Он потрогал собственное лицо, будто проверяя пальцами, будто даже удивился тому, что нашёл. Будто ожидал там не лицо своё найти, а что-то иное.

— Не могу даже вспомнить, что такого отказалась сделать Джина. Кажется, он хотел, чтобы она соблазнила вожака другой стаи, которой он хотел завладеть. Она отказалась, и он сорвал злость не на ней, а на мне. Он избил меня так, что нос мне сломал, но я быстро вылечился.

— Все ликантропы быстро вылечиваются, — сказала я.

— Я выздоравливал быстрее других. Не так быстро, как Химера, но почти. Он думал, это как-то связано с моим умением без труда переходить от формы к форме. Может быть, он и прав.

— Звучит правдоподобно, — согласилась я совершенно спокойным голосом, будто мы о погоде говорили.

Когда слушаешь страшные воспоминания, главное — не ужасаться. Эмоции разрешены только тому, кто рассказывает, а слушатель обязан сохранять хладнокровие.

— В следующий раз, когда я отказался помогать кого-то насиловать, он мне снова сломал нос. Я снова выздоровел. Тогда он превратил это в игру. С каждым разом, когда я отказывался выполнять приказ, он меня бил сильнее, и всегда в лицо. Однажды он сказал: «Я уничтожу эту хорошенькую мордочку. Раз мне она не достаётся, и никому другому от неё нет пользы, я её просто размажу». Но я продолжал выздоравливать.

Он отпустил волосы, и ветер бросил их ему поперёк лица, но он не заметил. Он обхватил себя за плечи, держал крепко. Мне хотелось к нему броситься, обнять, но он бы сказал нет. И я должна была с этим считаться, но черт меня побери!

— В следующий раз он меня не бил, он работал ножом. Изрезал мне лицо, отрезал нос и сожрал. — Мика то ли всхлипнул, то ли засмеялся. — Господи, как было больно. Сколько было крови.

Я осторожно, опасливо тронула его за руку. Он не попросил меня убрать руку. Я обняла его, и он дрожал — мелкой дрожью с головы до ног. Я обнимала его и ломала голову, что можно тут сказать.

Он зашептал мне в волосы:

— Когда нос вырос снова, но не до конца, он снова меня избил. Новые ткани нежнее старых, и когда он сломал мне нос в очередной раз, он остался сломанным. Не залечился до конца, и Химера, раз уж сумел меня изуродовать, на этом успокоился. Сейчас, когда он меня больше не трогает, нос возвращается к норме. Каждый раз, когда я возвращаюсь из облика леопарда, он все прямее.

Мика прислонился ко мне, медленно, будто преодолевая скованность. Так он и остался, постепенно, дюйм за дюймом расслабляя тело, а я держала его и гладила ему спину круговыми движениями.

Кто-нибудь другой наверняка стал бы говорить утешительную ложь, типа все в порядке, я с тобой, но он заслуживал лучшего.

— Он мёртв, Мика. Он мёртв, и больше тебя не тронет. Он уже никого не тронет.

Он снова издал тихий звук — полупроглоченный смех, или всхлип.

— Не тронет, потому что ты его убила. Ты его убила, Анита. Я не мог. Я не мог защитить свой народ. Не мог.

У него подкосились колени, и он бы упал, но я подхватила его, и мы опустились на траву возле деревьев. Я сидела и держала его, укачивала, а он плакал — не о себе, но обо всех, кого не смог уберечь.

Я держала его, и рыдания стали тише, потом прекратились, и я ещё подержала его в тишине, нарушаемой только шумом ветра. Держала, и октябрьский ветер очищал нас обоих. Очищал от печали, от страшного моего желания разорвать все в клочки. И я обещала себе, сидя здесь, на траве, ощущая его руки вокруг себя, что никогда, никогда больше не буду ворошить то, чего ворошить не надо. Не лопатить того дерьма, которое можно оставить в покое. И помолилась Богу, чтобы это обещание сдержать, потому что, видит Бог, без Его вмешательства шансов сдержать слово было бы у меня куда как мало.

Когда Натэниел и Джейсон вышли нас искать, Мика уже вернулся в норму. Норма для него — это значит, что если бы я не видела его срыва, у меня бы даже и мысли не возникло. Вообще-то, видя, как он быстро пришёл в себя, я подумала, сколько же я пропустила без внимания других срывов. Или этот вот вызвала я? И он может абсолютно держать себя в руках, если только никто не заставляет его оглядываться? Ну, даже если это и правда, то не слишком здорово. Ладно, может, нам всем нужен психотерапевт. Если я приведу весь пард, нам могут дать оптовую скидку.

Натэниел сел по другую сторону от меня, и я оказалась в середине. Контур его тела касался меня настолько, насколько мог. В какой-то момент я чуть не попросила его отодвинуться, но знала эту нужду оборотня в физическом контакте. И вообще, просить Натэниела отодвинуться на дюйм, когда он почти каждую ночь спит в моей кровати голым, было бы глупо.

Джейсон остался стоять и только смотрел на нас. Он был неестественно мрачен — по крайней мере, для своей обычной манеры, но вдруг расплылся в ухмылке. И стал похож на себя.

— Уже за полночь, и мы думали, что вы вышли кормить ardeur.

Слишком он ехидно улыбался для столь тщательно подобранных слов.

— Я теперь его могу держать дольше между кормлениями, — ответила я. -Четырнадцать, иногда даже шестнадцать часов.

— Ну, вот! — Джейсон обиженно топнул ножкой и надул губы. Превосходнейшее подражание детской обиде, если бы не чёртики в глазах. — А я-то думал поучаствовать.

Я нахмурилась, но неискренне. Джейсон всегда меня забавлял, уж не знаю чем, но так было.

— Не думаю, что сегодня нам понадобятся твои услуги, но искреннее спасибо за предложение.

Он преувеличенно вздохнул.

— И никогда больше у меня с тобой секса не будет?

— Не пойми меня неверно, Джейсон, но я на это надеюсь. У нас с тобой было прекрасно, но привела тебя в мою постель аварийная ситуация. Если я не смогу контролировать ardeur получше, то мне будет небезопасно одной на людях.

— Это я виноват, — тихо сказал Натэниел.

Я повернулась к нему, и он был настолько близко, что мне пришлось поцеловать его в щеку. Хотелось, чтобы он отодвинулся, дал мне больше места, но я подавила это желание. Не надо на людей бросаться.

— Если кто и виноват, то это только я, Натэниел.

Очень спокойный голос Мики прозвучал у меня над плечом.

— Виновата Бёлль Морт, злобная и сексуальная вампирша запада. Если бы она не лезла к Аните, стараясь управлять ею через ardeur, он бы не проснулся раньше времени.

Бёлль Морт, Красивая Смерть, была создательницей линии Жан-Клода. Я никогда не видела её физического воплощения, но встречалась с ней метафизически, и с меня хватило. Мика перегнулся через меня и сумел положить руку на плечо Натэниела. Утешать нас обоих.

— Ты уже не падал в обморок с тех пор, как Анита удлинила интервалы между кормлениями.

Натэниел так тяжело вздохнул, что я ощутила его движение.

— Это не я стал сильнее, а она.

Он говорил очень грустно, очень сам собой разочарованный.

Я наклонилась к нему, так, что Мика смог обнять нас обоих одновременно.

— Но я же твоя Нимир-Ра? Мне полагается быть сильнее.

Он слабо улыбнулся.

Я положила голову к нему на плечо, спрятала лицо в изгибе его шеи и вдохнула запах ванили. Он всегда пах для меня ванилью. Когда-то я думала, что это мыло или шампунь, но нет. Это был его аромат для меня. Как-то я не могла набраться храбрости и спросить Мику, пахнет ли и для него Натэниел ванилью — в глубине души я не сомневалась, что только для меня так сладок его запах.

— Ты хотел кое-что у Аниты спросить, — напомнил Джейсон.

Натэниел напрягся, потом спросил очень робко:

— Мне достанется обещанный танец?

Тут уж напряглась я. Не смогла удержаться. Натэниел застыл, потому что тоже это почувствовал. Танцевать мне не хотелось, но очень ясно держалось воспоминание о мысли, которая пришла несколько минут назад, с Микой, что уж лучше было бы танцевать. Один раз я ошиблась этой ночью, и наступать второй раз на те же грабли не стоит.

— Конечно! Буду очень рада.

Тут уж и Мика, и Натэниел отодвинулись на меня посмотреть.