— Достаточно, — улыбнулся Левченко. — В вентиляционной системе, в водоснабжении. Везде, где я имел доступ за годы моей работы здесь. Сначала умрут слабейшие. Затем начнется цепная реакция. Каждый умирающий выделяет споры, заражающие других.

Антон активировал другой канал связи:

— Святогор! Елена! Доложить!

Сквозь помехи донесся голос Елены, прерывающийся и слабый:

— Антон... люди... они умирают... по всей колонии... Я... я тоже чувствую это... Слабость...

Что-то оборвалось внутри Антона. Созданный им мир рушился. Его народ умирал. Даже Елена, его опора, его совесть, его связь с человечностью — была под угрозой.

Левченко наблюдал за ним с клиническим интересом:

— Интересная реакция. Даже после интеграции с двумя другими «Альфами», вы все еще сохраняете эмоциональные связи. Это противоречит нашим исследованиям.

Что-то сломалось в сознании Антона. Баланс, с таким трудом достигнутый после интеграции с Нексусом, рухнул. Ярость Титана, обычно сдерживаемая его собственной волей и теперь мудростью Нексуса, вырвалась на поверхность.

— Вы все еще не понимаете, — прорычал он, и его голос больше не был человеческим. В нем слышались металлические обертоны Титана и угасающие телепатические гармоники Нексуса. — Мы не просто мутация. Мы — эволюция.

Его тело начало трансформироваться. Хитиновая броня затвердела и расширилась, покрывая большую часть тела. Когти удлинились и заострились, превращаясь в смертоносные лезвия. Глаза полыхали тройным светом — янтарным, красным и фиолетовым.

— Вы пытались уничтожить нас с помощью науки, — прошипел он, приближаясь к Левченко, который впервые выглядел по-настоящему испуганным. — Но забыли о том, что мы также — хищники.

— Антон, — профессор попытался сохранять профессиональную отстраненность, но в его голосе сквозил страх. — Это докажет только то, что мы правы. Что вы — опасные мутанты, которых нужно устранить.

— Я не Антон, — прорычало существо, в которое он превратился. — Отныне не только он. Я — Антон, Титан и Нексус. Я — эволюция. И вы только что уничтожили все, что сдерживало мою истинную природу.

Движение было слишком быстрым, чтобы человеческий глаз мог его заметить. Когти-лезвия рассекли волокна грибницы, удерживавшие Левченко, и одновременно вонзились в его тело. Не для пленения или ментального извлечения — для уничтожения.

Крик профессора оборвался так же быстро, как начался. Антон, или то, чем он стал, методично разрывал тело предателя, но не как бездумный зверь — а как хирург, извлекающий конкретный орган.

Достигнув цели, он извлек мозг Левченко — всё еще живой, поддерживаемый странной биологической энергией, исходящей от его когтей.

— Вы хотели изучать нас, — прошипел он, глядя на пульсирующий орган. — Теперь мы изучим вас. Всю информацию. Все планы. Все базы. Всё...

И затем он сделал то, что стало окончательным отречением от его человечности — он поглотил мозг Левченко. Не метафорически, через ментальный контакт, а буквально, физически. Это был первобытный, варварский акт, и одновременно — высокотехнологичный процесс ассимиляции информации на клеточном уровне с сортировкой всей лишней информации.

Поток данных хлынул в сознание Антона — десятилетия исследований «Хранителей», их базы, их агенты, их технологии. Но вместе с информацией пришло нечто иное — холодная, расчетливая жестокость Левченко. Его убежденность в собственной правоте. Его страх перед неконтролируемой эволюцией.

Отбросив останки тела, Антон метнулся к коммуникационной панели:

— Елена! Отвечай! Где ты?

Ответом была лишь статика. Телепатически сканируя колонию, он чувствовал угасающие сигналы десятков, сотен разумов — как эволюционировавших существ, так и людей. Биологическое оружие Левченко не делало различий. Оно уничтожало всё живое.

Антон мчался по коридорам комплекса, направляясь к медицинскому отсеку, где, по его данным, должна была находиться Елена. Рядовые члены колонии, попадавшиеся ему на пути, шарахались в ужасе — его трансформация зашла так далеко, что он больше не был узнаваем как Антон. Вместо него они видели чудовищного хищника.

Медицинский отсек представлял собой картину апокалипсиса. Тела лежали повсюду — некоторые еще в процессе разложения, другие уже превратились в лужи органической слизи. В воздухе висела взвесь мельчайших частиц — тех самых спор, о которых говорил Левченко.

— Елена! — крик Антона разнесся по отделению.

Ответом был слабый стон из дальнего бокса. Он метнулся туда, обнаружив Елену, склонившуюся над пациентом. Ее руки, обычно изящные и уверенные, теперь дрожали. На коже проступали первые признаки того же разложения, что погубило остальных.

— Антон... — она с трудом подняла взгляд. — Ты... изменился.

Он опустился рядом с ней, пытаясь вернуть своему голосу нормальное звучание:

— Левченко. Он предатель. Он все это спланировал.

— Я знаю, — слабо кивнула она. — Почувствовала... когда начался процесс. Его... удовлетворение. — Она закашлялась, на губах выступила темная жидкость. — Противоядие... оно было ловушкой.

— Я убил его, — просто сказал Антон. — Поглотил его знания. Теперь я знаю, как остановить процесс. Как создать настоящее противоядие.

Елена внимательно смотрела на него:

— Но уже слишком поздно для большинства из нас. Я чувствую, как... распадаюсь. — Она коснулась его трансформированного лица. — И ты... ты тоже меняешься. Но не телом. Душой.

— Я все еще я, — настаивал он, хотя сам уже не был уверен, кто именно это «я». — Антон, Титан, Нексус... Мы все еще помним, за что боролись.

— Тогда... сохрани это, — прошептала Елена. — Не теряй... свою человечность. Не становись... тем, против чего мы... боролись.

Антон видел, как быстро прогрессирует процесс разложения. У него оставались минуты, возможно, секунды, прежде чем Елена будет потеряна навсегда. А вместе с ней — последняя связь с его человечностью, с его мечтой о мирном сосуществовании.

— Я могу спасти тебя, — отчаянно произнес он. — Так же, как спас часть Титана и Нексуса. Через интеграцию.

Елена слабо покачала головой:

— Нет, Антон. Это был их выбор... Они были готовы. Я... не готова стать частью... чего-то большего. Я хочу... остаться собой.

— Но ты умрешь! — в его голосе звучало отчаяние, смешанное с яростью. — Все умрут! Вся колония! Всё, что мы создавали годами!

— Иногда... нужно отпустить, — прошептала она. — Чтобы сохранить... самое важное.

Но Антон не мог отпустить. Не мог позволить последнему якорю своей человечности исчезнуть. В его разуме, трансформированном интеграцией с Титаном и Нексусом, а теперь и поглощением знаний Левченко, формировалась новая парадигма. Новое понимание эволюции.