После разрушения крепости еврейского племени Бану Курайза мусульмане казнили всех мужчин, оставшихся в живых, а женщин и детей разделили между собой. Мухаммад выбрал для себя из пленниц Рейхану бинт Амр. Она стала его собственностью. Мухаммад хотел жениться на ней, но она упросила его не делать этого. Когда он взял ее в свой шатер, она отказалась принять ислам, осталась иудейкой.
БЕШТ И ДОВБУШ Существует несколько легенд, в которых рассказывается о дружеских отношениях между основоположником хасидизма, великом праведнике и чудотворце рабби Исраэле (Исроэле) бен Элиэзере, известном как Баал-Шем-Тов (Бешт) (1698-176о), и Олексой Довбушем (1700–1745) — знаменитым разбойником, «опришком», «карпатским Робином Гудом». Согласно хасидским преданиям, рабби Бешт до конца жизни не расставался с трубкой, подаренной ему Довбушем. КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШ ВПЕРВЫЕ ВСТРЕТИЛСЯ С РАВВИНОМ БЕШТОМ Как-то раз надумал Довбуш к рабби Бешту в дом вломиться, Чтоб разжиться у раввина и деньгами, и вином. Вышиб дверь и на пороге встал: в одной руке рушниця, А другой сжимает саблю, сердце ходит ходуном… Было то в канун субботы. Видит легинь — стол накрытый. И хозяин с полным кубком во главе стола стоит. И воскликнул грозно Довбуш, тот разбойник знаменитый: «Подавай сюда припасы да вино, поганый жид!» Но как будто не услышал ватажка хозяин дома, Молча он смотрел на кубок, лишь губами шевелил. Разозлился крепко легинь: «Тут клинок, а не солома!» Ухватил он рабби Бешта и тряхнул что было сил. Покачнулся реб Исроэль, покачнулся полный кубок, Капля винная упала на разбойничий клинок. И тотчас Олексе будто смертным льдом сковало губы, И разжались пальцы сами, отпустили черенок. Испугался грозный Довбуш — что за чудо приключилось? Ухватил разбойник саблю, а поднять ее не смог! Лег клинок у ног Олексы… Капля алая дымилась… И попятился разбойник, и споткнулся о порог. Рабби Бешт благословенье дочитал и улыбнулся. «Проходи, — сказал негромко, — с миром ты, так пей и ешь!» С той поры во все субботы Довбуш сабли не коснулся: Больно тяжкой становилась от вина, что прóлил Бешт. И пошла молва в Карпатах: по субботам Довбуш славный Безоружен, беззащитен, будто малое дитя. Собрались враги Олексы, и сказал им вóрог главный: «Коли так — пойдем в субботу и возьмем его шутя!» Вот тишком они подкрались, вот они ввалились в хату, Что стояла за пригорком, на окраине села. Как тут голыми руками отобьешься от проклятых? А они в лицо смеются: «Довбуш, смерть твоя пришла!» Только Довбушева сабля, что лежала в ножнах тихо, Вдруг взлетела и влетела прямо в руку ватажку. И взмахнул Олекса саблей, да еще присвистнул лихо, Побежали прочь злодеи по весеннему снежку!.. Было так, иль сочинили — неизвестно и поныне, Только все же верят люди в те чудесные дела. С тех времен по эту пору говорят на Буковине, Будто силой капли алой сабля душу обрела. КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШ И РАВВИН БЕШТ ХОДИЛИ В ИЕРУСАЛИМ Встретились в Коломые праведник и разбойник — Храбрый Олекса Довбуш, мудрый Исроэль Бешт. Был ватажок обличьем бледен, что твой покойник: «Вот и промчалось, друже, время былых надежд…» Сели в шинке еврейском, выпил разбойник водки, Молвил — и сам дивился тихим словам своим: «Знаешь ты все на свете, путь укажи короткий, Чтоб убежать отсюда в град Иерусалим! Много пролил я крови, много добыл я злата, Стала душа томиться, и опостылел свет. Может быть, за горами легиня ждет расплата, Может быть, в светлом граде буду держать ответ!» Только ответил скорбно праведник — реб Исроэль: «Мы ведь туда дорогу сами себе творим. Но так и быть, Олекса, путь я тебе открою, Ночью пойдем с тобою в град Иерусалим!» В сердце Карпат спустились — из самоцветов стены, Пляшущим, зыбким светом были озарены. Духи ли из могилы, бесы ли из Геенны Вились под сводом — свитком призрачной пелены. Темным подземным ходом, страхам уже не внемля, Внемля одной лишь вере, ведомой им двоим, О, как попасть спешили оба в Святую Землю, Довбуш и реб Исроэль — в град Иерусалим! Только Господень Ангел им преградил дорогу. Ярко сиял в деснице огненный смертный меч: «Вам воротиться должно!» — крикнул Посланник строго. Грозно нахмурил брови, молвил такую речь: «Поздно ты вышел, Довбуш, поздно ты спохватился. Будет тебе награда здесь по делам твоим. Ты же, раввин Исроэль, слишком поторопился. Нет вам пути-дороги в град Иерусалим!» …Оба они вернулись — Довбуш и реб Исроэль. Вышли из гор Карпатских и побрели домой. Медленно, краем сонным, утреннею порою, Только сердца объяты плотной глухою тьмой. Очи смотрели долу, были печальны лица, А по траве струился призрачный терпкий дым… Небо над ними — словно царская багряница. Плыл в этом алом небе град Иерусалим… КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШ НЕ ПОСЛУШАЛ РАВВИНА БЕШТА Небо словно синий бархат в серых облачных заплатах, Тропы тайные скрывает горный перевал… Жил да был Олекса Довбуш, он разбойничал в Карпатах — Отнимал он у богатых, бедным раздавал. Жил в Карпатах реб Исроэль, рабби Бешт — мудрец известный. И пришел к нему разбойник, раненый, без сил. Рабби Бешт отвел погоню и молитвою чудесной Раны вылечил, водою горной напоил. И сказал ему Олекса: «Заживает быстро рана, Я уеду нынче утром», — а раввин в ответ: «Видел как-то в Коломые друга твоего Ивана Знай же, что измена ходит за тобою вслед». Помрачнел Олекса Довбуш, по лицу скользнули блики, Почему-то охватила легиня журба. И промолвил реб Исроэль — рабби Бешт, мудрец великий: «Ходит друг твой мимо церкви и не крестит лба». Засмеялся тут разбойник: «Я тебя не понимаю, Ты ж не веруешь в Исуса, в нашего Христа! Ну, не крестится — так что же? Я его с юнацтва знаю, Верен мне Иван, и совесть у него чиста!» Но ответил реб Исроэль: «Не развеешь ты тревогу, Не напрасно я печалюсь о твоей судьбе. Он не крестится на церковь, своему неверен Богу, Так с чего ж ему, Олекса, верным быть тебе?» …Вместе с другом ехал Довбуш, засмотрелся он на птицу, А Иван отстал немного, да на бережку В первый раз перекрестился, зарядил свою рушницю И послал лихую пулю в спину ватажку. Прошептал он: «Надоело с жебраками целоваться, Ночевать то в чистом поле, то в глухих лесах. Надоело брать богатство, да тотчас его лишаться, Щеголять в дрянном каптае, старых чоботах! И ушла душа Олексы да к последнему порогу, Слышал он слова раввина, будто наяву: «Он не крестится на церковь, своему неверен Богу…» Кровь горячая стекала в желтую траву. |
