Когда-то еще представится — и представится ли? — подобная возможность, было бы непростительно упустить. Но имеет ли она право решать этот вопрос самостоятельно, единолично?

Постояла у окна, обращенного к улице. Редкие прохожие мельком взглядывали на нее и спешили дальше. Ни одного знакомого лица...

Посмеялась над собой: не наивно ли надеяться, что именно теперь кто-то из товарищей вздумает прогуливаться под ее окном?

Перебрала в уме возможные варианты решения задачи, остановилась на самом простом и, пожалуй, наиболее надежном: надо во что бы то ни стало отлучиться из аптеки. Найти предлог, который не вызвал бы подозрений у хозяина. Подозрений и нареканий, что она затягивает приготовление микстуры.

В качестве одного из компонентов в рецепте значился диуретин — та самая сосудорасширяющая добавка. Это белый мелкокристаллический порошок, весь его запас хранился у них в небольшой банке с притертой пробкой. В стеклянной банке с притертой пробкой.

Лена вынула пробку, положила на стол, а банку подняла, как могла, высоко и выпустила из рук.

Банка не разлетелась, против ожидания, на мелкие осколки, а с глухим стуком осела, растрескавшись, вокруг белой горки порошка на паркетном полу. Его можно было легко собрать, диуретин, собрать и пустить в дело. Тогда она протянула руку к подставке, на которой выстроились в ряд пустые тонкостенные колбы, зажмурилась и сдавила ближнюю колбу в кулаке. Стекло податливо хрустнуло.

Замерла в ожидании боли, но нервы были так напряжены, что боль не почувствовалась, только ладонь стала горячей и влажной. Разняла пальцы, подержала руку над горкой диуретина: он тотчас окрасился кровью. В состав лекарства такой не введешь.

На шум прибежал Карл Иванович. Увидев кровь, заохал, запричитал, и Лена, словно спохватившись, ощутила вдруг боль, у нее закружилась голова. По-настоящему. Чтобы не упасть, она даже была вынуждена опереться здоровой рукой на старика.

Все получилось очень естественно. Охая, он помог Лене дойти до дивана, сразу начал хлопотать над раной — извлекать стекло, обрабатывать спиртом, йодом, бинтовать.

Лишь покончив со всем этим, спохватился, что безалаберная девчонка, у которой все валится из рук, самым ужасным образом подорвала репутацию аптеки: без диуретина не приготовить микстуру, и кто знает, чем это теперь кончится.

— О, майн готт.

Лена с решительным видом сбросила халат.

— Сбегаю в аптеку медицинского общества: у них наверняка найдется щепотка диуретина. Только черкните два слова господину Морицу.

Оказавшись за дверью, кинулась раньше не на Атаманскую, не к Морицу, а в Казачью слободу — в столярную мастерскую, где работал один из омских подпольщиков Озолин. К нему у нее была явка на случай, если возникнет срочная необходимость связаться с партийным комитетом.

В мастерской, кроме Озолина, застала еще столяра — пожилого, незнакомого ей человека.

— Хотела насчет ремонта письменного стола поговорить, — обратилась к Озолину.

— Ремонт не по нашей части, дамочка, — Озолин скосил глаза на своего напарника, что означало: здесь откровенность противопоказана. — Новое бы что сделать — это с нашим удовольствием.

Лена извинилась, покинула мастерскую.

— Опять же все зависит от того, сколько заплатите, — крикнул ей в спину Озолин, а выйдя вслед за нею на крыльцо, спросил встревоженно: — Чего приключилось-то?

Рассказала о рецепте.

— Ой ты, — произнес столяр шепотом, и в глазах у него вспыхнул огонек; однако он тут же притушил его, сказал рассудительно: — Такое должен комитет решать. Вечером передам товарищам.

Лена, пряча за спиною перебинтованную руку, поведала о диуретине.

— Через полчаса я должна быть за своим пультом.

— Н-да...

Снял фартук, приоткрыл дверь, кинул его за порог.

— Что же, идемте, глянем, какой ремонт вашему столу потребен.

А за воротами предупредил:

— Сюда не нужно больше приходить: добудете порошок — сразу к себе, а я через час, не больше, загляну к вам от кашля чего купить. Если в руке будет газета, комитет решил — «Да».

И в продолжение всего того времени, пока бежала на Атаманскую, пока объяснялась там с господином Морицем, которому страсть как не хотелось спасать реноме конкурента, пока, возвратившись к себе, делала вид, что уже составляет лекарство, а на самом деле лишь тянула время и ждала такого желанного теперь лязга входной двери, — в продолжение всего этого времени думала только об одном: может быть, уже сегодня вечером наконец-то отболит и отвалится с тела России эта мерзкая болячка — Колчак.

Наконец, дверь впустила Озолина. Причем без обычного раздражения, почти молчком, будто угадав, что идет Мастер, которому по силам призвать ее к порядку. Столяр обстоятельно потоптался на мокрой тряпке, постеленной у порога, огляделся, прошел к стойке, за которой высился на специальном табурете Шульц.

— Кашель замучил, — сообщил ему, болезненно скривившись. — По целой ночи бухаю.

— Шухой или ш мокрот? — деловито поинтересовался старик.

— Сухой...

Не вставая с места, старик дотянулся до полки, где стояли бутылки с готовой микстурой, назвал цену. Столяр расплатился, повертел в руках не нужное ему приобретение и направился к выходу.

Еще в первый момент, как только он переступил порог и принялся вытирать ноги, Лена убедилась: явился без газеты. Однако до последней минуты теплилась надежда: может, держит в кармане, а вот сейчас достанет, чтобы сунуть на ее место бутылку. Это будет такой оправданный жест.

Увы, газета на свет не появилась, столяр ушел. Лена с трудом удержалась от безрассудного шага, хотелось броситься следом, спросить: почему? И хорошо, что удержалась, хозяин и без того глядел на нее с удивлением: чего ради так заинтересовалась заурядным посетителем?

«Нет». Что же, ей остается лишь выполнить партийный приказ. Видимо, у комитета есть какие-то соображения на этот счет, соображения, достаточно веские для того, чтобы оставить ненавистному правителю Колчакии жизнь.

И тут Лену осенило: можно ведь приготовить лекарство в небольшом количестве — столько, чтобы через пару дней возникла надобность повторить заказ. А за это время она свяжется с комитетом, выяснит мотивы решения и, возможно, сумеет переубедить товарищей.

Так и сделала. И, едва управилась, дверь известила: пришли за лекарством.

На этот раз офицеры (опять примаршировали оба-два) ни о чем не спрашивали, просто молча уставились на старика. Тот поспешно вскочил, но ничего не смог им сказать: уставился в свою очередь на Лену.

— Микстура готова, — сообщила она, приклеивая к флакону рецепт.

Синявский повернулся к ней, но спутник сказал:

— Я возьму, Серж.

Забрал у Лены флакон, взболтнул содержимое, посмотрел на свет.

— Здесь на два дня, — пояснила Лена. — Потом приготовим свежий состав.

Офицер, никак не отреагировав на ее слова, развернул только что приклеенный к флакону рецепт, мельком взглянул, бросил через плечо Шульцу:

— Здесь нет подписи того, кто готовил лекарство.

— О, о, йа, йа, — засуетился старик и окликнул: — Элен...

— Да, пожалуйста, — отозвалась она, ставя в уголке рецепта подпись; при этом рука ее помимо волн дрогнула, и Лена, испугавшись, что офицер обратит на это внимание, поспешила отвлечь его: — Принимать в зависимости от состояния, нижний предел — пятнадцать капель на прием, верхний — двадцать пять. С водой, естественно.

Офицер козырнул (не то в знак благодарности, не то прощаясь), однако Синявский, шагнув к нему, придержал за рукав, попросил флакон и, возвращая Лене, приказал:

— Отмерьте высшую дозу. Хотя бы в этот вот сосуд, — кивнул на мензурку, стоявшую перед Леной; криво усмехнулся, добавил: — Без воды.

Она вскинула недоуменно брови, но смолчала — принялась послушно отсчитывать капли. К пульту засеменил встревоженный Шульц.

Когда в мензурку упала, наконец, двадцать пятая капля, Синявский буркнул, позволив себе перейти на «ты»: