Жан-Клод нашёл и бельё — тоже стринги, но на этот раз удобные, потому что сделаны были из мягкой ткани для футболок, и даже та часть, что между ягодиц, не натирала. Вообще-то женские стринги, которые я видела, все были из эластика или кружева вдоль задницы, и совершенно неудобны.

Мне пришлось помахать значком, даже чтобы пробиться сквозь толпу. Когда я добралась до оцепления, полицейский, ближайший ко мне, на меня посмотрел. Он увидел женщину в сапогах, короткой юбчонке и кожаной куртке.

— Клуб закрыт, работать тебе сегодня не придётся, — сказал он.

Я ткнула ему значок прямо в лицо, и ему пришлось отодвинуться, чтобы рассмотреть её.

— Я думаю, сотрудник… — я всмотрелась в его бляху в свете прожекторов, -…Дуглас, что сегодня мне все-таки придётся работать.

Он посмотрел на меня сверху вниз, поскольку был выше меня. Видно было, как он пытается объединить меня с моим значком в одно целое. Не первый полицейский испытывал трудности, совмещая одно с другим, и вряд ли последний. Пусть я думаю, как коп, но выгляжу совсем по-иному. Особенно сегодня.

— Я — маршал Анита Блейк. Меня вызвал сержант Зебровски.

Всегда полезно напомнить, что я не сама напросилась. У меня есть на это полномочия, но я стараюсь как можно меньше соваться без приглашения. Ни один коп, какой бы масти он ни был, не любит, когда в дело, которое он расследует, кто-то суёт нос. Особенно такой здоровенный коп.

Сотрудник Дуглас уставился на мой значок, будто сильно сомневался, что он настоящий.

— Мне никто не говорил, что сюда должны прибыть федералы.

— Знаете что? Сейчас четыре утра. Я спросила вашего разрешения пройти из чистой вежливости, потому что вот это — значок федерального маршала, и он даёт мне право перейти оцепление и заняться своей гребанной работой на месте убийства. Если вы попытаетесь мне помешать, сотрудник Дуглас, я против вас выдвину обвинение в создании препятствий федеральному чиновнику при исполнении его обязанностей.

Он скривился, будто проглотил что-то кислое, но махнул другому полицейскому. Уступив ему своё место у барьера, он приподнял передо мной ленту.

— Я вас провожу, мэм.

Что ж, я его понимала. Что если значок не настоящий или не мой? Конечно, будь я здоровенным плечистым мужиком, проблем бы не было. Всегда можно отличить копа-новичка от ветерана. Новички судят по внешности. Поработав пару лет, они это делать перестают — понимают, что наружность мало что говорит о том, что внутри. Симпатичная миниатюрная дамочка может нажать на спуск так же легко, как громадный жуткий бандюга. Новички этого ещё не знают, они ещё не научились, что по внешности судить нельзя.

Дуглас не стал приноравливать шаг к моему, да и не надо было. Я привыкла ходить на выездах на труп рядом с Дольфом, а Дуглас по сравнению с ним крошка. Даже на каблуках я успевала за ним. У него был такой вид, будто он хочет что-то сказать, но он промолчал. Оно и к лучшему.

Из полицейских на этой стороне реки меня не все знали в лицо. Они подумали то же, что и Дуглас — что я здесь работаю, потому что подняли кошачий концерт:

— Эй, Дуг, где отоварился? Ты что, приватный танец в рабочее время смотреть будешь?

И ещё похлеще.

Я не обратила внимания. Было уже четыре часа утра, я ещё не ложилась, и мне было плевать. Кроме того, я на горьком опыте узнала, что чем больше на такую хрень реагируешь, тем больше на тебя её навалят. Не обращай внимания, и обычно это дело прекратится, потому что нет кайфа дразнить человека, когда он не реагирует. К тому же они больше дразнили Дугласа, чем меня. А я — просто местная девчонка, давшая им для этого повод.

Он тоже не реагировал, но, когда мы подошли к входной двери, у него лицо горело. Он даже придержал для меня дверь, и я не возразила. Был в моей жизни период, когда я бы не позволила держать для меня дверь. Но он и так уже горел от смущения, и я не собиралась с ним бороться из-за двери. Может, с ним ещё когда-нибудь придётся работать, так хрен с ним, пусть дверь придержит. К тому же, если бы я его начала ставить на место, его коллегам было бы ещё к чему приколоться, а этого мне не хотелось.

Мы вошли через стеклянные двери в небольшой вестибюль, похожий на вестибюль симпатичного ресторанчика, с конторкой и метрдотелем. Хотя, наверное, должность этого высокого мужика не так называется, но все-таки он в белом пиджаке и в бабочке, с виду — типичный метрдотель. Когда я его в последний раз видела, он был высок и внушителен, записал наши с Ашером имена и позвонил, чтобы нам выслали «хозяйку» нас проводить. Сейчас он облокотился на конторку, закрыв лицо руками, и вид у него был больной.

Слева находились туалеты, а короткий коридор вёл в клуб. От двери не видно, что делается в клубе. Последний барьер от нежелательных или несовершеннолетних гостей, откуда им ещё сисек не видать. Цветовая гамма представляла собой смесь синего и лилового, и если бы не силуэты голых женщин на стенах, действительно было бы похоже на ресторан — ах да, ещё и постер с объявлением, что в среду — вечер выступления любителей.

Я не могла вспомнить имени этого верзилы — просто не могла. Но это не имело значения, потому что Дуглас провёл меня мимо него, не сказав ни слова. Вверх по небольшому пандусу — и мы оказались в клубе. Отличный бар слева, которым мог бы гордиться любой клуб, но все остальное — типичнейший стриптиз. Ну кому ещё нужны эти небольшие круглые сцены? Зал тоже был синий и лиловый, ну, может, с примесью других цветов. Не могу сказать точно, потому что почти весь зал был освещён чёрным светом, или каким-то ещё странным освещением, так что в освещённом зале было чертовски темно. В первый раз меня это удивило — что свет может быть тёмным, так что нет теневых участков, а весь зал — одна большая тень.

Сейчас, на уик-енд, зал был полон, но тих. Музыку вырубили, и — слава Богу — беспрестанная трескотня ди-джея стихла. Даже казалось, что так неправильно, что не должен быть этот зал тихим, будто шум — элемент его декорации. Публика состояла из мужчин и большего количества женщин, чем можно было бы предположить, и сидели они как плакальщики на неожиданных похоронах. Танцовщицы сбились в угол возле детектива в штатском, которого я не узнала. Крупный мужчина в форме, такой же, как у Дугласа, зашагал к нам, держа в одной руке блокнот, в другой ручку. Шляпу он не стал снимать, будто без неё его круглому лицу чего-то не хватало бы.

— Дуглас, за каким хреном ты притащил сюда ещё одну стриптизершу? Все девчонки, что были в клубе, у нас здесь собрались. — Он ткнул большим пальцем себе за плечо. Глазки у него были маленькие, противные, бусинками, а может, мне надоело, что меня принимают за стриптизершу и сбрасывают со счётов, как мелочь, только потому, что я не мужик и не в мундире. — А может, она там чего видела снаружи? Да, лапонька?

Я показала ему значок и обошла Дугласа, встав прямо перед его — очевидно — начальником.

— Федеральный маршал Анита Блейк. С кем имею честь?

Даже в этом свете было видно, как он потемнел.

— Шериф Кристофер, Мелвин Кристофер. — Он смерил меня взглядом — не как мужчина рассматривает хорошенькую женщину, а будто оценивал меня, притом не очень высоко. — Знаете, если не хотите, чтобы вас принимали за стриптизершу, надо одеваться получше, мисс.

— Не мисс, а маршал Блейк, шериф. У нас, в больших городах, это называется «вечерний наряд». Платья до колен вышли из моды лет сорок тому назад.

Он ещё малость потемнел, глаза его из недружелюбных стали враждебными.

— Острить изволите?

— Нет, — ответила я, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. — Послушайте, давайте так: вы перестаёте называть меня стриптизершей, а я перестаю отпускать замечания на ваш счёт. Притворимся, что мы прибыли сюда раскрыть преступление, и будем заниматься своей работой.

— Нам здесь не нужна федеральная помощь.

Я вздохнула, оглянулась в поисках кого-нибудь знакомого. Знакомых не было.

— Ладно, если хотите так, можно и так. Если вы помешаете мне допросить всех вампиров до наступления рассвета, я выдвину против вас обвинение в создании помех федеральному маршалу при исполнении.