А слева высился другой необычный утес — полосатый рог десятиметровой высоты, возле которого открывалось узкое устье Кассикаитю.

Внезапно с воды снялась утка и полетела к устью. Мы двинулись полным ходом вдогонку. Я приготовил ружье, лодка свернула на Кассикаитю, и тут, совсем рядом, мы увидели на крутом откосе свернувшуюся в клубок огромную змею. Анаконда!..

— Стреляйте, начальник! — завопили все в один голос, и я инстинктивно нажал спуск.

На голове змеи появилась черная точка, длинное пятнистое тело обмякло.

Несколько месяцев тому назад я застрелил пятиметровую анаконду; эта была раза в полтора больше, толщиной сантиметров двадцать — двадцать пять.

— В жизни я не видел такой большой камуди! — воскликнул Иона.

— В ней метров десять, судя по голове и толщине тела, — предположил Джордж.

В этот миг голова анаконды коснулась воды, и громадное чудовище забилось в конвульсиях, словно взбесившаяся пружина; змея извивалась, хлестала о землю, наконец скатилась в реку и исчезла. Мы окаменели от ужаса: что было бы с нами, попади мы под удар. Течение разворачивало лодку; вдруг рядом громко захлопали крылья — это спокойно взлетела и скрылась утка…

Но меня уже беспокоило другое: что если я только ранил змею? Пусть даже это одна из самых отвратительных тварей на свете, необходимо убедиться, убита она или нет. Но как? Анаконда не всплывала, а река была глубокая.

— Останавливаться нельзя, — напомнил Тэннер, — потом не заведешь мотор!

Это решило вопрос. Мы продолжали путь вверх по реке среди серых скал и однообразно зеленой растительности, над которой простерлась белая пелена облаков.

Курри-курри — черные ибисы — попадались здесь так же часто, как на Буна-вау; множество змеешеек ходили по стволам или плавали в поисках рыбы, высунув из воды изогнутую шею. Заметив нас, они взлетали, распластавшись крестом над рекой. Тонкое тело и узкие крылья не мешали им искусно парить. Все выше и выше поднимались они по спирали, управляя в полете своим клиновидным хвостом.

Судя по растительности, мы приближались к более сухим областям; устье Кассикаитю служило как бы зональной границей.

Мы позавтракали на черном утесе под сенью деревьев, которые на высоту до шести метров были увешаны мусором, приносимым паводком в дождливый сезон. Лениво текущая вода была пронизана солнечными лучами, в которых резвились стайки рыб. Одни были серебристые, с фуксиновыми плавниками, исчерченные поперек черными и перламутровыми полосами; другие щеголяли продольными полосами серебристого и пурпурного цвета. У толстых циклид отчетливо выделялась на боках черно-белая буква «V».

— Здесь камуди задушила человека из Пограничной комиссии, — вспомнил Джордж. — Когда подоспели остальные, он уже был мертв. Индейцы редко купаются в этой реке, боятся змей.

Все европейские путешественники, побывавшие на Кассикаитю и протекающей поблизости Куювини, встречали исполинских змей. Первый из них, Шомбургк, писал в 1837 году:

«Мы видели также большую змею комути (боа), которая, проглотив крупную добычу, лежала неподвижно на болоте, распространяя отвратительный запах. Хотя я ранил ее пулей, когда она направилась в нашу сторону, нам пришлось отступить. Змея достигала в длину восьми метров, превосходя размерами всех, виденных мною ранее».

Есть места, изобилующие игуанами, или пераи, или аллигаторами, а в этой области полно огромных анаконд. Никто не знал и не пытался установить, чем объясняется такое скопление. Примечательно, что даже антрополог Фэрэби иллюстрировал одну из своих статей наряду с портретами индейцев двумя снимками анаконд.

Поскольку предание о сотворении мира называет прародительницей индейцев дочь анаконды, тарумы никогда не трогали этих змей. Для них анаконда была членом племени, и они относились к ней с большим почтением, величая «дядюшкой».

Но Безил считал, что именно этот «дядюшка» с его непомерным аппетитом заставил тарумов в конце концов покинуть берега Кассикаитю (где они поселились, придя в Британскую Гвиану) и уйти на Эссекибо.

Иона, сидевший поблизости, громко рассмеялся, слушая наш разговор. Я повернулся к нему.

— Ну как, Иона, настроение стало получше? Хоть теперь-то нравится тебе наше путешествие?

Иона улыбнулся мне, и я впервые уловил в его взгляде следы былой сердечности.

— По-моему, все путешествие было замечательным! Сколько нового мы увидели! Ну и домой, конечно, будет приятно вернуться, особенно теперь, когда я путешествовал совсем как древние индейцы. В былые времена индейцы забирали жену и детишек, садились в лодку и отправлялись в путь на год, а то и больше. Куда бы человек ни попал, он мог рассчитывать на гостеприимство людей своего клана, к которому принадлежал от рождения. Одни относились к клану маипури — тапира, другие к клану ханнакуа и так далее. В жены брали только женщин своего клана. Вождей не было, каждый подчинялся старосте своей деревни, но все члены клана считались родственниками, хоть бы они жили за сотни километров друг от друга. Приедет куда-нибудь человек и сразу ищет своих, а они обязаны хорошо принять его. Теперь-то все это забыто, многие араваки вообще не знают, к какому клану принадлежат. Но я не об этом хотел сказать, а о том, почему индейцы отправлялись в такие путешествия. Они точно знали, что хотят увидеть, — в частности, Великую реку, которая течет вокруг всего света.

— Иными словами — океан? А ты знаешь, что именно твое племя первым вышло в море и заселило Вест-Индию, что араваки проникли на север до самой Кубы, даже во Флориду?

— Знаю, начальник. И они часто бывали в Гвиане. Но чего все эти путешественники боялись, так это «Мертвого моря». В «Мертвом море» все шло ко дну, даже хлопок тонул. Поэтому, когда они выходили к воде, всегда пускали стрелы из легкой травы и следили, не потонут ли они.

Постепенно в облаках открылись голубые просветы. Солнечные лучи преображали весь ландшафт. Зелень начинала блестеть, по темной воде бегали яркие блики, отливала золотом тонкая пленка цветочной пыльцы. Мы миновали Каринаб — здесь река, глухо ворча, огибала могучие каменные глыбы. Очертания берегов непрерывно изменялись, за длинными прямыми участками следовали мелкие извивы. Еще чаще, чем на Мапуэре, встречались причудливые утесы.

Медленно сгущались сумерки, а когда стало невозможно различать затонувшие бревна, мы свернули к берегу. Крутой песчаный откос, густо поросший узловатыми гуайявами, генипами и другими мелкими деревьями, поднимался метров на двенадцать, завершаясь острым гребнем.

Я повесил фонарь в глубокой яме между корнями и сел обедать. На небе выплыла полная луна, осветив асфальтово-черную воду. После обеда я забрался в гамак и стал смотреть, как наши рыболовы вытаскивают здоровенных, больше метра, хаимар. Глаза рыб, попадая в луч света, вспыхивали красными огоньками.

Среди ночи я внезапно проснулся. Луна превратила небо в серебристо-синюю чашу, опирающуюся краями на ажурную кайму листвы. Тихий ветер прошел по кронам и изменил узор. У самого моего лица лежали черными силуэтами упавшие на накомарник листья, а над животом точно парила в воздухе древесная лягушка с широко растопыренными пальцами.

Я приподнялся на локте, любуясь сиянием в лесу, торчащими из реки утесами… Вода стала прозрачной, и с высоты десяти метров подводные камни и мели казались роем затопленных островков. Что это — игра лунного света? Или иллюзия, сонное видение? Я лег и уснул опять.

Тэннер уменьшил поступление горючего и заставил мотор работать почти нормально, добился даже того, что он стал заводиться. С утра мы плыли среди гладкой равнины; широкое русло петляло, образуя заливы и лагуны, по берегам которых росли болотные акации. Затем пошла сильно пересеченная местность, река сузилась, повороты стали круче, с резкими изломами там, где скалы преграждали путь потоку. Несколько раз нам пришлось даже разгружать лодку и переносить вещи по берегу.

Малейшая задержка раздражала меня. Я не представлял себе, что со мной будет, если мы опоздаем к самолету. Времени оставалось в обрез. А вдруг волы не придут?.. Нет, об этом лучше не думать…