— Вот это кино, да.

      — Песни там хорошие.

      — Не помню уже.

      Я чуть прокашлялся и запел шёпотом:

      — Пуш ит зу зэ лимит. Вок алонг зэ рэйзэрс эдж, донт лук бак, джаст кип ёр хэд, о юл би финишт.

      — Нет, — он посмеялся и помотал головой. — Всё равно не помню.

      — Плохо спел, значит.

      — Нет. Хорошо спел. Пойдёт.

      Его взгляд зацепился за блестящий пластиковый корпус старенькой сеги, весь покоцанный и заляпанный, с торчащими из него спутанными проводами тяжеленного блока питания. Витька взял в руки джойстик, на всю комнату аппетитно захрустел его глянцевыми кнопками и аккуратно пощупал подушечками пальцев вдавленные буквы А, B и C. Словил вспышки приятных детских воспоминаний.

      И негромко так, еле слышно он произнёс своё искреннее:

      — Вау…

      Какая-то странная гордость брала за эту мою старую находку с блошиного рынка. Это ведь не дешёвая китайская реплика, а подлинная американская версия Sega Genesis.

      Он пробежался пальцами по скромной стопке с игровыми картриджами, достал Мортал Комбат-3 — Ультимейт и замер. Коробка с костями и черепами на обложке воняла едким пластиком у него в руках.

      Повернулся ко мне, посмотрел жалобными глазёнками и спросил, прямо как ребёнок:

      — Давай сыграем, а?

      Счёт времени с ним потеряли. Сидели и смачно трещали пластиковыми кнопками, я даже боялся, что мы бабушку с дедом разбудим. Комната наполнилась его восторженным шёпотом, когда его Джэкс отлупил моего Ночного Волка, пару раз даже чуть не крикнул во весь голос, но вовремя себя одёргивал.

      Витька сидел в своём камуфляжном кителе весь сгорбленный прямо у выпуклого экрана старенького телевизора, а в глазах у него мерцали цветные картинки откуда-то из самых глубин его памяти. Играли своими пёстрыми пикселями на струнах его шестнадцатибитной души.

      Я каждый его взволнованный вздох ловил, каждую его искреннюю улыбку, его оборачивания на меня и взгляд, будто бы на радостях спрашивающий, «ну ты видел, видел, да?»

      Он отложил в сторонку потный джойстик и спросил меня:

      — А помнишь, ещё была игра классная про Черепашек Ниндзя, тоже на сеге? Там ещё начинается всё в канализации.

      Я посмеялся:

      — Все игры про черепах с канализации начинаются.

      — Ну ты понял, про какую я говорю, да? Там типа ещё на досках катались, корабль был. Уровень, где все боссы потом разом на тебя.

      — Да, понял. Хайперстоун Хайст называется.

      Я достал из ящика с картриджами старую потрёпанную коробку с Черепашками Ниндзя на обложке и протянул ему.

      Витька обрадовался, довольно закивал и прошептал мне:

      — Да, да, она! Блин. У нас был продуктовый у дома, там на первом этаже лет двенадцать назад стояли четыре сеги, в них играли по полчаса, по часу. Типа напрокат. Тоже ходил, играл. И у всех эта кассета стояла.

      — А у меня знаешь откуда этот картридж? — я подполз к нему чуть поближе. — Мы поехали как-то к маминым родственникам. Сели играть с моим каким-то десятиюродным братом. Я прямо тогда обалдел от этой игры. Такая рисовка, мультяшная, яркая, музыка огонь. Я брата тогда спросил, «Что ты за неё хочешь?» Знаешь, на что я её выменял?

      — Ну?

      — Я сказал, что ящерицу ему зелёную в траве поймаю, когда на кладбище поедем. Он всё хотел её в банку себе засунуть, кузнечиками кормить.

      Он удивился:

      — И что, поймал?

      Я чуть дёрнул бровями и с улыбкой глянул на него, мол, а сам-то как думаешь?

      — А, да, точно, у тебя же игра.

      — Поймал, поймал.

      Я показал ему малюсенький белый шрам под большим пальцем на внутренней стороне ладони. Он взял меня за руку, потёр ранку пальцами, будто не верил, что она настоящая.

      — Руку распорол об сухой репейник, когда за ней прыгал. В кровищу. На всю жизнь. Ящерица ради черепах.

      А он протянул мне свою ладонь и тоже показал свой шрамик примерно в том же месте, где и мой, и тоже на правой руке, только его был чуть побольше.

      Я спросил его:

      — Это откуда у тебя?

      — В пятом классе автомат разбирал, дёрнул затвором и кусок кожи зажал.

      Зубы сами стиснулись, рот зашипел. Я весь скорчился и на миг представил эту жуткую боль.

      Витька схватил меня за ладонь, поднёс свою и так радостно заулыбался:

      — Ба, смотри, почти что в одном месте у нас с тобой. Братишки-даунишки.

      Он заметил на полке мою детскую фотографию, которую сделали во время гастролей фотографа по местным садикам. Щёлкнули нас тогда на синем полотнище и кособоко запихнули нас к каким-то мультяшным африканским животным. Меня ещё тогда, в детстве, смутило, что на фоне африканской саванны около меня в траве крался тигр, я ведь тогда уже знал из энциклопедий, что в Африке они точно не водятся. Но кто будет пятилетнего мальчишку слушать?