Он прошептал:
— Ого. В переводе Гаврилова, что ли? Прям как сто лет назад.
— А ты как думал? Это же кассета. И это не Гаврилов, а… Дахалов, кажется. Да, он, точно.
Он с такой увлечённостью смотрел мультфильм. На миг даже показалось, что только ради этого сюда и пришёл. Совсем меня не замечал. Пару раз почесался, костяшками похрустел. Такой весь порядочный молодой человек, вы только поглядите на него.
— Эта девочка, да? — Витька спросил меня.
— Да. Джудит Барси.
— Голос у неё такой красивый… Жалко.
— Да. Жалко.
Я начал ёрзать. Громко и неестественно. Хотелось привлечь его внимание. Он согнул правую ногу и чуть не загородил мне весь обзор. Я повернул голову.
Лежит. Смотрит.
На ровном чуть небритом лице переливался свет мультяшных красок. Везде краски. Везде. На его красивом носу. В бездонных глазах. Воздух в комнате затянулся прокуренным смрадом. Горчило на кончике языка.
Витька заёрзал. Сел чуть повыше, прислонился спиной к самой стенке и похлопал себя по животу.
— Ложись? — он шепнул мне.
Я посмотрел на него и удивлённо дёрнул бровями. А он мне в ответ ещё раз хлопнул себя по брюху.
— Можно, что ли? — я осторожно спросил его.
— Ну раз я говорю, значит, можно. Ложись давай.
Значит, не шутит.
Я кое-как переступил через свою гордость и положил ему голову на живот. Его большая рука залезла в мои кудрявые волосы. Всё внутри загорелось от кипящего тепла, разорвалось на части от приятного ощущения его близости, от ровного жгучего дыхания, от того, как его мозолистые пальцы чуть задевали кончики моих ушей.
Тепло. Мягко. Не торопясь. Аккуратно.
С опаской.
Лежал и гладил меня, как хозяин блохастую кошку, так плавно и ровно, никуда не спешил, топил меня в миге сладостного блаженства на фоне приятного детского воспоминания. И миг этот длился волшебную вечность, всё никак не заканчивался. И не надо.
Пускай.
Витька вопросительно на меня глянул и прошептал:
— Чего?
— Ничего.
— Вот и лежи.
Я же не против. Буду лежать. Живот то у него тёплый, удобный, в меру мягкий, и в меру твёрдый. Нос жадно вдыхал лёгкий аромат въевшегося сигаретного дыма и чуть уловимый запах пота с его старой поношенной формы. Спина утопала в водопаде приятных мурашек, плечи сжимались от удовольствия. На лице сияла дурная улыбка, только Витька её не видел.
Перед глазами в тусклом уюте комнаты мелькали цветастые собаки, девчушка, мастерски разрисованные кадры Дона Блута и его студии волшебников.
Он спросил меня:
— Может, мы немножко передислоцируемся? На бок хочу лечь.
— Смотри только, щас удобно устроимся, уснём ещё.
— Да не боись ты, не уснём.
Голова моя глупо на него понадеялась. Знал, наверно, что делал.
Витька переложил подушку к краешку дивана, взбил хорошенько и плюхнулся на неё. Такой он высокий, оказывается, длинный, от одного конца дивана до другого, и никуда от него не денешься. Я аккуратно лёг рядом на краешек его подушки и свернулся калачиком.
Горячее дыхание за спиной. Лица не видать, но нутром чую, что улыбается. Всё в затылок мне хитро смотрел и довольно светил зубами. Он приобнял меня своей тяжёлой рукой, прижался ладонью к моей груди и подвинулся поближе.
Потеплело. Жглось.
Даже сквозь его китель пятнистый.
Витька схватил своей крупной ладонью мою ручонку, пощупал её, обжёг своим жаром и спросил:
— Ты чего весь холодный?
— С улицы же пришли.
— Ну мы когда пришли-то уже? Час назад? Согреться уже можно.
— Ты только не усни, ладно? — всё беспокоился я.
— Не усну. Смотри лежи.
И я смотрел. Валялся с ним на диване, словно пьяный, еле сдерживался, чтобы на секунду не сомкнуть каменеющие глаза, эти тяжёлые бетонные веки. Резко вздрагивал и глубоко вздыхал, пытаясь привести себя в чувства и хоть капельку взбодриться.
Его тепло.
Самое настоящее упоение лилось через край и конским транквилизатором рубило в сон эйфории и удовольствия. Ноги сделались совсем-совсем ватные, будто лежали где-то отдельно от моего тела, плавали в невесомости, где угодно, но только не на этом диване.
— А я помню, там ещё вторая часть была, — сказал Витька и тихо зевнул. — Там они на Алькатрас поехали.
— Да, я тоже смотрел. Дурацкий мультик, первый лучше.
