Миссионеры видели только две возможности заставить ваи-ваи работать в миссии: искусственно создавать недостаток нужных им товаров или приобщить их к цивилизации. То, что они видели в миссии, уже научило индейцев ценить преимущества некоторых промышленных товаров, особенно алюминиевой и эмалированной посуды. Она настолько превосходила примитивные, хотя и красивые, гончарные изделия самих ваи-ваи, что те перестали выделывать их. Большим спросом пользуются патроны: двое индейцев уже обзавелись ружьями, и можно было не сомневаться, что вскоре все племя откажется от лука и стрел, разве что сохранит их для рыбной ловли.
Если ваи-ваи привыкнут носить одежду из тканей, они постепенно утратят интерес к бисеру, зато с большим вниманием отнесутся к привозному продовольствию (рису, мясным консервам, сахару, соленой рыбе, сгущенному молоку) и промышленным товарам… «В конце концов, здесь, так же как и в других местах, — подумал я, — индейцы будут вынуждены постепенно забросить свои поля, отказаться от привычного образа жизни, а наемный труд поневоле станет необходимостью». Меня удручало сознание того, что любое проявление щедрости с моей стороны только ускорит этот процесс.
Так или иначе, эти простодушные люди получали от меня взамен каждого заработанного доллара товаров только на пятьдесят центов. За пятнадцать дней работы я выдал Чекеме по унции[26] красного, белого и голубого бисера (я был вынужден экономить этот наиболее портативный и дефицитный товар), секач, напильник, девяносто метров лески, топор, катушку ниток и кусок мыла. Остальные выбрали себе то же самое, и лишь Маваша попросил заработанные им пятнадцать долларов сохранить как взнос в счет стоимости ружья.
Индейцы гордо отходили в сторону, довольные своими жалкими сокровищами, а у меня на душе скребли кошки. Я вспомнил, как они голодные, с тяжелыми ношами пробивались через лесную чащу, как, несмотря ни на что, с ними всегда можно было договориться, как при любых обстоятельствах они не теряли чувства юмора. Это были хорошие, достойные уважения люди!
Рассчитавшись, я стал раздавать продовольствие на следующий этап экспедиции, стараясь одновременно определить, сколько останется запасов, чтобы нанять еще носильщиков.
Мистер Ливитт стоял тут же, на случай, если бы понадобилась его помощь, и разговаривал с окружившей нас толпой. Его светловолосый сынишка Кальвин карабкался через ящики и играл со своими смуглыми сверстниками, расписанными красными и черными полосами. Фоньюве (он совершенно оправился после удаления зуба) и Уильям стояли рядом. Несколько древних старух старались ощупать каждый мешок своими длинными пальцами, заглянуть в каждый ящик. Женщина могучего телосложения держала на руках крохотного малыша, на котором были одни лишь бусы и серьги из птичьих перьев. Милый бутуз внезапно пустил желтую струйку прямо на земляной пол. Окружающие были слегка смущены, но что спросишь с такого несмышленыша?
Вдруг все расступились, пропуская в склад тучного важного мужчину. На его полном лице под правым глазом выделялась большая родинка. Было заметно, что он сильно простужен. Вместе с ним вошла самая красивая индианка, какую мне когда-либо приходилось видеть, — лет шестнадцати, с красной полосой на курносом носу, с прелестным улыбающимся ртом, мелкими белыми зубами, длинными, до плеч, волосами и большими приветливыми карими глазами. Фигурка у нее была чудесная. Ее одежду составляло бесхитростное одеяние из зернышек и бисера, среди которых висела английская булавка — как раз там, где у англичанки висел бы крестик.
Она одарила нас сияющей улыбкой
Ослепив нас белозубой улыбкой, она села и весело защебетала, обращаясь ко всем поочередно, в том числе и ко мне, хотя я, разумеется, не понимал ни слова. Она мило поглядывала на меня, но тут же смущенно отводила взгляд и без конца улыбалась. Мужчины глаз с нее не сводили. Ее непринужденная приветливость была так не похожа на обычную суровость волевых индианок. Она казалась воплощением женского обаяния и мягкости — эта своеобразная индейская Лоллобриджида[27].
Миссионер рассказал мне, что Юкума, ее муж, только что вернулся. Ему было поручено доставить на лодке троих ненадежных ваписианов к началу тропы, ведущей в саванны. Он дошел с ними до Карардаваны, чтобы обменить терки, и там простудился. Обычно ваи-ваи не знают простудных заболеваний, но стоит им попасть в саванны, как они обязательно заболевают. Поэтому они предпочитают туда не ходить.
Два дня спустя, захватив с собой Эндрью, Иону, Чекему и троих ваписианов, я отправился вверх по речушке Оноро изучать прибрежный лес. Жена Юкумы сопровождала нас до своей родной Якки-Якки. Ее присутствие в лодке будоражило мужчин. Я хотел сфотографировать молодую женщину, но фотоаппарат, которого она до сих пор ни разу не видела, так ее занимал, что об удачном снимке не приходилось и мечтать: в видоискателе я видел только застывшее лицо и изумленные глаза, внимательно изучающие мой аппарат.
На выбранной нами пробной площади многие деревья оказались лианами. Часть года пойма реки затоплена медленно текущей водой, и лианы образуют густые заросли — настолько запутанные, что нам приходилось пробиваться шаг за шагом. Сучья то и дело хлестали нас по лицу, за шиворот сыпалась кора, вызывая мучительный зуд; листья и ветви сплелись в такую плотную стену, что мы видели порой всего на один-два метра перед собой. Толстый слой сырых увядших листьев устилал скользкую глину. Мы злились, выходили из себя, поминутно что-нибудь роняли и потом долго искали потерянное.
Как мы обрадовались, когда подошло, наконец, время завтракать! Можно было вернуться в лодку и мирно закусить под ветвями болотной акации[28].
Гебриэл закинул в воду леску — клюнуло сразу. Сильным рывком он втащил в лодку большую, отчаянно сопротивляющуюся пераи. Падая на дно лодки, рыба перекусила леску и билась, хватая зубами все подряд, пока ее не прикончили ударом секача. Но и мертвые глаза хищницы продолжали сверкать; угрожающе торчали острые, как бритва, зубы.
В реках Гвианы множество пераи, скатов (обитающих преимущественно на песчаных отмелях), электрических угрей и крокодилов. Все они невидимы под водой, и их там значительно больше, чем змей или ягуаров в лесу. Индейцы считают, что целый день идти в одиночестве через джунгли легче, чем переплыть реку шириной в сто метров.
Эндрью рассказал нам об экспедиции Терри Холдена.
— Знаете, сколько он нанял носильщиков? Восемьдесят пять! Уж по одному этому видно, какая у нас была экспедиция.
— И что же, все они спустились вниз по Мапуэре?
— Нет, только шестеро. Доктор Холден, я, мистер Джон Мелвилл — он живет в Вичабаи — и еще трое. И знаете что? Доктор и сам не отказывался носить грузы. Он нес все время тридцать шесть килограммов — как и все.
— Что ж, молодец!
— Вот именно: хотя у нас было восемьдесят пять носильщиков, он тоже нес свою долю.
— И с грузом на спине останавливался на каждом шагу, чтобы делать снимки в лесу, вел записи о деревьях и собирал растения?
— Нет, он такими вещами не занимался. Его занимали дела поважнее. Бывало, ночь, а он вдруг куда-нибудь исчезнет. И знаете, что оказалось? Как-то ночью я заметил свет в лесу, пошел туда и увидел — он стоит в глубокой яме, которую сам вырыл, и рассматривает почву. Зачем, по-вашему, он это делал? Чего искал? Сколько я голову поломал над этим!
— Ну и что же он искал?
— Никогда не угадаете! А только я, кажется, теперь знаю. Меня натолкнула на разгадку одна заметка, которую я недавно в газете прочитал. Я думаю, Холден искал радиоактивную руду. Вы слыхали, как объясняют, почему индейцы покинули реку Кассикаитю? Потому что вода в ней радиоактивная. А я сам видел, как доктор проверял воду.
