Даша вдруг разбила ночную тишину, да ещё так эффектно и звонко, спросила нас:

      — Давно вы вместе?

      Витька вопросительно глянул на меня:

      — Сколько уже? М, Артём?

      — Месяцев семь. Или восемь, — я пожал плечами и стыдливо увёл в сторону взгляд.

      — Где-то так, да.

      И опять все смолкли, Дашка кивнула и еле заметно скорчила нижнюю губу, мол, да, прилично уже.

      Анька вдруг тихо сказала:

      — Я просто… Не хотела никого обидеть, правда, просто такое раньше в кино только видела.

      Витька почесал правый глаз от едкого дыма костра, что полетел в нашу сторону, и спокойно ответил ей:

      — Да ладно, нормально всё.

      Олег натрясывал пустую зелёную бутылку из-под пива, уронил на холодную землю последние капли, недовольно фыркнул и швырнул её в кучу к остальному мусору.

      Стас усмехнулся:

      — Чё, уже всё высосали, да?

      — Я с этим вашим пивом вообще ни в одном глазу даже, — как-то расстроенно пробубнил Олег и грустно опустил голову.

      Витька резко вскочил и как громко произнёс:

      — Бля-я-я! Вы чё молчите, я и забыл совсем! Ну ё-моё, пацаны!

      Он полез к Олегу в машину, зарылся в багажник, ударился головой, вылез оттуда, держа за горлышко большущую бутылку алой самогонки.

      Стасян вдруг прихлопнул в ладоши и заорал:

      — О-о-о! Живём!

      Витька булькнул бутылкой и довольно так сказал:

      — Мамка моя ещё в том году гнала.

      Ребята оживились, обрадовались, зашуршали пакетами, доставали стаканы, смеялись, а я поймал такой невесомый расстроенный Витькин взгляд, он стоял и с какой-то тяжёлой тоской в глазах так смотрел на эту бутылку, прикусил нижнюю губу, и всё мне стало понятно без лишних слов. Он поймал на себе мои любопытные глазёнки, хлопнул меня по плечу, мол, чего смотришь, тащи, давай, стакан.

      И так мне этой ночью стало вдруг хорошо.

      В этом сладком небытие, в котором я никогда в жизни не пребывал: впервые переступил через себя и вкусил этот запретный прохладный дурман в эту волшебную летнюю ночь. Ловил звонкий искренний смех Витькиных друзей, ёжился, когда Олег дурашливо трепал меня по голове и жгуче тёр кулаком по самой макушке, хохотал, когда Стас неуклюже пытался научить меня бить двоечку, как чуть не споткнулся и не улетел прямо в речку под наш дружный ржач. Витька совсем разошёлся, сидел весь красный, смотрел на меня сквозь пьяную пелену и всё чмокал меня то в нос, то в щёку, то кусался легонько, а Дашка с Анькой так заливались смехом, глядя на нас, утопали в нежности согревающих объятий своих кавалеров. И гитара звенела, такая тугая, звонкая и пьяная, совсем невпопад, но зато так дружно пела в унисон с нашими голосами, перекликалась с нашими молодыми сердцами и уносила меня куда-то, где я никогда в своей скучной жизни и не бывал.

      «Вкус шаурмы во дворе, под шелест летней ночи! Оторви мне кусочек и меня угости!»

      Пока никто не видел, под дружный хохот ребят и девчонок, Олежка прижал меня к себе и сквозь удушающий перегар еле разборчиво, тихо сказал мне:

      — Тёмыч, ты это… Он ведь мне за тобой присматривать велел, понял?

      — В смысле?

      — Чтоб тебя не обижал никто. Усёк?

      — Усёк.

      — Давай, родной, хуйнёй только без него не страдай, ладно?

      — Ладно.

      Старенькая десятка заревела на всю округу, вспыхнула ярким светом одной уцелевшей фары в ночной глуши между речкой и лесопосадкой, провонявший насквозь дешёвой ёлочкой салон задребезжал, и этот треск поселился у меня глубоко в самой груди. Анька села за руль, пила меньше, чем пацаны, почти что трезвая, как раз на права собиралась скоро сдавать, всё хотела попрактиковаться. Олег сидел сзади рядом со мной и с Витькой, хлопал её по плечу, давал ей советы, а Дашка уместилась у Стаса на коленках на переднем пассажирском сиденье.

      Олег аккуратно чмокнул Аньку и едва разборчиво сказал ей:

      — Давай, котён, ладно? Всё получится.

      А она сморщилась и ощетинилась на него:

      — Ой, да сиди ты уже, луком мне тут своим воняешь.

      Машина тронулась, с рыком понеслась по траве вдоль лесопосадки, далеко-далеко, вслед за дачными огнями на вершинах холмов, за этой сверкающей россыпью под прохладным июньским небосводом. И чувствовал я себя как в дурацкой американской комедии или в фильме ужасов, где подростки напились и сейчас обязательно натворят чего-нибудь глупого или страшного, потом будут по-идиотски решать, как из всего этого выпутаться, как в «Очень страшном кино» или «Я знаю, что вы сделали прошлым летом». Витька смотрел на меня своими слегка заспанными и пьяными глазами, улыбался мне, тёрся об меня головой, ерошил свои волосы об мою руку. Я крепко-крепко схватился за ручку над окошком, добела сжал пальцы, а задница всё стукалась об старое

обшарпанное сидение и макушка едва ли не ударялась об тонкую алюминиевую крышу.

      — Во, во, молодец! — Олег похвалил Аньку и похлопал по водительскому сиденью.

      Стас выглянул в окошко и заорал как сумасшедший, вытащил руку и ловил ладонью сухой попутный ветер, морщился от мелких травинок, что так надоедливо отскакивали от колёс ему прямо в лицо. Наша серебристая десятка пулей неслась в этом зелёном океане, стремительно летела в сторону Олежкиной дачи, отпугивала рёвом старого мотора всё живое на километры вокруг, Анька довольно вцепилась в руль, повернула чуточку зеркало заднего вида и глянула на нас с Витькой, будто проверяла, обнимались мы с ним или нет, смотрела на нас хитрой украдкой.