«Саранчу» Книжник зачитал, а на «Тьму египетскую» под сценой взорвались дымовые заряды. На господскую трибуну и на дворец епископа ничего не надуло, а простолюдины малость покашляли.

Обзор Ветхого Завета покатился дальше, к Самсону и Далиле.

— Древнего рыцаря Самсона московиты знают и почитают, — сказал Книжник.

Историю Самсона в Турине не ставили довольно давно. Ветхий завет весьма велик, и у каждого священника есть там свои любимые герои, которых он поминает несколько раз за проповедь. Отец Августин тоже не стал бы ставить Самсона, но не так уж и много историй, где в центре внимание дуэт мужчины и женщины. Кроме того, там упоминался лев, значит, есть повод украсить мистерию гривастым красавцем.

Реквизиторы выкатили клетку со львом. Господа уже видели льва в Монкальери, а простолюдинам царя зверей еще не показывали. Клетку прокатили от дворца епископа к трибуне у замка вдоль веревки, ограничивавшей горожан. Честной народ с близкого расстояния полюбовался на огромного желтого кота.

Льва не кормили со вчерашнего дня. Перед выступлением Трибуле пришел к нему с мешком свежатины и попотчевал зверя до отвала. Поэтому лев спокойно дремал в клетке, но, когда его покатили, недовольно поднял голову.

Навстречу льву шел Трибуле с актерами, мужчиной и женщиной. На шуте красовался объемный парик из конского волоса.

— И пошёл Самсон с отцом своим и с матерью своею в Фимнафу, и когда подходили к виноградникам Фимнафским, вот, молодой лев, рыкая, идёт навстречу ему. И сошёл на него Дух Господень, и он растерзал льва как козлёнка, а в руке у него ничего не было. И не сказал отцу своему и матери своей, что он сделал, — зачитал Книжник.

Трибуле открыл клетку и зашел внутрь. Зрители ахнули. Шут вынул из-за пазухи и бросил льву тряпку, пропитанную кошачьей мятой. Мяту любезно предоставила Колетт из своих запасов благовоний. Лев муркнул, подцепил пахучую материю когтями и перекатился на спину. Трибуле сделал вид, что поставил ногу на зверя, с пафосным выражением лица бросил взгляд на публику и быстро покинул клетку.

— И пришёл и поговорил с женщиною, и она понравилась Самсону, — продолжил Книжник, — Спустя несколько дней, опять пошёл он, чтобы взять её, и зашёл посмотреть труп льва, и вот, рой пчёл в трупе львином и мёд. Он взял его в руки свои и пошёл, и ел дорогою; и когда пришёл к отцу своему и матери своей, дал и им, и они ели; но не сказал им, что из львиного трупа взял мёд сей.

Узнаваемый горшок, в каких продавали мед на туринском рынке, был привязан к клетке со стороны сцены. Трибуле отвязал его, проходя мимо.

Далее Самсон загадывал загадку и побивал филистимлян ослиной челюстью. Филистимлян изображали «татары». Ослиную челюсть хотели оторвать от дохлого осла. Но отец Августин решил немного пошутить, поэтому Самсону достался подбородник от рыцарского шлема, к которому привязали ленту с гербом Лодовико Сансеверино.

Наконец, Самсон добрался до Далилы.

— Пришёл однажды Самсон в Газу и, увидев там блудницу, вошёл к ней.

Роль блудницы Колетт определенно удалась. Для нее поставили на сцене поближе к господской трибуне кровать, где Далила, не забывая подавать реплики, принимала впечатляющие позы, будучи одетой в ночную сорочку с глубоким декольте.

Впрочем, и Трибуле, поднимаясь к Далиле, скинул теплый плащ и смущал дам обнаженным торсом.

Историю Давида и Голиафа выбрали для Устина.

— Пращой московиты не пользуются. Зато отменно стреляют из луков. Вот так бы выглядел поединок Давида и Голиафа, будь великан Голиаф татарином, а Давид русским, — зачитал Книжник.

В роли Давида на сцену вышел Устин с луком.

— И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его и умерщвлял его. И льва, и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живаго, — зачитал Книжник за Устина.

На площадь выкатили клетку с медведем дополнительно к клетке с львом. Устин развернулся с луком и поразил четыре угла на деревянном каркасе клетки льва, потом пробежал на другой край сцены, взял еще стрел и поразил четыре угла на каркасе клетки медведя.

Простолюдины впечатлились, а господа впечатлились еще больше, потому что представляли, сколько стоят взрослые диковинные звери, и сколько бы пришлось платить аббату в случае промаха актера. Также умные люди обратили внимание, что клетки стояли между лучником и плотной толпой зрителей, то есть, стрела, не попавшая в край клетки, более вероятно улетела бы в толпу, чем в зверя внутри.

За сценой подняли задник с великаном-мавром. Устин спрыгнул со сцены и пошел на толпу. Зрители расступились. «Давид» прошел с десяток шагов, а потом развернулся и раз-два-три всадил три стрелы точно в голову «Голиафу». Тодт специально подставил там доску, чтобы стрелы не улетели через холст.

Зрители захлопали и засвистели. Давно в Турине не показывали мастерство лучников.

Следующая история посвящалась царю Соломону и царице Савской.

— Московиты знают и царя Соломона, — сказал Книжник, — Когда бы царь Соломон правил в Москве, он бы не нашел хрусталя, чтобы сделать прозрачный пол. Но поставил бы дворец на замерзшей реке.

Выбежали реквизиторы и под веселую музыку поставили на сцене трон, Трибуле уселся на троне, завернувшись в шубу аббата и надев на голову шапку с короной, которую сшили по данному Устином описанию шапки Мономаха.

Труба и Барабан заиграли бодрый марш. Прибежали реквизиторы, под активное дирижирование Трибуле собрали перед троном лестницу. Вместо деревянной последней ступеньки положили плоскую глыбу льда, предварительно продемонстрировав почтенной публике, что глыба прозрачная. Ледышку заморозили в Сакра-ди-Сан-Мигеле на горных ветрах и привезли как раз перед выступлением. Под лед положили огромную рыбу, которая раньше была пошита не то для чуда о рыбах и хлебах, но то для истории о пророке Ионе.

Из-за кулис вышла Колетт, сопровождаемая свитой и музыкантами. Двух пажей и шлейф одолжила Маргарита Австрийская. Царица Савская с истинно царской грацией прошествовала по площади, раздавая воздушный поцелуи во все стороны. Увидев прозрачную ступеньку, она ахнула и от души подняла подол, показав свои хорошенькие белые ножки аж выше колен.

С одной стороны, после костюма Евы коленки это как бы даже и скромно. С другой стороны, коленки заставили зрителей вспомнить, как только что выглядели эти ноги во всю длину, и откуда они растут.

Известно, что царица Савская загадывала загадки. Книжник решил, пусть загадки будут московские.

— Шел муж с женой, брат с сестрой да шурин с зятем, много ль всех? — спросила Колетт.

Трибуле, глядя на простолюдинов, приложил палец к губам, а потом повернулся к господской трибуне. Господа посмотрели на королевские места.

— Трое! — ответила Луиза Савойская.

— Верно, Ваше Высочество! — ответила Колетт, — Зимой греет, весной тлеет, летом умирает, осенью оживает?

— Шуба? — предположила Франсуаза де Фуа.

— Снег, — сказала Маргарита Австрийская.

— Браво! Снег! Голову едят, тело бросают, а кожу носят.

Господа замялись.

— Растение какое-то, — буркнул король Франциск.

Трибуле повернулся к простолюдинам.

— Лен! — крикнули сразу несколько человек.

— Молодцы, — следующий вопрос отправился к господам, — Вечером наземь слетает, ночь на земле пребывает, утром опять улетает.

— Роса? — предположил коннетабль.

— Верно! Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь.

Господа улыбнулись, но ответа никто не назвал. Как специально промолчали.

— Репа! — крикнули из толпы.