— Маккинли? — переспросил коннетабль, — Кто такой?

— Шотландец на службе Его Величества, — ответил Сансеверино, — У него какая-то скромная должность в французской вертикали власти в Генуе. Он верный рыцарь короля, не клиент ни одной из генуэзских семей, ни связан ни с Медичи, ни с Савойским домом, ни с кем. Достойный человек, живет по своим представлениям о рыцарской чести, которые совпадают с общепринятыми.

— Увезли в Геную. Можно считать, что генуэзцы про эту четверть знают.

— Лучше считать, что они знают про все.

— Не про меня. Верно, Галеаццо?

— Верно. Про твою легкую причастность знаем только мы двое.

— Четверть, четверть… — прищурился коннетабль и строго посмотрел на Максимилиана, — Вы специально избегаете называть суммы?

— Понятия не имею, какие там были суммы. Я даже не уверен, что изъял у грабителей упоминаемые всеми триста тысяч. В бочках были монеты, а в ящиках слитки. Я ничего не пересчитывал и не взвешивал, просто раскидал по весу на четыре телеги, положив в каждую примерно четверть всех монет и четверть всех слитков.

— Вы понимаете, что с мертвых грабителей взять уже нечего, а Вы под подозрением минимум на полторы сотни тысяч?

— Но я не принимал ответственность ни на один дукат. Претензии следует предъявлять тем, кто брал эти деньги и не смог их сохранить.

— Официально.

— Да.

— Ты понимаешь, что неофициально, стоит кому бы то ни было всерьез заинтересоваться судьбой этого золота, и минимум половину суммы будут искать у тебя? — сказал Сансеверино, — То, что ты отобрал золото у грабителей, не делает тебя его легальным владельцем…

— Я знаю, — перебил Макс, — Я и вез его в армию, а не к себе домой.

— И легальным перевозчиком тоже не делает. Ты сейчас человек, за которым числится на полторы сотни тысяч дукатов краденого золота, которое не в твоей зоне ответственности только с твоих слов.

— Я отобьюсь.

— Вряд ли, — сказал коннетабль, — Я уверен, что золото ищет и королева-мать при помощь ее братьев, и, обязательно, генуэзцы, которые его потеряли. Вас захватят и будут пытать. Если Вы не сможете отдать им золото или отчитаться за него, Вас будут пытать сильнее. И Вы расскажете про нашу встречу в Марселе.

— Ну, убейте меня сами, — развел руками Макс.

— Я подумаю над этим. Кстати, где оруженосец, который сопровождал нас с вами в тот день?

— Надеюсь, он жив. В последний раз я видел его в Парпанезе.

Коннетабль состроил недовольную гримасу.

— Никому не говорите про эту встречу, — сказал он и вышел из комнаты.

— После службы Вас приглашают Палеологи из Монферрата, — сказал Сансеверино, — Легализуем ваше знакомство с гостем из далекой Московии. Удивлен, что Анна Алансонская знакома с Вашей супругой.

Первым в собор вошли король Франциск Первый и Франсуаза де Фуа в сопровождении гостеприимного хозяина Карла Третьего Доброго с супругой Беатрис Португальской. За ними –вдовствующая королева-мать Луиза Савойская под руку с штатгальтером Нидерландов Маргаритой Австрийской. Далее — герцоги и графы согласно придворного статуса, и первым из них — коннетабль Шарль де Бурбон, наследник славнейшего рода Бурбонов.

Шарлотта де Круа носила, мягко выражаясь, не самый старший титул во Франции. Вместе с мужем она должна была войти, пропустив несколько десятков более знатных персон. Так что, когда вернулся Максимилиан, они нисколько не опоздали.

Всенощная, очевидно, проходит ночью, поэтому супруги де Круа не встретили никого, кто бы их узнал. Ранее они никогда в Турине не были, и никто не ожидал их здесь увидеть.

Туринский собор выглядел намного скромнее, чем соборы в Генуе и Милане, не говоря уже о Нотр-Дам-де-Пари. Его не так давно построили на скорую руку за каких-то пятнадцать лет. На фасаде даже на башни поскупились.

Впрочем, внутри довольно светло, не душно и относительно просторно, учитывая, что прихожан на этот раз меньше обычного.

Ad Missamin Vigilia, то есть всенощную рождественскую службу, полагается служить епископу. Поскольку епископ Турина Инноченцо Чибо уехал на конклав, вигилию служил викарий, заместитель епископа. Симпатичный молодой человек лет едва за двадцать с гладко выбритым лицом.

— Пандольфо Медичи, — шепнула Шарлотта, — Говорят, умный. Но политического опыта у него маловато.

По окончании службы прихожане причастились святых даров и приложились к Святой Плащанице. В серебряном реликварии лежал потемневший лист холщового полотна, на котором Божьей волей на веки вечные отпечаталось тело Христово. Когда-то эту реликвию привез в Савойю славный рыцарь Жоффруа I де Шарни, а где он ее взял, одному Богу ведомо. Плащаница хранилась в Шамбери, но Карл Добрый привез ее в Турин, чтобы произвести впечатление на гостей.

На выходе из собора Макс и Шарлотта подошли к Сансеверино, который помахал рукой сразу, как их увидел. Рядом с Сансеверино стояли Устин и Книжник. И незнакомые люди. Знатный дворянин лет тридцати пяти, дама на вид того же возраста и внешне похожий на них мальчик лет десяти.

— Моя супруга Шарлотта, — формально представил Макс.

— Мое почтение Прекрасной Даме, — сказал Устин Шарлотте по-итальянски с сильным восточным акцентом.

Сансеверино представил остальных.

— Его светлость Бонифаций Палеолог, маркграф Морферратский, — это мальчик.

— Ее светлость Анна Алансонская, вдовствующая маркграфиня Монферратская и регент, — это дама.

— Его светлость Джанджорджо Палеолог, председатель регентского совета Монферрата, — это рыцарь.

— Очень приятно, — поклонился Максимилиан.

Палеологи разместились у родственников в одном из богатых домов на соборной площади Сан-Джованни.

Сразу, как хозяева и гости сели за стол, Джанджорджо стал задавать Устину вопросы о московских Палеологах. Макс слушал невнимательно, но отметил, что русский произвел благоприятное впечатление на родственников своего князя и ответил на их вопросы правильно.

Устин по пути рассказывал про Московию и, кроме всего прочего, упомянул, что великий князь Московский Василий сын византийской принцессы Софьи Палеолог. Максимилиан, проживший больше года в Милане, знал имена и гербы правителей соседних земель и тогда же сказал, что Палеологи правят в Монферрате.

Гостю из далекой Московии очень повезло встретить здесь родственника великого князя. До сих пор у Устина не было возможности доказать, что он тот, за кого себя выдает. То есть, дворянин из Московии. Никто вокруг не знал никаких московских дел и не мог задать проверяемый вопрос про Московию. Пока Устину верили на слово. Благородного человека видно и по осанке, и по манерам, и по обращению с конем и мечом. Но благородный человек без подтвержденной биографии совсем не то же самое, что человек известного рода-племени. Это может быть бастард, аферист, шпион, скверный малый, изгнанный из семьи за бесчестные поступки, и даже злой колдун. Тем более, что Устин отказывался от католического причастия. В прошлый раз такой отказ стоил ему свободы. Капитан-генуэзец сказал, что все гребцы с захваченной османской галеры, которые примут причастие, будут освобождены. Устин выбрал скамью и весло, но остался верен церкви своей родины.

Что такого про Московию могли знать здешние Палеологи? Как известно, королевские, княжеские и все прочие короны, кроме императорской, передаются по наследству. В том числе и довольно дальним родственникам, как напрямую, так и по длинной цепочке родни. Хотя бы поэтому благородному человеку стоит знать, чем живут другие славные носители его фамилии. Браки между знатными семьями из отдаленных стран заключались довольно часто. Монферрат не сказать, что сильно ближе к Византии, чем Москва. Впрочем, некоторые титулы и права на троны в здешние края привезли еще потомки крестоносцев.

Присутствующий Джанджорджо, как старший мужчина в семье, мог покопаться в памяти и спросить про житие своих московских родичей в последние лет десять-двадцать. Кроме того, в беде он мог бы рассчитывать на верность вассала своих родственников. Не по писаному закону, конечно, ибо «вассал моего вассала не мой вассал» и нельзя требовать верности от человека, который не давал тебе клятвы. Но по совести, ибо вступиться за родственника своего сеньора совершенно не предосудительно.