Низко пригнувшись, он поспешил к пульту управления. Лихорадочно вращая трубками, он поворачивал корабль, пока Пятно не скрылось из виду и его зловещее сияние больше не заливало каюту. Пока их защищал толстый глассит, он должен был сделать все, что в его силах.

Он вызвал Биму. Корпус корабля должен был дать ему и всей команде защиту от излучения. Но броня на носу имела двойную толщину, и, возможно, было уже слишком поздно.

Ответа не последовало. Экран связи был затянут жемчужной дымкой; возможно, все их сигналы были блокированы излучением Пятна. Сейчас не было времени выяснять это. Ему нужно было подумать о Транде и Тине. О своем императоре и своей супруге.

Аура Транды вновь обретала цвет. Стипа склонился над сжавшимся телом Тины. Ее оболочка и аура были свинцово-серыми, а глазные стебельки почти втянулись в телесную сферу. Ее бледные тонкие трубки безвольно свисали.

Он нежно прижал ее к себе. Почувствовал движение газов прямо под ее оболочкой и прерывистую пульсацию ее диафрагмы. Со временем разрушенные атомы ее мозга и жизненно важных органов восстановятся и возродят в ней хрупкое равновесие жизни, но времени на это не было! Через несколько минут они подлетят вплотную к поверхности Пятна. Гласситовая броня будет бессильна защитить их от лучей, бьющих из его глубины. Оставался единственный шанс…

Его присоски мрачно нависли над пультом управления. Если бы он смог вывести корабль из безумного пике, обратить ускорение в обратную сторону с помощью энергии Трезубца и отправить его обратно в благословенный вакуум, подальше от этого Пятна, тогда, возможно, удалось бы проложить путь через это заполненное внутреннее пространство к месту встречи или обратно к Нептуну.

Что-то коснулось его. Он обернулся. Транда! Кожа императора была мертвенно-бледной, а аура излучала отрицание!

– Это невозможно, – расцветился он. – Я произвел расчеты. Если наша скорость будет снижена, если мы будем оставаться неподвижными в течение тех долей секунды, необходимых для обращения энергии Трезубца, гравитация Юпитера захватит нас. Мы должны двигаться быстрее – достаточно быстро, чтобы миновать это Пятно прежде, чем его смертоносные лучи пробьются сквозь глассит и поразят нас. Быстрее, или мы обрушимся в Пятно. Навстречу смерти!

Разум Стипы был затуманен. Казалось, что вокруг него сгущается туман, сеть маленьких малиновых нитей становится все плотнее и плотнее, опутывая его мысли, проникая в них. Цвета Транды казались какими-то бессмысленными, но что-то заставило его отпустить штоки и отвести трубки. Что это было? Падение! Вот и все, они упадут. Он, и Транда. И Тина.

Тина!

Он вернулся к ней. Когда Стипа низко склонился над ней, ее сморщенные глазные стебельки слабо выдвинулись и изогнулись ему навстречу. Один из них приподнялся и коснулся его. Он нежно обхватил его, наклонился и коснулся ее ледяной оболочки. Ее аура заиграла уверенностью, и она придвинулась ближе.

И внезапно он почувствовал, что очень, очень устал. Ему захотелось спать.

Он опустился на пол рядом с Тиной. Их трубки переплелись, ауры слились воедино. Но в мозгу Стипы вспыхнула искра тревоги, и он снова перевел взгляд на панель управления.

Транда, покачиваясь, стоял за ней. Он изучал приборы, регистрирующие притяжение планеты-гиганта. В течение последних часов красная линия ползла по шкале прибора, описывая кривую, по мере того, как росла сила притяжения, плавно, все быстрее и быстрее взмывая вверх по мере приближения к поверхности планеты. Но теперь эта линия отклонилась от своего плавного пути. Она прыгнула вверх, образуя огромный безобразный пик.

В затуманенном сознании Транды возникло понимание, открывшее ему правду. Это Пятно Смерти, бывшее источником ужасных смертоносных излучений, представляло собой гравитационную ловушку, скопление вещества, настолько тяжелое, что оно искривляло структуру пространства и засасывало в свою пылающую пасть всех, кто отваживался оказаться в пределах его досягаемости. Даже пока он смотрел на него, пораженный и опьяненный этой мыслью, он продолжал обдумывать эту идею. Планетоид, метеорит, какое-то тело из космоса, невероятно тяжелое, состоящее из вещества, рождающегося только в недрах звёзд, излучающее немыслимую радиоактивность, пробивающуюся сквозь облака планеты, приютившей его. Этим и было Пятно.

Пока эта искра интереса все еще горела в его сознании, Транда обнаружил, что снова лежит на полу. Двигались только стебельки его глаз. Он повернул их к иллюминатору. По нему с утомительной медлительностью проплывали звезды. Стипа не успел полностью погасить вращение корабля, он снова поворачивался к Пятну. И тут искра погасла.

У Стипы она горела дольше. Он был стойким представителем клана фиолетовых. Это придавало ему сил, но не оставляло места для любопытства, подобного любопытству Транды. Он видел. Он чувствовал. И не более того.

Он был чем-то ярким внутри темной и сморщенной оболочки. Он мог чувствовать то, что происходило с этой оболочкой, и мог видеть то, что находилось рядом с ней, словно сквозь красную завесу. В этой завесе были тысячи крошечных угловатых отверстий, сквозь которые он мог смотреть, но по мере того, как она обволакивала его, видеть становилось все труднее и труднее…

Там было место, где маленькие яркие штучки медленно двигались на фоне мягкой черноты. Теперь это место засветилось ярче. Из него пробилась кривая золотистого света. Это была аура, двигавшаяся по нему, словно скользящая золотая пластина. И теперь на ней проступало горящее красное пятно.

Он уже видел его раньше, но не мог вспомнить, когда именно. Это был огромный, расширяющийся овал, поглотивший все золото, кроме крошечной полоски. Он выглядел мягким, как слои газов, покрывающие Тризубию – мягким, волнистым и теплым. Согретый исходящим от него теплым светом. Как багровые споры, вырывающиеся из мягкой, губчатой мякоти гигантского газового растения.

Он почувствовал тепло. Только вместо того чтобы ощущать, он как будто видел его. Казалось, что темная оболочка, окружавшая его, оказалась пронизана маленькими искорками застывшего света. Они были похожи на крошечные искры, горячие и сияющие. Казалось, было время, когда он ощущал их жар как пламя изысканной агонии, как ножи белого огня, пронзающие его насквозь, но теперь это были всего лишь маленькие оперенные стрелы, оставляющие за собой пылающий след. Они приближались все быстрее и летели всё гуще, пока темная масса его тела не заполыхала от них, пока не задрожало от их неумолимого огня, пока не стало таким же ярким, как огненный шар, каким был он сам. И тут он увидел, что они бьют по этому сверкающему шару и что он очень хрупок, потому что от их ударов разлетались маленькие блестящие искры и щепки, а на его гладкой поверхности появлялись царапины.

Теперь он был внутри этого яркого шара, смотрел на его внешнюю поверхность, видел, как отлетают маленькие осколки, оставляя застывшую рябь и волнистые шрамы, сливающиеся воедино, пока все это не превратилось в одну сверкающую оболочку, становящуюся все меньше и теснее, давящую на него, душащую его…

И только одна бесконечно малая жемчужина света – он сам – плавала в этой волокнистом сиянии. Долгое, долгое время ни одна из маленьких стрел не приближалась к нему. Он мог видеть их повсюду вокруг себя, разрывающих на куски мягкую тьму, являвшуюся щитом и завесой между ним и той зловещей краснотой, больше не видимой им. Они приближались к нему, но были отклонены силой, бывшей в его сознании, в нем самом. Затем одна из них нанесла ему удар.

Он взорвался. Его свет распространился и поглотил все остальные огни и весь мир, а затем погас. Он находился позади двух своих усталых глаз, глядя через них из темноты на свет. Он увидел свое тело, и его пышная, гладкая сфера превратилась в сморщенную оболочку. Он увидел свои трубки, и они казались высохшими волокнами. Он увидел Красное Пятно, огромное и мрачное, и почувствовал, как его сверхгравитация притягивает его к себе, несмотря на проходящий мимо курс корабля.