В полдень к Прохору подполз старший лейтенант Драган, сказал:

— Пойдешь с нами сегодня в атаку. Есть приказ нового комбата Федосеева: вышибить немцев из гвоздильного склада, чтоб они, злыдни треклятые, не лезли к нам с тыла, чтоб сами удар в спину получили.

И когда отчаянные пластуны-разведчики, подкравшись к гвоздильному складу, запалили почти под носом у немцев дымовые шашки, — первая рота Драгана ворвалась в ворота. Однако сил ратных хватило на захват лишь одного складского помещения, а в соседнем, за толстой кирпичной стеной, засели враги, так что жди теперь от них любой отчаянной вылазки.

Все же, хоть и не сполна, первая рота выполнила боевую задачу: она и с тыла прикрыла защитников вокзала, да и к себе притянула множество вражьих сил. Отныне еще сильнее разгорелся бой. Разозленные фашисты теперь с трех сторон шли на гвардейцев, а с четвертой, там, где глухая кирпичная стена, повели подкоп. И как услыхал Прохор, приложившись ухом к камню, долбящую стукотню ломов, так подумалось ему в смятении: надо, надо, покуда не грянула беда-проруха, идти на прорыв! Но Драган велел держаться до последнего патрона, до последнего дыхания, ибо прорыв, как там ни рассуждай, означал спасение самих себя и невыполнение долга перед товарищами — защитниками вокзала.

Нет, нужно было стоять насмерть! И пусть легчали патронные подсумки, пусть из простреленных водопроводных труб лишь по капле сочилась в солдатские котелки ржавая вода и мучила лютая жажда — дух гвардейцев побеждал телесные страдания. Даже когда рухнула подорванная стена и полетели с тыла вражьи гранаты — не отшатнулись герои…

Почти двое суток сражались гвардейцы в складском помещении. Много среди них было раненых, еще больше убитых. А на третьи сутки, на рассвете, подтянули фашисты резервы и пошли лавиной на горстку бесстрашных защитников. Держаться стало невмоготу. И тогда старший лейтенант Драган кликнул везучего, провористого Прохора и послал его за помощью к комбату Федосееву. Пополз Прохор через площадь под свинцовым ливнем и вскоре достиг разбитого фонтана, того самого срединного местечка, где хороводили гипсовые фигурки пионеров; а уж отсюда, как только замахнуло чадом-копотью, кинулся он к вокзалу, крикнул зазывно, под взвизги пуль: «Выручай, братва, драганцев!» И Федосеев, раненый комбат, направил подспорье-подкрепление — Третью стрелковую роту во главе с младшим лейтенантом Колегановым. Но хоть и пробилась рота к складу сквозь сплошной заслон из свинца, да осталось в живых всего двадцать бойцов, не считая Прохора, провожатого.

Тем часом приспело новое лихое испытание. Налетели на вокзал вражьи пикировщики, стали бомбить, и все, что еще держалось за землю, спеклось с ней, — взвилось в вихрях огня, пыли и дыма на воздух. А затем загремели со всех сторон тяжелые гаубицы; а затем отовсюду выползли танки; а затем появились автоматчики в серо-зеленых лягушечьих шинелях…

В клочья был разодран, распылен геройский 1-й батальон. Немногим бойцам удалось приползти с вокзала в складское помещение к Драгану… чтобы тут же умереть на руках верных товарищей. А вскоре пробрался сюда вестовой из штаба батальона. Он рассказал: комбат Федосеев с группой бойцов отсечен в районе универмага, его нужно вызволять из западни. Однако не удалось пробиться к комбату, хоть и выслал Драган на выручку отборных солдат. Только и высмотрели они издалека, из укрытий, как, вскинув знамя над головой, пошел раненый безоружный комбат Федосеев в последнюю свою атаку и как вдруг упал, подсеченный…

Тогда Драган принял командование над разбитым батальоном, над остатками подразделений, которые сгущались на гвоздильном складе — единственном пристанище. Однако теперь, после взятия вокзала, враг атаковал уже целеустремленно. Куда ни глянет Прохор — везде лежат гвардейцы-богатыри: иные уже захолодавшие, бездыханные, а иные еще дышат, выкликают из последних сил предсмертное свое заклинание: «Там, в подсумке, патроны остались!»

С каждым часом редели боевые порядки гвардейцев. Того и гляди, враг размоет оборону, расшвыряет всех и начнет истреблять поодиночке. Да был прозорлив и находчив командир Драган! Приказал он бойцам отступить — но лишь для того, чтобы сузить ширину обороны и тем самым уплотнить до крепости ядра. Теперь врагу уже труднее было выискивать брешь-лазейку; зато сам отряд Драгана, спрессованный, приобрел пробивную мощь. И когда враг вконец притиснул, гвардейцы вырвались из окружения и начали отходить к Волге…

Драган решил закрепиться на одном месте, неподалеку от реки. Приказал он занять угловой трехэтажный дом на перекрестке двух улиц — Краснопитерской и Комсомольской. Потому что видимость отсюда была хорошей, да и все подступы простреливались. Только требовалось забаррикадировать входы-выходы, приспособить под амбразуры окна и проломы — и будет дом неподступной крепостью, а сорок оставшихся в живых бойцов — его гарнизоном!

Благо выдалось затишье, Драган обежал весь дом, на диво целехонький, разве что без дверей и окон. Распорядился он тотчас же направить две группы бойцов, по шесть человек в каждой, на третий этаж и на чердак, чтобы там разобрать кирпичный простенок и вдосталь наготовить камня и балок для сброса — на случай, если фашисты подступят вплотную. Позаботился он и о тяжелораненых: отвел для них глубокий подвал с бетонным сводом, где сразу же захлопотала санитарка Любаша Назаренко. А свой командный пункт разместил он в полуподвальчике с узенькими удобными оконцами, и здесь же установил станковый пулемет, который, однако, должен был молчать до самой решающей минуты: ведь осталась всего-навсего одна патронная лента — запас неприкосновенный!.. Кроме того, сюда, в полуподвальчик, снесли мешок обгоревшей ржи, и отныне сам командир раздавал в день на человека по три горстки мелкого и твердого, как дробь, зерна.

Этот-то угловой дом на перекрестке и стал последним рубежом обороны гвардейцев.

Три дня и три ночи отбивались сорок бойцов-героев от наседавших гитлеровцев, а на четвертые сутки насчитал Драган в живых девятнадцать бойцов. К той поре и зерно кончилось, и патронов и гранат стало в самый обрез. Уже метали гвардейцы в фашистов камни, уже сбрасывали на их головы тяжеленные балки. И радовался Прохор, слыша звяканье пробитых касок, но и досадовал он на Драгана: ну, на кой ляд командир бережет пулеметную ленту, когда можно в упор расстреливать фашистскую нечисть?..

К вечеру все атаки были отбиты. Повсюду, куда ни глянь, проступали из мглы, сквозь оседающую кирпичную пыль, вражеские трупы. Однако и гвардейцев осталось в живых всего десять человек. Еще одна атака — и участь их будет решена. Но ни ночью, ни даже утром, на пятый день, атаки не возобновились. Похоже было, что фашисты хотят измором взять защитников дома. Прохор видел, как они вылезали из укрытий и, явно дразня, прохаживались по завалам щебня.

— Хлопцы! — обратился Драган к верным своим содружинникам. — А ведь та поганая вражина, поди-ка, думает, что мы всякую борьбу прекратили. Враг небось и главные силы перебросил на другой участок, а на нас рукой махнул. Только раненько хоронит он гвардейцев! Еще держат наши руки оружие, еще видят наши очи злыдней заклятых. Значит, нечего нам, хлопцы, отсиживаться без дела, а треба отвлечь на себя побольше фашистских сил.

— Добрые слова, — одобрил связной Кожушко, и все согласно кивнули головами, тяжелыми от кровавых повязок. — Только нема у нас патронов, а гранат — раз-два, и обчелся. Как же нам подманить к себе фашистов?

И Драган ответил с хитрой прищуркой:

— Есть у меня думка, хлопцы! Ждут, поди-ка, фрицы, что мы белый флаг выбросим и в ножки им поклонимся. А мы поднимем наш гордый советский красный флаг и с ним пойдем в последний решительный бой!

— Дельная придумка, — одобрил рядовой Заквашин, и опять все кивнули согласно. — Но где же мы материю сыщем на флаг?

Закряхтели бойцы, стали скрести затылки. Вдруг видят: ползет к ним из темного угла подвала раненый боец Устинов, а в руках держит свою кровавую рубаху.