— Да. Я подумал, ничего себе, а вдруг и вправду возьмёт и уедет. Загрущу. Что буду делать?

      Он пожал плечами и замолчал.

      — Короче, думал, думал, грустил, грустил и написал песню. Только ты не смейся, договорились, ладно? Я знаю, что она такая немного кривая, кособокая. Но я уж как мог писал. Поэтому… Слушай, короче.

      Витька закрыл глаза. С головой в своё исполнение погрузился. Зазвучал медленный нежный проигрыш. Пальцы его летали по струнам, жилистые шея с руками заметно напрягались, тужились, вздыбливались венами. Квартиру залило тихой песней и зазвучал его сладкий голос.

А заяц прыг, а заяц скок, он убежал,

И на прощанье лапкой мне он помахал,

Убежал туда, где города,

Туда, где зим нет никогда,

Туда, где всегда царит пустота, и кругом суета.

А заяц мой зимой придёт ко мне во сне,

Меня оставил одного в этом огне,

Убежал туда, где города,

Туда, где зим нет никогда,

Туда, где всегда царит пустота, и кругом суета.

      Последний раз он провёл рукой по гитаре и замолчал. Смотрел на меня добрым мальчишеским взглядом, всё будто ждал от меня приятных слов, одобрения, похвалу.

      — Как тебе? — он осторожно спросил меня.

      — Спасибо, — я прошептал. — Здорово как. Правда.

      Он смущённо заулыбался и отложил гитару в сторонку. Такой весь довольный сидел, будто не похвалу от меня услышал, а нобелевскую премию в области музыки получил.

      Такая премия есть вообще?

      — Только там неточность одна, — сказал я. — Ты спел, «где зим нет никогда». А у нас там в Калифорнии очень даже есть зимы, и ещё какие. Помнишь, я тебе рассказывал?

      Он заулыбался и подушкой в меня швырнул. Чтоб знал и не умничал, зазнайка сраный.

      — У нас в Калифорнии! — Витька передразнил меня. — У вас! Ой, умрёшь над тобой, а.

      Он плюхнулся на диван и похлопал по нему рукой.

      — Ложись, чего там сидишь? — сказал мне.

      — А какао?

      — Пускай остынет.

      Я с ним на этом диване еле уместился. Узко. Вплотную лежал и дышал ему прямо в нос, смотрел, как он тихо лыбился.

      Витька увидал на комоде старый радиотелефон и сказал:

      — Ого. Я сто лет уже таких не видел.

      — Да, старенький, всё валяется. Уже не работает, наверно. Знаешь, что мы с Сёмкой с этим телефоном вытворяли, когда нам по двенадцать лет было?

      — Созванивались и друг другу пересказывали новые серии Счастливы вместе?

      — Такое частично тоже было.

      Он цокнул и прошептал:

      — Господи…

      — Мы с ним звонили на случайный номер и говорили, что мы типа из Горводоканала, говорили, что сейчас отключим в доме воду, наберите, пожалуйста, целую ванну кипятка и оставайтесь на линии.

      Витька тихо засмеялся и спросил:

      — И что, велись на это?

      А я хвастливо ответил ему:

      — Да, ещё как велись! Прикинь, одна тётка пошла и набрала целую ванну воды, я прям бульканье слышал! Возвращается, значит, и такая говорит нам, «Да, всё, набрала, что дальше?» И мы с Сёмкой как заорём, «А теперь окуни туда свою жопу»!

      И тут я уже не вытерпел, засмеялся, как дурак, и весь раскраснелся от неловкости за свою юность.

      — Ого, какие вы, оказывается, отморозки были.

      — Не, не, погоди, это ещё даже не всё! — я нетерпеливо похлопал его по руке. — У одной тётки определитель номера оказался, она перезвонила нам и такая, «Вечером, когда родители придут, я вам наберу, чтоб вам устроили». Мы так перепугались с Сёмкой, я всё думал, что делать? Знаешь, чего придумали? Сёмка позвонил ей опять и своим голосом уже начал что-то там шутить, а я такой захожу в комнату и изображаю сердитого папашу, все связки напряг и начинаю на него орать, «Чего это ты тут делаешь, говнюк? Щас я тебе устрою!» И, короче, начинаю лупить дедовским ремнём по подушке, звеню пряжкой, а Сёмка такой, «А, а, папа, не надо, прошу, не надо!» Устроили ей там звуковой спектакль. Потом беру трубку и говорю ей, «Чего он там делал, хулиганил, да?» Она такая, «Ой, да нет, так уж, ничего страшного», а я такой, «Нет, нет, как это ничего страшного, сейчас я ему устрою, всего его исполосую!» И потом бросал трубку. Прикинь, что она потом думала? Что ребёнка из-за неё избили, пусть поспит, помучается. А то определитель себе поставила, видишь ли.

      Витька уже даже не смеялся. Глупо улыбался, смотрел на меня, хлопал глазами.

      И тихонечко произнёс:

      — Вау. Да ты, оказывается, когда-то был… нормальным?

      — Не понял?

      — Да нет, извини. Просто так сказал.

      — А ты что-нибудь такое делал?

      — Разве что капитошки в машины бросал. Особо в детстве, как ты, не хулиганил.

      — Зато дрался вовсю.