Не сказать, что проект получился идеальным, он вряд ли пользовался бы спросом на рынке вооружений, так как выходил по деньгам вдвое дороже аналогов. Зато его могли возводить местные верфи с минимумом привозных компонентов. И это являлось ключевым преимуществом. Галактика вооружалась, за вооружениями образовались очереди, поэтому собственное производство становилось преимуществом.

Головной корабль серии получил имя «Королева Инга» в честь погибшей в той бесславной битве (Великой Резне) матери Фроди. Второй назывался «Розалина Хейзл». Хотя называть боевые корабли в честь любовниц в Галактике было не принято, Фроди мало обращал внимания на условности. В конце концов, Розалину любили и горожане, и аристократы, она воплощала собой добро Королевства. Кроме того Розалина погибла во время войны от руки врага и была достойна, чтобы дать имя кораблю. А если бы и нет, короля это мало интересовало.

— Мы построим таких двадцать единиц в течении пяти-шести стандартных лет, — сказал Фроди Ивору во время церемонии спуска. — А вы воспитаете для них офицеров и мастеров.

Это были грандиозные планы для мира размером с Барти. Но они были оправданы.

Новый курс Фроди дал мощнейший толчок экономике. Тихая провинциальная планета рванула с места в карьер и само собой не все пошло гладко. Индустрию не создашь по щелчку пальцев, тем более военную индустрию. Но все же дело понемногу двигалось. Два новых города обзавелись мастерскими и конструкторскими бюро. Орбита заполнялась автоматизированными фабриками. Всё больше и больше компонентов производились на месте.

И вот Джонсон появился у Башни вновь. Ивор был заинтригован.

— Рад видеть вас, дама Норман Стар, — улыбнулся он Ломке.

Та только фыркнула в ответ и махнула рукой вместо приветствия. Дворянские привилегии и мишура с титулами девушку пока мало интересовали. Обменявшись таким образом любезностями, Ломка занялась делом — подключила тестовый компьютер к бортовому оборудованию и занялась профилактикой.

— Привет дружище, — Ивор протянул руку Джонсону. — По делу или так?

— Давай поднимемся в твою каюту, — предложил инженер.

Они поднялись до ангара, где их встретил дежурный кадет. Каждый приход лифтовой кабины в ангаре принимали так, как если бы это был настоящий шаттл, то есть с проверкой герметизации стыковочных систем, выравнивания давления и прочих действий по протоколу.

— Тихо у вас, — сказал инженер, когда они спустились на несколько палуб.

— Сейчас здесь ночь, — пояснил Ивор. — Башня живет по стандартному времени.

— Ты кажется готов максимально приблизить птенчиков к реальным условиям. Хочешь, я разработаю симулятор огневого поражения, — с улыбкой предложил Джонсон. — Чтобы обломки, дым, огонь, электрические разряды и радиационное излучение.

— Лишнее, — улыбнулся Ивор в ответ. — Дым мы и так используем, добавляем немного огня, симулируем неисправности, но без фанатизма, а то чего доброго развалим Башню.

Они спустились на капитанскую палубу. Капитанские апартаменты позволяли достойно принимать гостей. Стюард принес закуски, а Ивор вытащил из бара бутылку вишневого бренди и небольшие стопочки.

Друзья выпили, поболтали о том, о сем. Им было что вспомнить. Не все из тех, кто прошли с Ивором войну сохранили с ним хорошие отношения. Джонсон сохранил.

— Мы закончили модернизацию «Нибелунга», — сказал он. — Пока это держат в секрете, но ты своего рода его крестный, тебе скажу.

— И как он?

Ивора сразу охватили вспоминания о битвах и потерях. И желание вновь встать на мостике корабля.

— Теперь это конфетка, а не корабль, — заверил Джонсон. — В сущности получилось нечто среднее между яхтой элитного класса и рейдером с упором на специальные операции. Много разведывательного оборудования, системы безопасности, защиты. Теперь в башне три орудия. Не столько для того, чтобы увеличить темп стрельбы, сколько, чтобы кораблик принимали за легкий крейсер.

Джонсон всё говорил и говорил, а перед глазами Ивора мелькали пуски торпед, попадания снарядов, ядерные взрывы, лазерные лучи, болиды обломков в атмосфере и кровь, кровь, кровь.

— Важно вот что, — продолжил Джонсон. — На «Нибелунг» мы поставили всё то, что мне не позволяли ставить на шнелльбот.

— Вот как? — оживился Ивор. — А именно?

— Длительность пребывания в гипере мы увеличили втрое за счет установки криосистем. Втрое, понятно, только при полных баках. Но это и на эсминцах есть, хотя не с такой радикальной прибавкой. А вот то, чего на эсминцах нет, это третьего радиатора для переохлаждения метанола. Теперь можно закупать обычное топливо, что продают коммерческим судам и охлаждать во время стоянки или разгона.

— Ух, ты, это интересно, — оценил Ивор. — Полезная вещь.

— Да. И мы поставили на рейдер наши противоракеты.

— Да, ну? Смогли доработать?

— Труднее всего было запихать в «Нибелунг» систему обнаружения и наведения, чтобы она не конфликтовала с остальной электроникой. А так, все просто, вытащили десяток торпед, поставили на их место сорок противоракет.

Противоракеты являлись давней задумкой Джонсона, реализация которой откладывалась из-за более срочных дел и сопротивления консерваторов. Ракеты, способные уничтожать боеголовки ИРЛ, сам Джонсон считал святым граалем будущих сражений, хотя Ивор полагал, что рано или поздно найдется противодействие и противоракетам. Он уже отрабатывал с курсантами применение раннего прототипа и с удовольствием возьмется теперь за тестирование окончательной версии.

Основная проблема заключалась в том, чтобы отвести устройство на достаточное расстояние от материнского корабля, чтобы тот не пострадал от собственного оружия. В теории боеголовка с несколькими комплектами стержней могла уничтожить сразу несколько вражеских ракет, но конструкция получалась слишком массивной, требовала мощного заряда, механизма индивидуального наведения каждого кластера стержней (а это кроме прочего лишняя секунда-две на реакцию). Дистанция отвода уменьшалась, в то время, как сила взрыва напротив, увеличивалась, угрожая кораблю-носителю серьезными повреждениями. Тогда Джонсон перешел к легким ракетам с одним комплектом стержней, более простой наводкой (ракета наводилась сама, в полете, а стержни следовало всего-навсего чуть повернуть, чтобы сместить фокус), но зато огромным ускорением в сто-двести же.

— Мы отказались от попытки разработать свою систему с нуля и взяли за основу «Лаш» (lash) — противометеоритную ракету с Карса, — пояснил Джонсон. — У них там довольно неспокойная обстановка, орбита планеты не расчищена полностью и время от времени орбитальным сооружениям грозят довольно крупные камни. Причем траекторию из-за частых столкновений и наличия массивного спутника, рассчитать невозможно. Так что парням пришлось разработать для себя птичку быстрого реагирования.

Ивор вспомнил о чем идет речь. Ракета выглядела тонкой, как карандаш, и при массе в восемь тонн развивала приличное ускорение. Твердотопливные системы все еще пользовались популярностью именно благодаря мощному ускорению. Только ядерные импульсные двигатели могли развить такое же, но их применение ограничивал целый ряд факторов, прежде всего размеры, масса и безопасность. Вместе с тем, твердотопливные системы продолжали развиваться. Новейшие сорта топлива и технологии запрессовки доводили параметры ускорения до колоссальных величин.

— На Карсе делают молекулярную запрессовку топлива, — словно продолжил его мысль Джонсон. — У нас этой технологии нет, а они не продают. Но сами ракеты поставляют охотно.

Молекулярная запрессовка позволяла создать почти идеальное топливо, как по энергетике, так и по структуре. Никаких микротрещин и пузыриков, способных вызвать взрыв, никаких лишних добавок, вроде пластификаторов или связующих веществ. Молекула к молекуле, как кирпичики. Высокая прочность и однородность. Для достижения колоссальных ускорения канал делался в виде многолучевой звезды. А кроме того, те самые пузырики, что могли привести к взрыву при хаотичном расположении, при расположении правильном и тщательно рассчитанном, давали когда нужно дополнительную площадь горения, а значит и мощность. Всё это воплотилось в ракете Лаш.