, к Лошадиной улице, и вдоль неё росли оливы и стояли статуи, тоже как там, дома. Только изваяния были другие, не боги и герои, не прекрасные девы и юноши, а старый рыбак, мальчишка-лоточник, молодая пряха, продажная женщина, гончар и пьяная старуха, даже исхудалый невольник в рабском ошейнике… Безусловно, Иннидиса впечатлят эти статуи. Все они были выполнены искусно, хотя явно разными мастерами и в разное время, и все замечательно передавали настроение и характер тех, кого изображали. Вильдэрин подолгу их разглядывал, любуясь мастерством исполнения и представляя себе истории всех этих людей.
Иннидис тоже любил ваять скульптуры, отображающие человеческую суть, жаль только, что ему редко доводилось это делать. Последней таковой была его Мстительница, но чаще он всё-таки выполнял заказы, а большинство заказчиков, к сожалению, не могли похвастаться разнообразием желаний и богатством воображения. Разве что статуя Лиирруна, для которой Вильдэрин позировал, несколько отличалась от обычных запросов вельмож, но и она всё-таки изображала полубога, а не обычного человека. Интересно, закончил ли её Иннидис? И понравилась ли она заказчице настолько, чтобы уплатить за неё семь тысяч аисов? Вильдэрин надеялся, что да. Он, конечно, был предвзят, ведь то была работа его любимого, но всё-таки ему казалось, что она того стоила.
Сайхратха отличалась от Иллирина, а здешняя столица, город Медулис, была не настолько великолепна, как Эртина. Но вряд ли вообще найдётся в мире хоть один город, который мог бы сравниться с Эртиной в красоте, изысканности, величии и почти показном богатстве. Разве что в далёкой и малоизведанной империи Тэнджи, о которой рассказывали разные чудеса, существовало подобное место.
Впрочем, отличалась Сайхратха от Иллирина не настолько сильно, чтобы потрясти воображение, вызвать сильное удивление, растерянность или непонимание. У домов здесь были острые крыши, тогда как в Иллирине чаще встречались плоские, а окна были меньше по размеру, зато их было больше: иногда в одной стене одноэтажного дома можно было увидеть до восьми крошечных оконцев. Однако сами дома точно так же строились из камней или кирпичей, обносились доломитовой, деревянной или булыжной оградой, основные улицы города мостились, переулки присыпались гравием, а узкие и кривые пешеходные улочки выстилались дощатым настилом, кое-где уже изрядно подгнившим, с провалившимися досками.
