Сергей не успел ответить — его опередил Костя: предложил, стягивая с головы засаленный, выгоревший добела «пирожок»:

— Возьми вот, старее не найдешь.

— Чудак ты, Костя, мне же не просто старая, мне лишняя нужна, из запаса. Этак я и своей мог воспользоваться.

— Как знаешь, было бы предложено, — пробурчал Костя. — Может, скажешь, чего удумал?

Парюгин мотнул головой в сторону танка:

— Черта этого как-то бы перехитрить.

Тем временем Сергей, закрепив на голени оставшуюся часть обмотки, прикочевал к ним в ячейку: в руках — автомат, на одном плече — шинель в скатке, на втором — тяжело вдавившаяся лямка крутобокого вещмешка. Сбросив его на дно окопа, произнес тоном фокусника:

— Внимание: распускаем шнурок, раскрываем горловину — и...

И вынул новенькую, будто сегодня со склада, пилотку.

— Старья в запасе не держим, — вздохнул дурашливо.

Парюгин кинул взгляд на голову Сергея.

— Поменяй. Эту — на себя, а ношеной, раз такое дело, пожертвуем.

Взял старую пилотку, пристроил на палку, начал медленно поднимать над бруствером. Сергей, уразумев, для какой цели потребовался его испытанный временем головной убор, спохватился:

— Погодите, товарищ командир, не надо жертвовать, я сейчас...

Метнулся по ходу сообщения к ближней нише, извлек каску. Трофейную. Простреленную, потравленную ржавчиной, но сохранившую форму.

— Вот, пусть немец в свою палит. А пилотка... В ней же, посмотрите, еще пот мой не высох. Мысли мои, можно сказать, не выветрились.

— Убедил, — улыбнулся Парюгин. — Действительно, чего ради подставлять под пули твои мысли?

— Особенно если учесть, что они у него бессмертные. Хо-хо!

Это спикировал на Сергея вывернувшийся с противоположной стороны из траншеи ротный санинструктор Антон Круглов. Сергей не задержался с ответом:

— Спасибо за высокую оценку моих мыслей, товарищ военмедик. Жаль, не могу сказать того же о ваших, которые подыхают, еще не народившись.

Парюгин знал, в роте недолюбливают санинструктора. И знал, чем он раздражает парней: постоянным стремлением подчеркнуть свою принадлежность к командному составу. Костя, например, не упускал случая посмеяться над портупеей, с которой тот не расставался, хотя по рангу она ему и не полагалась.

Между тем санинструктор, подобно Косте и Сергею, был из числа тех, немногих уже теперь у них в роте ветеранов, с кем Парюгину выпало «мотать на кулак сопли» в карельских снегах. Одно это, считал Парюгин, перевешивало все изъяны поведения. Тем более, что в главном — в своем прямом деле — Круглов показал себя на уровне. И в Карелии, и здесь, под Сталинградом.

Санинструктор бережно опустил на землю медицинскую сумку, спросил, нет ли в нем какой нужды. Парюгин кивнул на Костю:

— Для Пахомова вот нашел бы чего, кашель стал его донимать. А в остальном, — поглядел на серое, низко нависшее небо, — в остальном бог пока на нашей стороне: сам видишь, немцу крылья подрезал, со вчерашнего дня налетов нет.

— Бог небом командует, — санинструктор полез в сумку за порошками для Кости, — а есть еще наземные средства поражения.

— От пули народ в нашем взводе заговоренный.

— Снайпер тоже об этом знает?

— По идее, должен бы знать, но можно и проверить. Сейчас, пожалуй, и займемся этим вопросом.

Парюгин протянул палку Сергею:

— Давай, Радченко, действуй! — И добавил, поднимая палец: — Но без нахальства.

Сергей вздел на палку немецкий трофей, посунул кверху — так, чтобы каска выступала над бруствером. Покрутил влево, вправо, вроде бы «осматривая» местность.

Прошли считанные секунды, и: ти-у-чак!

От удара пули каска крутнулась на палке и, сорвавшись, плюхнулась на дно окопа. Сергей проворно подобрал, принялся вертеть в руках, демонстрируя пулевые отверстия: с копеечную монету на входе, и во много раз больше, с покореженными, рваными закраинами — на противоположной стороне.

—  Разрывными бьет, — определил санинструктор; подошел, потрогал пальцем зазубрины, поежился: — Под такую подставься, полкотелка снесет.

Костя, тоже поежившись, проговорил с угрюмой усмешкой:

— Напишу богу заявление: если суждено погибнуть, сделай, мол, так, чтобы сразила обыкновенная пуля.

— Пиши, передам, — не замедлил предложить свои услуги Сергей, — у меня с ним прямая связь.

Парюгин вновь поднял палец: к делу!

— Повторим, — кивнул Сергею.

Сергей выставил мишень над бруствером, покрутил, как и перед этим, из стороны в сторону. Пуля не заставила себя долго ждать. И снова от ее удара трофей оказался на земле.

— Повторим.

Опять Сергей проделал все в установившейся последовательности. Подождали. Снайпер молчал. Подождали еще — нет, никакой реакции.

— Смотри ты, как скоро мы отладили взаимопонимание, — усмехнулся Парюгин. — Если так, рискнем теперь лоб подставить.

Придвинул к стенке окопа ящик из-под гранат, достал из футляра бинокль — подарок отца к вступительным экзаменам в институт, поправил пилотку и, крякнув, поставил на ящик ногу.

Костя крутнул головой, произнес тоскливо:

— А мне чегой-то боязно.

— Мне самому боязно, — вздохнул Парюгин. — Только не полезешь к танку вслепую, нужна рекогносцировка. Хотя бы самая общая.

Все же Костя остановил его:

— Нет, это не дело!

Повернулся к санинструктору, который все еще оставался с ними, ухватил за ремень портупеи, точно боялся, как бы тот не сбежал:

— За порошки спасибо, комсостав, теперь выручай каской. Во время последней бомбежки видел ее на твоем, извиняюсь, шарабане. Где она? Не в сумке, случаем?

Санинструктор молчал, смешавшись.

— Ну, ну, не жмитесь, товарищ военмедик, — поддержал Сергей. — Командир жизнью рискует.

— Да разве я — что? — Круглов суетливо полез на дно сумки, под бинты и вату. — Вот! Пожалуйста! Какой разговор!

Каска хранилась в вощеной бумаге и блестела, словно смазанная. А может, заботливый хозяин и впрямь помазал чем, заслоняя от ржави.

Он сам нахлобучил каску на голову Парюгину и хохотнул, довольный собой.

Парюгин поправил ее, приподняв со лба, ступил на ящик. Не в рост — на корточки. Помедлив, начал распрямляться. Без рывков, размеренно. Следя, как сантиметр за сантиметром уползает книзу глинистая стенка.

Наконец открылся сумрачный горизонт. На сером фоне набрякшего неба глаза тотчас ухватили знакомые контуры танка. Однако увидев его, Парюгин непроизвольно смежил веки. И постоял так — с захолодевшей спиной, пытаясь заставить себя не отсчитывать секунду за секундой в ожидании выстрела.

Снайпер молчал. Выходит, удалось внушить ему, что с ним затеяли игру. Не более того. На этом и строился расчет.

Снайпер молчал. Спина стала оттаивать. Парюгин перевел дыхание и, стараясь не делать резких движений, подтянул за ремешок бинокль, приставил к глазам. Мощная оптика не просто приблизила черную махину, а как бы обозначила в натуральную величину.

От знобкой близости затаившейся под броней смерти опять стянуло спину, но он не позволил себе разглядывать танк, а тем более отыскивать бойницу — переключился на обследование подходов.

Собственно говоря, предложенное Костей решение подсказывалось особенностями местности на занимаемом взводом рубеже. Здесь линию фронта пересекала наискось незаметная со стороны лощинка — она протягивалась узким языком довольно далеко на нейтралку, кончаясь крутой загогулиной метрах в семидесяти от танка. Правее танка.

Степь в этом месте поросла высокой, в метр, полынью. Ветвистой, что твой кустарник. И достаточно густой — такая обычно обитает на залежах.

Правда, перед самыми окопами от нее остались расхристанные сиротинки, но по всей лощине, а главное, вокруг танка заросли уцелели. И обещали послужить неплохим прикрытием.

Цепко фиксируя все это сейчас в памяти, Парюгин не вникал в разговор у себя за спиной, а когда, наконец, сполз с бруствера и, сняв каску, поспешно сел на ящик, чтобы скрыть противную дрожь в коленях, ему преподнесли сюрприз: