— Ни в огне не горит, ни в воде не тонет? — Колетт случайно спросила толпу.

— Говно! — крикнул кто-то, и все засмеялись.

— Сам ты говно, — сказал Трибуле, и все засмеялись еще больше, — Господа что скажут?

— Снова снег? — Маргарита.

— Лед же! — Франсуаза.

— Верно, лед! На блюде не лежали все их едали?

Господа задержались с подбором приличного в обществе слова, а из толпы крикнули:

— Сиськи!

— Верно! — сказала Колетт и с низким поклоном проиллюстрировала ответ господам.

— Сидит девица в темной темнице, коса на улице, — продолжила она.

— Петронзилла? — предположила Луиза Савойская, имея в виду длинноволосую героиню итальянской сказки.

— Попытка хорошая, Ваше Высочество, но здесь метафора.

— Трензель? — предположил Галеаццо Сансеверино.

— Он железный, кто ж его сравнит с девицей и косой, — Колетт повернулась к толпе.

— Морковка? — спросила маленькая девочка.

— Правильно, морковка!

Девочка радостно завизжала.

— В воде родится, а воды боится. Господа?

— Соль! — крикнул викарий из окна второго этажа.

Он не сам угадал, ему монахи подсказали. На самом деле, ему уже не первый ответ подсказывали, но он выжидал наиболее приличного сану вопроса.

— Браво, Ваше Преосвященство! Сидит дева, в сто рубашек одета. Кто ее раздевает, тот сам слезы проливает.

— Принцесса? — предположила Франсуаза де Фуа.

— Нет, тут снова метафора.

— Крепость! — предположил король Франциск.

— Верно, Ваше Величество, но есть еще один ответ.

— Что скажут горожане? — спросил Трибуле.

— Луковица! — ответили сразу несколько женских голосов.

— Кому крепость, а кому и луковица, — улыбнулась Колетт, — Всем спасибо, и листаем Писание дальше. Вавилонская башня!

На этих словах с господской трибуны быстро спустились несколько рыцарей, а напротив королевского кресла поднялись ширмы.

Про Вавилонскую башню в книге Бытия текста немного. И по хронологии она поминается намного раньше прочих историй. Можно бы было ее и не ставить, но раз уж среди реквизита нашлась башня, то почему бы и нет. К тому же, падение башни это зрелищно и неожиданно. И дает хороший переход к кулачным боям.

— И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошёл Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдём же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

Алхимик взорвал заложенный в надстройке башни заряд фейерверка. За кулисами дернули веревку, и верхняя часть башни сложилась на горку. Тут же набежал плотник с помощниками, не такой уж тяжелый каркас из бруса подняли и положили рядом с горкой.

— И рассеял их Господь оттуда по всей земле. И они перестали строить город, — тут Книжник добавил от себя, — И началась с тех пор вражда между народами разных языков. С тех пор по праздникам московиты устраивают кулачные бои, где рядятся потешно кем угодно, хоть инородцем, хоть диким зверем в звериной шкуре, а могут невозбранно и в монахов одеться. В этих потешных боях считается нечестным использовать любое оружие кроме того, что дано человеку Господом.

Площадь забурлила, и с разных сторон выдвинулись два отряда. От дворца епископа — «Монахи» в сутанах, а от замка Акайя — «Рыцари» в шкурах и масках.

— Как в наших потасовках на свадьбах, в московских кулачных боях невозбранно участвуют и мужики, и дворяне, и даже священники. Все равны. Кто-то гордо бьется с открытым лицом, — продолжил Книжник.

Перед строем «монахов» вышел Устин, и зрители его поприветствовали.

— Кто-то надевает маску, чтобы не смущать противников.

Из противоположного строя выступил высокий рыцарь, одетый в львиную шкуру и в маске льва. Ого! Много ли в Турине и окрестностях львиных шкур?

Остальные господа рыцари просто обобрали выставки трофеев в ближайших замках, и большинство оделось кабанами или оленями. Маски же, как правило, не подходили к шкурам и изображали разные забавные морды. Только Лев, Конь и Вепрь, стоявшие перед строем, озаботились цельной концепцией костюма.

— Многие одеваются как на маскарад, в шкуры, в маски и даже в сутаны священников, — повторил Книжник.

Зрители рассмеялись. Они уж было подумали, что в бой вышли монахи. Толпе необязательно знать, что отряд в сутанах возглавляет аббат, а ряженые в шкурах — рыцари.

— Кулачный бой — это не россыпь поединков, а бой отрядов. Победит та сторона, которая прорвет строй противника и рассеет его отряд.

Труба и Барабан заиграли московскую мелодию, которую отрепетировали с Устином, и два строя двинулись друг на друга. Сутаны — выдерживая линию, двумя шеренгами. Шкуры — неплотной толпой.

Концепцию прорыва строя знали не только русские. Толстый Вепрь рванулся проламывать левый фланг монахов, а Лев и Конь вместе — правый.

За левый фланг Устин, стоявший по центру, не боялся. Его держали Тодт и Мятый с дружными студентами. В центре стояли «наемники» из Сакра-ди-Сан-Мигеле. Справа — аббат и сборная аббатства. Из них один аббат мог бы устоять против среднего рыцаря в драке один на один, а с остальными оставалась только надежда на плотность строя.

Устин побежал навстречу Льву, столкнулся с ним грудь в грудь, остановил высокого рыцаря, ударил его кулаками в бока. Присел под ударом правой в голову, принял вскользь удар левой, отступил на полшага и выдал «в душу» что было сил.

Конь врезался в правый фланг, яростно размахивая кулаками. Но строй не прорвал и сцепился с отцом Августином.

Тут же на монахов обрушились рыцари. Бойцы пробежали справа и слева от Устина и Льва, и Устин, ударив Льва правой, левый кулак вбил в середину груди другому рыцарю. Этот оказался легковесом, поскользнулся и упал.

Лев с разворота и даже без подшага ударил Устина в лицо. Рыцарь возвышался над Устином почти на голову, и руки у него были длинные, Устин не успел увернуться и пребольно получил в правую бровь. Человека, непривычного к кулачному бою, такой удар поверг бы на землю. Даже у русского в голове загудело.

Устин сократил дистанцию и ответил ударом правой в челюсть, потом левой под ребра, прижался к противнику и снова принял вскользь удар левой. Лев, похоже, совершенно не привык бить левой рукой. Вот удар правой у рыцаря хорош, не дай Бог второй раз такой пропустить. Устин обхватил Льва, подлез ему под правую руку и бил в живот. Лев пару раз сунул ему в голову левой, несильно попал в лоб и в плечо. Потом перешел к борьбе. Поставил подножку и с разворотом бросил противника.

Устин вылетел за вражеский строй и чудом устоял на ногах, Лев тоже развернулся.

Тем временем, строи сражались без лучших бойцов.

Отец Августин навешал затрещин Коню, который ожидал ударов кулаками. Аббат же, придя на руководящий пост из благородного сословия, наводил дисциплину среди нижестоящих как среди слуг или солдат и изрядно набил руку, раздавая подзатыльники. Лев не помог прорвать строй, и монахи пока что стойко держались под напором пьемонтского рыцарства.

Экс-францисканцы, хотя и не чуждые рукоприкладству, в честном бою проигрывали рыцарям. Но не всухую. Рыцари уронили троих, потеряли одного, но не прорвали строй. Брат Николя держал удары и даже сам удачно положил рыцаря, бесхитростно толкнув его в грудь двумя руками с подшагом.

Тодт сманеврировал своим флангом, сместившись к центру. Против Тодта оказались на удивление неслаженные бойцы без явного командира. Вепря поймали в ловушку. Тодт специально поставил рядом двух самых маленьких студентов, а за ними Мятого. Мятый подпер этих двоих, а то бы они разлетелись под плечом Вепря. И сам очень удачно ушиб Вепря над ухом нисходящим русским ударом. Еще не набежали остальные рыцари, а Вепрь уже растерянно помотал головой и сделал шаг назад.