Я начала прощупывать:

- Очевидно требуется довольно древний фасон, раз обычаи древние?

- Вполне, - пошамкал губами портной.

Я считываю: да, очень древние. И затрагивающие глубокие струны его души. Для деда это очень важно, но есть грустные нотки. Не сильно. Но почему он сожалеет?

- Я для них гожусь? - я кокетливо изгибаюсь.

- Позвольте мне закончить. А то я совсем потеряю голову от такой красивой девушки, - ртом он улыбнулся, но глаза потемнели, - не смотрите, что я старый. Я все еще большой ценитель женской красоты.

- И какое место я занимаю по вашей шкале ценностей?

- Ой, мне совсем пора домой. Еще столько работы. Если я стану оценивать вас, то не хватит и недели.

Очень опытный старичок. И уверена, что знаком с таким способом разговора. Все же образы его мыслей удалось увидеть. Он действительно меня не то, что хочет, а очень сожалеет о молодости, когда мог пойти на подвиг ради девушки. А сейчас уже не может. Нечто, захватившее его, перевешивает личные чувства. От чего меня спасать собирался? Но это прощупать не удалось. Портной быстро собрался и ушел. Даже примитивную защиту выставил, что еще больше меня озадачило.

Стив дождался, пока я оденусь, и попросил подождать еще одного посетителя. Видно, как ему в тягость участие в подготовке. Считывается страх, но без конкретики. Можно списать просто на опасение непонятного. Кофе мне принес, но пью я его одна.

Вскоре он зашел в комнату с другим дедом, похожим на искусствоведа. Только очень серьезного, даже сердитого. Если можно представить искусствоведа, который собрался начать ядерную войну. В руках у деда черная лакированная шкатулка.

Очень торжественно он водрузил ее на стол, а Стив глянул в окно за занавеску, потом за дверь. Щелкнул замок. Загудел ровно какой-то прибор. Между тем дед открыл крышку ларца. В нем на красном бархате лежал крест. Я поняла, что это один из найденных, и на всякий случай сделала полшага назад. За что получила косой взгляд. Из недр потертого пиджака дед вытянул круглый футляр. В нем оказалась лист плотной бумаги в рулоне на манер старинной грамоты.

Дед подержал ее на вытянутых руках, но не читал, а напротив, прикрыл глаза, мелко покивал и передал Стиву. Тотмедленно зачитал: «Я, купивший сей крест за деньги по праву приобретения даю стоящей передо мной Марии полное право распоряжения этим крестом добровольно и безвозмездно до тех пор, пока она сама считает то необходимым». И еще какая-то абракадабра на древнем языке, очевидно, очень важная, потому что дед замер по стойке смирно. Я ничего плохого не услышала. По воздейстивю, это призыв. Но он не проходит сам по себе. Силы текста не хватает. И окончание утрачено или изменено. Триггер совсем не работает. Очевидно, заклинание стало только частью традиции.

После речи дед оживился. Очень ловко достал что-то медицинское, разорвал бумажную упаковку и кольнул Стиву палец. Кровавый отпечаток остался на бумаге. Минуту ждали, пока просохнет. Потом договор передали мне. Я зачитала свою часть: «Я, Мария, стоящая здесь при свидетеле и владельце, принимаю на себя полное право распоряжения сим крестом добровольно до тех пор, пока считаю нужным». Мне тоже кольнули палец.

Затем дед согнулся в пояс и просипел в мою сторону:

- Не будет ли вашей воли на то, чтобы крест хранился на прежнем месте под охраной до необходимости?

- Будет. Пусть лежит, - кивнула я.

Шкатулку убрали. Я чувствовала облегчение Стива, связанное со свободой, и торжество деда, связанное с исполнением планов.

Облегчение и у меня, когда я вышла. Крест - действительно очень непростая вещь. Но это усилитель. И одного его может оказаться мало. Да точно мало, если они задумали получить стабильный портал для множества народа. А мне лично крест очень может пригодиться для начала. По крайней мере, я не просто смогу открыть проход в знакомое место, но останутся силы на путешествие по той стороне. Знания у меня открылись, но чтобы проверить и закрепить, нужно хоть раз их опробовать.

«Этот день впишут в историю. В новую историю человечества, - не уставал повторять себе Максим Иванович, - и для меня в ней есть место. Может, очень важное, достойное упоминания».

Лагерь развернут и оцеплен еще с утра. Милицейские кордоны на всех подходах. Машины с мигалками сопровождают кортеж. Главное внимание европейским гостям. Так хочется хоть малого одобрения, но его нет. Правда, жрец взглянул на Максима Ивановича мельком, когда тот представлялся и продолжил разговор с Великим, и то через губу. Очень важная персона. Но все впереди.

Уже стемнело. Генераторы использовать в лагере запрещено. Они есть в двух машинах. Кинули провода к палаткам, но заводить команды не поступило. Для освещения поставили автомобильные аккумуляторы. На всякий случай подогнали полевую кухню. Иностранцы на гречку с тушенкой может и не позарятся, а вот голодные менты очень даже одобрят. Пусть гости видят, что забота есть обо всех участниках. Все для результата.

Девчонку переодевают в отдельном шатре. Максима Ивановича туда не пустили. А могли бы, эка невидаль. Она, по сути, только батарейка для мастеров. Пусть и в красивой обертке. Потом насмотримся. Все должно быть по указаниям. А они от Невидимых поступили в этот раз весьма четкие.

Некоторую тень в настроение бросало присутствие ушлых личностей, лезут всякие второстепенные чиновники. Всегда такие чуют момент. Никому не нужны, никто их не ждет, но затешутся на полузаконных основаниях, а потом будут при каждом случае вспоминать, как они были чуть ли не главные. По некотором размышлении, Максим Иванович решил, что он несправедлив. В их существовании тоже есть смысл и символизм. Короля делает свита. Ну, вот такая свита. Что же поделать?

Но главным сигналом для Максима Ивановича и ярким пятном на сером фоне для всех прочих стали красные одежды девушки. Можно всякое предполагать, но этот фасон и цвет намекают на такое, о чем думать боишься. Неужели?! Впрочем, не стоит обольщаться. Это просто возможный исход. Да что врать себе? Наиболее вероятный исход. По разговорам, открыть серьезный проход не так просто. Не на десять минут для одного человека, а на несколько часов и весьма приличной ширины. Тут жреца мало будет. Нужна целая команда. И вот она, перед ним. И он, Максим Иванович, не думал увидеть такое событие. Однако, и ему нашлось место.

Но все же, на фоне восторгов проскальзывал страх. До конца никто не расскажет твою роль. Это не театр, где все реплики прописаны. Здесь ты только двигаешься в заданном направлении. Да, традиции соблюдаются. Но это касается слов, жестов, предметов. Между ними есть пробелы, которые сам должен понять, как заполнить, как того требуют. Причем, не люди. И сделать поступок по ситуации. Вот тут можно все выиграть и все проиграть. И каково его место? Что от него будут ждать? Чутье подсказывало определенно, роль он себе уже определил, но таилась боязнь упустить нужный момент.

Максим Иванович еще раз проверил готовность. Силовым прикрытием занимаются американцы. Главный их, некто Лео распоряжается, и жрец слушает его первого. Обидно, когда хозяйничают, но потерпеть можно. Посмотрим, где этот Лео будет, когда до дела дойдет.

Неудобные одежки сшил мне старый портной. Льняная выбеленная нижняя рубашка до колен. Узкий ворот, едва голова пролезла. Красной парчи длинная юбка и узкий халат, стянутый широким поясом. Рукава жесткие, еле руки согнешь. Две молчаливые помощницы со скорбными лицами на голову водрузили плат. Он свободно спускается по плечам и спине, напущен на лоб до самых глаз и удерживается только золотым обручем.

Я посмотрела на себя в зеркало. Восточный халат открывает грудь. Треугольник рубахи единственное белое место на красном. Не нравится мне это. Никто мне ничего не объясняет. Лев Михайлович сказал, что все по ходу понятно будет. Я жду своей очереди. Часть таинств обойдется без меня. Чувствую, что в главном шатре горят свечи и какие-то воскурения, для меня совершенно лишние.