В голове всё никак не укладывалось – как я с таким сомнительным персонажем связался? Уже умудрился в полицию загреметь. Теперь вот на поиски раскладного ножа с ним потащились.
Сам не заметил, как очутился на узеньких грязных тропинках среди импровизированных торговых рядов. Торгаши по бокам дороги расстелили клеёнки, простыни, выставили на продажу разноцветный хлам, всякие раритетные штуки. Чего только там не было: и советские древние вещицы, и более современные, из конца девяностых, начала нулевых. Прямо из нашего детства.
Люблю иногда с дедом поплутать меж этими рядами, помёрзнуть в попытках выцыганить у продавца скидку. Последнее время я на таких рынках искал разве что игры для старой сеги. У меня их дома целых две штуки валялось. Люблю поиграть в старого Соника, Червяка Джима, в Черепашек Ниндзя, предаюсь иногда бессмысленной терапевтической ностальгии по былым временам.
Шли мы с Витькой по рынку, петляли по этим узеньким дорожкам и старались ненароком не наступить на чью-нибудь «витрину». Любопытный мой взгляд выискивал игровые картриджи и старые VHS кассеты. Видик у меня ещё от отца остался, даже с рабочим пультом. То сюда гляну, то туда, то вправо, то влево, а сам то и дело натыкаюсь на задумчивый Витькин прищур, вижу его хитрецу в глазах. Всё свои ножики высматривал, подходил к мужикам, спрашивал, что да почём. Слышал неадекватную цену, махал рукой и дальше шагал.
— Сколько?
— Тыща двести, бери. Хороший, импортный.
— За девятьсот давай?
— Ну нет, ты что, импортный же.
Потом пожимал плечами и улепётывал. Я в этих ножах даже и не разбирался, так бы, может, что-то бы ему посоветовал, помог бы как-то с выбором.
Мой взгляд приковывали потёртые фишки с покемонами, коллекции старых игрушек из Макдональдса. Кошка-робот с рыбкой. Помашешь ей перед лицом этой рыбкой, а она замяучит. Была у меня такая в детстве. Только эта валялась на холоде, чуть ли не на земле, и уже не мяукала давно, сколько ты ни меняй ей батарейки.
Фигурки из Мадагаскара, из Лило и Стича. Детские воспоминания приятно пожирали сознание. Хотелось скупить всё это барахло и притащить домой, поставить к своей коллекции, да как-то стыдно было и перед Витькой, и перед бабушкой с дедом. В восемнадцать-то лет такой ерундой заниматься. Как дед говорил: «по девкам уже надо бегать, а не игрушки собирать».
Я петлял за ним по этим скользким блошиным тропинкам, обтирался о случайных прохожих, держал руки в карманах и пытался немного согреться. А сам всё думал, как же так он осмелился во всём сознаться своим друзьям? Тем самым его дружкам, с которыми они ржали, как кони у нас во дворе. Неужто они с пониманием ко всему относились? Это ведь так всё в диковинку в наших краях.
— Тут дело в уважении, — Витька объяснил мне. — Я их уважаю. Они меня тоже. Всю жизнь так. И там уже неважно, какой я. Такой или сякой, жёлтый, зелёный. Чего бы ни натворил, они за меня горой. И я за них.
— И что, никогда не дразнили даже?
— Не дразнили.
— А про меня мама только знает, — сказал я. — Я ей сам признался.
— Ничего себе. И как она?
— Да никак. Нормально. Переживала поначалу. А потом…
Он чуть призадумался, повертел в руках блестящий ножик из нержавейки и словился взглядом с торгашом на разложенной табуретке. Тот ему показал пять пальцев. Витька поморщился и положил ножик на место, пошёл дальше, а я за ним следом.
— Бывало иногда, конечно, скажут, типа, а чего там у тебя, Витёк, как дела на личном фронте? Когда познакомишь?
Он заулыбался, посмотрел на меня и подмигнул.
Я его спросил:
— А ты что?
— Ничего. Знакомить-то не с кем.
Я всё смотрел по сторонам и переживал, как бы кто случайно нашу с ним беседу не расслышал во всех деталях. Достал десятирублёвую монету, кинул продавцу, а сам взял охапку старых фишек с персонажами Ледникового периода, которые давным-давно находил в пачках Читоса. Приложил их к носу и понюхал в надежде уловить знакомый с детства пластиковый аромат.
Ничего, с годами всё выветрилось.
И картинки стёрлись. Уже и не ясно, то ли это крысиная белка, то ли Сид. Витька взял у меня пару фишек, повертел их в руках, поразглядывал картинки. Сам, видно, вспоминал, как играл ими во дворе лет восемь назад, а то и больше.
— А ты им сам рассказал? — я спросил его.
— Про что?
— Ну, про вот это вот всё?
— Сам. Пятнадцать лет тогда было. Чего толку скрываться? Друзья же. Везде со мной таскаются. Одним воздухом дышим. Сами всё поймут. А так хоть честно всё и с уважением.
— Здорово, конечно. Трудно просто во всё это поверить. Мне бы таких друзей. Никто больше не знает? Только Стас с Олегом?
Витька обиженно отвернулся и еле слышно сказал:
— Родители ещё знают.
— И всё?
— И всё.
— А как так произошло, Вить? — я осторожно поинтересовался у него.
Он тяжело вздохнул:
— Тебе правда так интересно?
— Да, а что?
