В семь вечера, как раз вовремя, мы сели в мой джип. Берт даже без моей просьбы передал мою встречу на кладбище в 19:30 Мэнни, да ещё извинился, что перегрузил меня заказами. Перегружает он меня всегда, и до сих пор никогда не извинялся. Наверное, когда он понял, что я действительно могу поставить на голосование вопрос и дать ему под зад, то решил быть хорошим мальчиком. А может, до него дошло, что такое голосование может потребовать каждый из нас. Уж если у Берта есть какие-то слабые места в бизнесе, то только одно: он уверен, что те из нас, у кого нет диплома по бизнесу, в этом ничего не понимают. Немножко страха — это не всегда плохо. На некоторых оказывает даже терапевтическое действие. Вряд ли положительная модификация Берта продержится долго, но будем радоваться, пока она есть.

Я уже вывернула на Олив в сторону города. Времени как раз хватало забросить Натэниела в «Запретный плод» и только на пятнадцать минут опоздать на первую свою работу на кладбище.

— Куда ты едешь? — спросил Натэниел.

— В «Запретный плод».

— Тебе сперва поесть надо.

Я покосилась на него, тормозя у светофора.

— Времени нет.

— Ты знаешь, что если не утолить один голод, все другие обостряются?

Он сказал это очень мягко, но я уже не доверяла этой мягкости тона. Обычно это значило, что он хочет на что-то обратить моё внимание, и при этом прав, и если я только не буду злиться, то сама пойму, что он прав. Обычно это значило, что спор проигран ещё до его начала. Но я никогда не считала неминуемое поражение причиной отказа от битвы.

— Да, знаю. Если я не утолю ardeur, то зверь хочет больше мяса или вампир хочет больше крови. Все это я знаю.

— Так что будет, если ты не накормишь свой человеческий желудок? Ты же будешь голодной?

Светофор мигнул, и я поехала. Вечернее субботнее движение на Олив — не заскучаешь.

— Ага.

Я искала подвоха, и пока его не видела.

— Если твоё тело проголодается по обычной еде, это разве не значит, что всякий другой голод тоже обострится?

Я чуть не врезалась в машину перед нами, потому что уставилась на него. Пришлось врезать по тормозам и выдержать какофонию сигналов, а если бы не было так темно, то и много жестов руками.

— Как ты сказал?

— Ты слышала, Анита.

Я вздохнула и попыталась больше внимания обращать на дорогу. Но про себя я давала себе хороших пинков, потому что все было так просто, так до ужаса просто.

— Когда я работаю, регулярно питаться не получается, и выходит, что каждый раз, когда я приезжаю домой, мною овладевает ardeur.

— Иногда два раза за ночь, — сказал он. — Сколько ты ела в те ночи, Анита? Я про обычную еду.

Я попыталась вспомнить и должна была честно признать:

— Иногда ничего.

— Интересно было бы, если бы ты вела дневник приёма пищи. Можно было бы посмотреть, есть ли корреляция между голодом твоего человеческого тела и другими видами голода.

— Ты так говоришь, будто знаешь ответ.

— Ты разве не заметила, что ликантропы любят готовить и есть?

Я пожала плечами:

— Не задумывалась как-то.

И задумалась. Ричард готовил, и всегда либо звал меня куда-нибудь поужинать, либо готовил для меня. Мика готовит, хотя в основном этим занят Натэниел. Обычно у нас в доме собирается полно леопардов-оборотней хотя бы на завтрак, либо на обед, либо на ужин.

— Ты хочешь сказать, что не без причины мужчины-ликантропы, с которыми я встречалась, имели склонность к домашнему хозяйству?

Он кивнул.

— Нам нужна отлично сбалансированная диета, с хорошим содержанием белков. Помогает держать зверя в узде.

Я посмотрела на него — в свете улицы он был почти в тени. Лавандовая рубашка была самым светлым пятном на нем.

— А почему мне никто до сих пор такого не говорил?

— Мы считали тебя в основном человеком, Анита. Но после того, что я сегодня видел… — Он помолчал, подбирая слова. — Если бы я не знал, что ты — человек, и не умеешь на самом деле выскользнуть из кожи и стать леопардом, я бы решил, что ты из наших. Твои ощущения, как ты отбивалась, как ты пахла — все было от оборотня. Ты совсем не как человек себя вела. Сверни сюда на стоянку.

— Зачем? — спросила я.

— Надо поговорить.

Мне не понравилось, как это прозвучало, но я свернула на стоянку в торговый квартал и припарковалась на первом же свободном месте, что было довольно далеко от всех забегаловок. Магазины почти все были закрыты. Я выключила двигатель, и мир внезапно затих. Где-то рокотала Олив, и доносилась музыка из ресторанов, но в машине было тихо, как бывает тихо только в машине после наступления темноты. Один поворот ключа — и тишина, уединение, интимность.

Я повернулась к Натэниелу, натягивая ремень, но сидеть в машине без ремня — мне не по себе от этого.

— Ладно, говори, — сказала я, и голос у меня прозвучал почти обыденно.

Он повернулся на сиденье, насколько позволял ремень — он знал мой пунктик на этот счёт. Сидел он лицом ко мне, коленом упираясь в панель.

— Мы с тобой обращались так, будто ты человек, и теперь я думаю, правы ли мы были.

— Ты хочешь сказать, я теперь перекинусь, потому что мы стали триумвиратом?

Он покачал головой, длинная коса шелохнулась на коленях, как тяжёлая кошка.

— Может быть, это как-то усугубит ситуацию, но я думаю, одна из причин, почему ты никак не можешь подчинить себе ardeur, — в том, что почти все советы тебе даёт вампир. А ему еда не нужна, Анита. Для Жан-Клода есть только жажда крови и ardeur. А ликантроп не может перестать быть человеком. Все равно приходится есть по-человечески — просто добавляется голод зверя, но именно добавляется, а не заменяет.

Я подумала.

— То есть, когда я подавляю приступы нормального голода, мне становится тяжелее подавлять ardeur?

Он кивнул, и снова волосы проехались по коленям, будто коса подползала ко мне.

— Да.

Я ещё раз подумала, и не нашла брешей в этой логике.

— Ладно, допустим, ты прав. Так что мне делать? Я все равно сегодня опаздываю, как обычно.

— Подъедем к окошку для машин. Возьмёшь себе что-нибудь лёгкое, что можно съесть за рулём, а я возьму салат.

Я нахмурилась:

— Ты что? Салаты в драйв-апах никуда не годятся.

— Мне надо поесть перед выступлением.

— Чтобы лучше держать своего зверя?

— Да.

— Но зачем салат? Я думала, тебе что-нибудь белковое нужно.

— Если бы тебе предстояло раздеваться перед незнакомыми, ты бы тоже взяла салат.

— Один гамбургер за несколько часов до выступления — от этого ты вес не наберёшь.

— Нет, но пузо вздуется.

— Я думала, это только с девушками случается.

— Нет.

— Значит, ты ешь салат, чтобы хорошо сегодня выглядеть.

Он кивнул, и волосы его свалились с ноги, перевалили через рычаг передач. Очень тянуло потрогать эту густую косу. Голосочек в голове спросил: «А что такого?» После того, что мы днём устроили, что может значить волосок? Логично, но логика мало общего имеет с моим поведением по отношению к Натэниелу.

Я сцепила руки на коленях, не давая себе до него дотронуться, и почувствовала себя дурой. Что это я вообще творю? Я протянула руку к тяжёлому витку волос, погладила его, будто это было что-то более интимное, чем коса. Волосы были мягкие, тёплые. Я гладила их, пока говорила.

— Зверя никогда не раздирают противоречия?

— Нет, — сказал он, и голос его в тёмной тишине прозвучал и тихо, и отчётливо.

Я осторожно стала вытягивать его косу, обмотанную вокруг него.

— Но ты же борешься не с голодом по мясу и крови?

— Нет, не с ним.

Я добралась до конца косы, взяла его в руки.

— Я думала, что этот голод — зверь. Жажда погони и еды, и все.

— А сейчас как ты думаешь?

Я погладила себя по ладони кончиком косы, и по коже пробежала дрожь. Голос мой сорвался, когда я ответила:

— Ричард всегда говорил о своём звере так, будто это его самые низменные побуждения — ну, похоть, леность, традиционные грехи, — но грех подразумевает знание добра и зла. А здесь не было добра или зла, ничего похожего на обычные мысли. Я до сих пор не понимала, насколько мои мысли держатся на реалиях. Всегда думала о том, как одна реалия влияет на другую. О последствиях своих действий.