Мои заспанные глаза разглядели вдали зелёную толпу, единородную камуфляжную массу, что медленно шагала по перрону в мою сторону навстречу ползущему поезду. Солдаты хаотично столпились у первого пути, к ним подбегали их родные, девушки, друзья, обнимали, целовали их, делились своими слезами. А я высматривал в толпе Витьку, всё не мог разглядеть его лицо среди этих одинаковых бритых голов. Я подошёл поближе в надежде, что он сам заметит меня, подбежит и ещё разок подарит волшебство своей близости. И я увидел, как в толпе мне кто-то замахал и вдруг зашагал в мою сторону.

      Он. Такой высокий, статный, подтянутый, хоть я и видел его часто в камуфляжной кадетской форме, похожей на солдатскую, всё-таки было в нём сейчас что-то особенно прекрасное и мужественное, даже ещё больше, чем раньше. Под его головным убором я разглядел остатки коротеньких волос, и следа не осталось от его аккуратной спортивной стрижки. Он подошёл ко мне с тяжёлой сумкой на плече, заулыбался, крепко пожал мне руку, и я понял, что с этого самого момента мы могли быть только друзьями, максимум родными братьями.

      — Не лень тебе так рано вставать? — он спросил меня.

      Я помотал головой. Где-то глубоко внутри я даже раздосадовался, что мог сегодня ещё раз перед отъездом увидеть его, ведь прощание дома у мамы было вполне логичным и всеобъемлющим, а сегодня я словно находился в музее, мог смотреть, но ни в коем случае не трогать.

      Я робко сказал ему:

      — Ты только там никакой контракт не подписывай, ладно?

      — Не буду, — он пообещал он мне. — Ты потерпи до следующего лета. Займи себя чем-нибудь. Ты же умный у меня.

      — Ты тоже, — сказал я и опустил голову, сожалея, что при таком довольно нескудном уме он всё равно не придумал ничего лучше, как пойти в армию.

      — Ну, давай, скажи.

      — Чего сказать?

      Он тихо засмеялся:

      — Скажи, «это как в той серии «Счастливы вместе», где они…» Ну? Давай, Тёмка.

      Я грустно вздохнул и с мокрыми глазами тихо ответил ему:

      — Не было там такого.

      Тут командир гавкнул его фамилию, Витька ещё раз пожал мне руку, по-братски крепко обнял и побежал к остальным солдатам. К перрону лениво подполз старый зелёный состав с табличкой «Верхнекамск – Саратов», оглушительно свистнул, выпустил вонючий пар и распахнул свои двери для пассажиров. Я равнодушно смотрел на зелёную массу солдат, которая лениво затекала в поезд, всё высматривал Витьку, его лицо на миг промелькнуло в дверях вагона, после чего он исчез в нём насовсем. Исчез его образ, его лысая голова, его задорный смех, испарились его «Тёмка» и «заяц», улетучились наши с ним прекрасные волшебные мгновения. И единственно правильным для меня решением было, чтобы не мучить и не терзать своё больное сердце, молча развернуться и пойти прочь, даже не провожая взглядом уползавший в горизонт поезд, который вслед за собой будто вытягивал из меня всю душу, нещадно разрывал её на части и разбрасывал её куски по нескончаемому вокзалу.

      И ведь я приходил на этот вокзал ещё мальчишкой, радовался, солнечно улыбался в томительном ожидании поездки с мамой в Анапу, а теперь всё это ушло навсегда, унеслось вслед за рельсами за горизонт, и глаза слепило от нахлынувшей тоски и печали. Я аккуратно вытер нос рукой, глянул, не брызнул ли снова бордовыми каплями.

      Нет. Лишь грязная вода спускалась на меня с серого неба.

      Дорога, рельсы, путешествие. Что-то доселе такое прекрасное и волшебное, прямо из детства, сталось холодным жестоким чудовищем и сокрушало моё сердце страшной когтистой лапой. Не смогу больше ездить на поезде, слышать этот мрачный звук колёс, стук моего сердца в предчувствии нашей несправедливой разлуки. Это теперь навсегда со мной. Никуда не денется. Только если однажды он вернётся и сядет в этот поезд рядышком, озарит это путешествие своим лучезарным присутствием, сладко обнимет и ещё разок так по-доброму и по-родному на ушко назовёт меня зайцем своим, робко схватит меня за руку и исцелит от этой неуёмной дрожи.

      Обманщик. Бросил зайца родного, оставил посреди грустной бетонной пустыни дрожать без ласки и заботы, без сладостного мёда его бархатного голоса. Без жгучего дыхания в долгую морозную ночь, когда так и хочется к нему прижаться, лишь бы не быть одному в этих сумерках городской окраины. А так сладко мне пел, что не хотел, чтобы я уезжал далеко-далеко, «где города и кругом суета». Как в его глупой песне. И я ведь не уехал, сдержал слово. А он…

      Обманщик.

      Я обернулся всего один раз, когда поезд еле слышно пискнул вдали, на прощание махнув мне своим зелёным металлическим хвостом и скрылся за линией горизонта среди пышных стен лесопосадок. И чем дальше от меня был состав, тем сильнее в самое сердце впивалась ледяная рука грусти и одиночества, которая ещё долго не отпустит меня, до тех самых пор, пока я вновь не услышу такое ласковое и доброе, родное и милое сердцу слово.

      Тёмка.

Глава 12. "Спасибо, что не один"

      Верхнекамск,

      Ноябрь, 2015 год

XII

Спасибо, что не один

      Опять пушистый и холодный ноябрь.

      Год прошёл с того момента, как он впервые переступил порог моего мира. Я пришёл к маме в квартиру, в свою комнату. Спустя почти полгода с его отъезда у меня уже не оставалось никаких сил, чтобы убиваться, страдать или хоть что-то из себя выдавить, внутри воцарилась самая настоящая Сахара, на бескрайних просторах которой не осмеливался пустить корни ни один росток чувств и эмоций, даже самых скромных.

      Я притащил с кухни табуретку, вскарабкался на неё и достал со шкафа пыльную гитару, которую последний раз, наверное, трогал ещё он, тогда, год назад, когда пел маме песню про метель. Гитара оказалась такая тяжёлая, никогда не замечал, а ведь он ещё умудрялся так невесомо держать её в руках и заставлял её так сладко петь. Я сел на диван и неуклюже держал этот деревянный барабан с воздухом и натянутыми струнами, пытался выдавить из инструмента хоть один приятный ушам звук своими больными неспокойными пальцами. Я случайно задел струну, та резко дёрнулась, словно зашипела на меня, не признав во мне полноправного хозяина, не покорилась мне и отпугнула от себя. Так мне и надо, ишь чего, возомнил себя музыкантом. На что я вообще надеялся? Что вот так вот сяду и заиграю? Не уставая поражаться своей наивной глупости, я забросил гитару на шкаф в надежде, что совсем скоро на ней вновь мастерски заиграет тот, для кого она предназначалась.