А вот это было жестоко. Я ведь действительно про это забыл. Чёрт! И что теперь делать?

Моя раскатанная губа словно очутилась под бивнем мамонта-переростка. По крайней мере, эффект ощущался такой же. Все благие помыслы раздавили, растоптали, впечатали в грязь.

— Слушай, дядя, я, пожалуй, скину месяцок от отпусков в обмен на пару деньков. Прикинь, целый месяц на пару деньков.

— Сделка состоялась, новые уточнения не вносятся.

— Всего два дня, дядя, в обычном не духском состоянии, и я буду пахать на тебя на месяц больше!

— Нет.

— Хорошо, я сокращу на месяц каждый отпуск в каждом году. И за это я прошу всего пару дней единоразово. Соглашайся, дядя. Таких щедрых предложений тебе никто не сделает.

— А с чего ты вообще взял, что у духов есть отпуска? Дух — это двадцать четыре на семь. И так вечность.

— Ну ты и рабовладелец, дядя.

— А ты идиот. Ты пошёл на сделку, даже не узнав условий.

— Я, дядя, свергну тебя как класс, паразитирующий на бесправном духском населении. И что-то мне подсказывает, что остальные духи меня поддержат. Ну, по крайней мере, многие.

— Я вижу тебе надо сжиться с новой ролью. Давай, не порти свадьбу другу своей кислой физиономией.

— Не дождёшься, дядя. Свадьба пройдёт на ура. А вот твоё будущее не так радужно. Готовься, дядя.

Вот как же умеют испоганить всё разумное, светлое, чистое такие дяди. А с виду все из себя богообразные, положительные и располагающие. Нет, естественно, я не видел, как выглядит данный дядя. Но предыдущее моё воображение мне рисовало по меньшей мере Вячеслава Тихонова в образке Господа Бога. Для тех, кто не смотрел фильм «Андерсен. Жизнь без любви», поисковая система в помощь. И вот теперь в этот светлый образ нахально плюнули.

Ну, дядя, вот именно этого я тебе не прощу.

— Она приняла моё предложение!

Подлетевший Великий вождь лучился счастьем, прямо как прыщавый пацан, урвавший свой первый в жизни взрослый поцелуй. Причём не украдкой, а по согласию целующейся стороны. А ведь ему вторая тысяча лет прёт. И попёрла совсем не вчера.

— И представляешь, она смущалась как девчонка!

— Глядя на тебя, представляю.

— Что случилось?

Мимо моей кислой физиономии не смог пройти даже Великий вождь, окрылённый и ослеплённый любовью.

— Да так, — попытался отмахнуться я, — меню свадебного банкета не подошло.

— Чего? — не понял вождь.

— Привыкаю к жизни духа, — решил не портить Великому настроение я. — С непривычки-то тяжеловато.

— Чем помочь?

— Спасибо, эту ношу я должен пронести сам.

— Ну, я пойду? И ты не задерживайся. Как ношу донесёшь — сразу ко мне. Представляешь, я и Ариэль выбрали тебя другом на свадьбу сразу с двух сторон. Такого ещё никогда не было.

— Значит, и подружкой тоже, — пробурчал я. — Два в одном.

— Ну, ты это, недолго свою ношу неси, — так ничего и не понял из услышанного Великий. — Ты же про свадебные обычаи гургутов ничего не знаешь, подготовиться надо.

— Да-да, я мигом.

И Великий вождь унёсся, перескакивая с кочки на кочку, как молодой горный козлёнок в период своего первого брачного гона. Вот действительно, другого сравнения в моём душевном состоянии не приходило. Хорошо, хоть Ариэль на скакала рядом, а то, чувствую, увиденное шокировало бы даже меня.

А ведь я ему завидую. Нет-нет, нет ни в коем случае ни чёрной завистью. Белой. Причём настолько белой, что белизной моей зависти можно подкрашивать первый снег на вершинах самых высоких гор, доводя его до идеала.

И любви его завидую, которую он пронёс сквозь все эти долгие годы. Он ведь знал, что выхода нет, и что Ариэль навсегда останется духом, и они некогда не смогут быть вместе. А всё равно любил только её. И ни на секунду не предал эту любовь.

Каково это — жить вечность с безнадёжной любовью? Причём любовью взаимной, сильной и страстной. И понимать, что ничего в этом мире, даже самое расчудесное чудо, не способно тебе помочь в достижение этой любви.

— И чего ты расселся?

— Кайя?

— Кайя, Кайя. Давай, собирай жопу в горсть.

— Что, опять на что-то поспорили?

— Нет, — вступил в разговор Авель. — Мы пришли тебе помочь. Ариэль попросила.

— И правильно сделала, — перебила мужа Кайя. — Он же так всю свадьбу завалит своей меланхолией. Страдает он тут. Радоваться должен.

— Перестань, можно подумать, ты радовалась.

— Нет, поначалу я хотела убить тебя ещё сотню раз за то, что ты со мной сотворил. Но духа, увы, убить нельзя. А так хотелось.

— Вот и к нему не приставай. Дай время.

— Нет времени. Пусть по ходу принимает свою новую жизнь.

— А спорим, что есть? Спорим, что мы всё успеем и ничего не завалим?

— Спорим! На что?

— Вас Ариэль послала, чтобы вы в очередной раз поспорили? — влез я между спорщиков.

— Нет! — рявкнули оба. — Она послала нас рассказать тебе про обычаи гургутов и про то, что ты должен делать на свадьбе как друг.

— И?

— Подожди, мы ещё не поспорили. Куда ты всё время торопишься?

— Так, понятно, проще у Великого спросить.

— Никаких Великих, — отрезала Кайя. — Мужчины, вы такие мужчины. Вечно несутся сломя голову, наворотят не пойми чего, а потом мы за них всё разгребаем.

— И это говорит женщина, понёсшаяся на мужа с ножом, — не выдержал Авель.

— Не понёсшаяся, а вогнавшая в тебя нож хладнокровно, обдуманно и с точным расчётом. А вот то, что ты прижал меня к себе, подтверждает всё сказанное мною про мужчин.

— Спорим, что вы не поспорите, ничего мне не расскажете и мы никуда не успеем? — не выдержал я.

— Спорим! — дружно согласились супруги.

— А на что спорим?

— Авель, давай быстро придумай, на что мы с ним поспорим.

— Нет, Кайя, ты как хладнокровная, расчётливая и… как ты там ещё себя обзывала?

— Думающая, — подсказал я.

— Вот, думающая женщина, — продолжил Авель, — должна быстро применить все эти качества и придумать сама.

— Обзывала?! — Казалось, Кайя услышала только одно.

— Не цепляйся к словам, обзывала, называла — какая сейчас разница?

— Так что там со свадьбой? — решил напомнить я о своём существовании.

— Иди ты со своей свадьбой знаешь куда? Ты слышал, как он меня назвал?

— Спорим, что не подерётесь?

— Спорим, — мгновенно согласилась Кайя. — А на что?

А ведь действительно — на что? На что может поспорить дух, ограниченный в своём существовании? У него и потребностей-то нет. Пить, есть не надо. Материальные блага неинтересны. Есть одно, что, оказывается, не воспрещается духам. Но… да в конце концов, не на постель же мне с Кайей спорить. Во-первых, при живом, звучит, конечно, так себе, муже. А во-вторых, я её даже не видел. Вдруг она и не человек вовсе, а гургутка. Хотя, если такая гургутка, как Ариэль, то, в принципе, согласен.

— А на что вы обычно спорите? — задал я вопрос, чтобы уйти от крамольных мыслей.

— Ну-у-у, — замялась Кайя. — На разное. А ты придумай своё.

— На самом деле мы давно уже ни на что не спорим, — вздохнул Авель. — Духам просто не на что спорить.

— Как ни странно, к этой мысли я пришёл секунду назад.

— Вот! Ты — секунду. А мы, дорогой, не помнишь, когда пришли к этой мысли?

— Сразу после того, как ты прекратила на меня злиться за свою смерть.

— А как же тогда все эти споры? — не понял я.

— Они просто так, ни о чём.

— Ну, я не знаю, спорили бы на щелбаны, на волшебные пендели.

— Духи не ощущают физического воздействия, если они этого не хотят, — вздохнула Кайя. — Если бы это было не так, то кое-кто бы так у меня огрёб!

— Ну, хорошо, а прокукарекать под столом, например, три раза?

— Всякие издевательские желания мы уже по тысяче раз друг к другу применили, — поддержал жену Авель своим вздохом.

— Да это и изначально было неинтересно, — поддакнула Кайя.

— Тогда не спорьте, — предложил я.