Если я его так, то он меня этак? А если так? Шаг, позиция. Как ответил? Здесь можно пробить. Не вышло? Пусть. Второй раз так не делаем. Он бьет, берем защиту, удар в ответ. Отбился, разорвал дистанцию. Не спеша подбирается ключ к защитам, находится уязвимое место. А потом атака, ложный удар, защита, тот самый просчитанный прием — и враг лежит. Или не лежит. Если нашел, чем ответить.

Фехтование требует ума, а работу ума дураку не понять. Дураку надо, чтобы мелькали руки-ноги-клинки. Первое время он и сам, если не струсит взяться за меч, будет то махать в сторону противника с дистанции, с которой заведомо не дотягивается, то переть напролом в ближний бой. Как поумнеет, поймет, что старшие на его три удара в никуда отвечают одним в цель.

Тут, конечно, можно выкатить дилетантский и очевидный ответ, что отсутствие активности в бою не делает бойца даже похожим на мастера. И что мастерство не сводится к одинокому удару. Некоторые мастера могут просчитать поединок на шесть ударов, каждый из которых будет легко парирован и заставит противника чуть-чуть раскрыться, чтобы седьмой безответно прошел в цель.

Надо понимать, что первична в фехтовании работа головы, а не конечностей. Голова должна решать, сколько какой активности надо проявить для победы. Нет единственно верной стратегии против любого врага. Сегодня надо сделать один удар, завтра надо будет загонять темп.

Короче говоря, трое миньонов открыто нарывались. Открыто и невежливо. Потому что турнир есть развлечение, и совершенно незачем ссориться с достойным рыцарем, с которым тебе угодно скрестить мечи или преломить копья.

— Начнем с того, что вы три трусливых поросенка, — сказал Макс, — Вы собираетесь биться со мной всем стадом или по очереди?

— От поросенка слышу, — сказал старший из них, — Мы вызываем вас на бой, тебя и вот этого рыцаря, как там его?

— Добрый сэр Энтони Маккинли, — ответил шотландец, — Трое на двоих или кто-то из вас струсит?

— Трое на троих, если вы найдете кого-то, кто не побрезгует защищать вашу честь.

— Мы найдем и больше, жаль, что вас всего трое, — сказал Макс, — Пешими или конными? Какое оружие?

— Пешими. Поллэкс и копье.

— О! Как в старые добрые времена. Энтони, ты дружишь с поллэксом?

— Оставил свой в Борго-Форнари. Одолжу у кого-нибудь.

— Когда? — спросил Макс.

— Хоть сейчас. Чем быстрее, тем лучше.

— Принято. Встретимся у герольдов.

Миньоны ушли.

— Кого пригласим? — спросил Маккинли, — Я тут, похоже, никого настолько хорошо не знаю.

— Сансеверино или Устина, — ответил Макс, — Ты не видел тут герба ди Кассано?

— Нет.

— И я не видел. Скорее всего, мессир Доменико воюет за наших врагов, если еще жив.

Не успел Макс дойти до шатра, как к нему подбежала Шарлотта.

— Милый, тебя хотят убить.

— Я знаю. Можешь порадоваться. Тогда тебе не придется идти в монастырь.

— Все равно придется.

— Тогда какая тебе разница, убьют меня или нет?

— Я хочу в хороший монастырь, а не в какой попало.

— Желательно в мужской?

— Желательно в тот из мужских монастырей, куда жены ссылают неверных мужей.

— То есть, на Кипр к иоаннитам? — Макс вспомнил единственную известную ему историю по то, как муж ушел в монастырь при живой жене.

— На Кипр, так на Кипр. Там, наверное, потеплее, чем здесь.

— Если меня не убьют, обещаю, что отправлю тебя на Кипр. Ты довольна?

— Нет. Обещай, что лично отвезешь меня в монастырь и передашь настоятелю из рук в руки.

— Обещаю.

— Даже если придется пересечь море?

— Да.

— На что только не пойдет мужчина ради любимой женщины.

Макс собрался сказать, что больше не любит Шарлотту, но передумал. Это было бы очень некуртуазно и категорически противно духу каникул, турниров и королевского двора. Здесь принято любить всех дам, даже не очень верных.

— На что угодно, — ответил Макс и поцеловал жену.

— Пешим или конным? — спросила Шарлотта.

— Пешим. Трое на трое.

— Ты же говорил, что никто не вызовет на пеший бой хромого.

— Это было про порядочных рыцарей. Меня вызвали непорядочные.

Устин довольно ловко отбился два боя верхом. Привычную легкую саблю пришлось заменить на меч, но и с мечом он достойно постоял за себя.

— Пеший бой? — удивился он, — С топорами и копьями? Могу, конечно. Мы так на медведей ходим. С копьем и топором.

Сансеверино покопался в своем арсенале и нашел три поллэкса и три копья.

Герольд объяснил правила.

— Сначала метаете копья, потом сходитесь на топорах. При необходимости можете использовать мечи и кинжалы. Потеря оружия не является поражением. Борьба разрешена. Упавший считается выбывшим и не встает до конца схватки. Поэтому по упавшему бить нельзя.

— Если рыцарь стоит на колене, его можно бить? — спросил Устин.

— Конечно нет! — ответил герольд с видимым возмущением. Как можно такого не знать.

— Наш друг приехал очень издалека, — сказал Максимилиан.

— Тогда прошу прощения, — ответил герольд, — Я вижу на Вас миланский доспех, и говорите Вы с ним по-немецки. У нас считается упавшим рыцарь, который коснулся земли коленом или руками. Или шлемом, если не коленями и не руками.

— Как это? — удивился Устин.

— Был случай, когда упавший рыцарь оспаривал судейство. Утверждал, что он воткнулся в землю забралом, но руки и колени земли не коснулись.

— Но он бы не смог встать, не касаясь земли.

— Он встал, опираясь на оружие.

— Благодарю за разъяснение. А мы должны биться каждый против своего противника или все против всех?

— Как вы договорились.

— Все против всех, — сказал старший миньон.

— Значит, все против всех, — подтвердил герольд. Каждый может бить любого противника. Тот, кто раньше прочих победит своего, может прийти на помощь товарищу. Двое или трое на одного не считается поводом для остановки боя.

— Бить можно куда угодно или только по доспехам? — спросил Устин.

— Куда угодно.

— Но если я кого-нибудь пораню или мало ли вдруг случайно убью?

Миньоны рассмеялись.

— На все Божья воля, — серьезно ответил герольд, — Никого не осудят за раны, нанесенные без нарушения правил.

Поединок на копьях и поллэксах не вчера герольды придумали. Он был старой бургундской традицией. Легендарный и непобедимый Жак де Лален сражался по этим правилам, в том числе и трое на трое.

Насчет «на все Божья воля» — тоже не шутка. Рыцари на турнирах, где сходились благородные люди со всем уважением, лупили друг друга от души в том числе и настоящим заточенным оружием. Били топорами, кололи кинжалами. Кровопролитие не считалось нарушением. За травмы не штрафовали и не осуждали. Случись кому на турнире погибнуть, предметом разбирательства стало бы не само по себе нанесение смертельных ран, а возможное нарушение правил. Как это произошло в 1559 году, когда был отлучен от королевского дворе и разжалован из гвардии Габриэль де Лорж, граф Монтгомери, невольный виновник трагической гибели Генриха Второго.

Что касается борцовских приемов на ристалище, то здесь к единому мнению благородные господа за последние несколько сотен лет так и не пришли.

Половина рыцарей говорила о неуместности борьбы, ибо сражаться надлежит оружием, а не руками, как подлый люд. И случись кому из этой половины организовывать турнир, он непременно писал, что борцовские приемы запрещены, или наказуемы, или нечестны, и что герольд обязан остановить бой при виде того, как хитрый рыцарь начал бороться вместо того, чтобы биться оружием.

С другой стороны, необходимость накладывать запреты на борьбу говорила о том, что многие другие достойные рыцари считали борцовские приемы уместными и приемлемыми. По состоянию на 1521 год эта точка зрения стала более популярной, потому что на недавнем турнире «Битва золотых шпор» в Кале король Франциск предложил королю Генриху именно что борцовский поединок, и англичанин охотно согласился. Когда бы оба короля не практиковались регулярно в борьбе, и речи бы про такой поединок не зашло.