Толпа бурными овациями поддерживала старика. Я не смог остаться в стороне и поспешил в самую гущу событий, бросив пакет на пол. Пусть я и был немаленький, но каким-то образом мне удалось проскользнуть сквозь толпу, оказавшись лицом к лицу с американцами. Русские солдаты с недоумением посмотрели на меня, но, поняв, что я не представляю угрозы, успокоились.

А я лишь смотрел в глаза американцев. Глаза их полнились страхом, непониманием. В душах я злобно усмехнулся.

- Что, страшно тебе, сука? - тихо спросил я у того, что был ближе ко мне.

Он лишь продолжал испуганно смотреть на меня. Поняв, что ответа мне не дождаться, я продолжил:

- Зачем же ты пришёл сюда, американец, раз тебя так колбасит?

- У меня семья... - мямлил он на английском.

- Семья у тебя! - злобно усмехнулся я - Знаешь, а ведь у меня тоже была семья! И друзья у меня были! И знаешь, где они все? В могиле! - закричал я.

Он задрожал ещё сильнее, глядя на мой взгляд, пылавший праведным гневом.

- Знаешь, что сделали с моей сестрой твои товарищи! Изнасиловали, а потом убили! А ведь ей было всего пятнадцать! А пацаны мои вам что сделали! За что они погибли, даже не закончив школу?! За какое зло?! - меня было не остановить.

Все находившиеся в фойе молча смотрели на меня, не издавая ни звука. На глаза американца, которого я сверлил взглядом, навернулись слёзы.

- Что же ты плачешь, маленький?! Думал, что только вы, пендосы сраные, можете причинять боль другим, уничтожать целые народы?! Хрен вам! Мы ещё повесим тебя и всех твоих друзей за то, что вы с нами сотворили!

- Прости...меня... - сквозь слёзы выдавил он.

Я уже было развернулся и собрался уходить прочь. Но его слова остановили меня на пару мгновений. Я вновь обернулся к нему и злобно бросил:

- Поздно извиняться. Живи теперь с этим.

Я поспешил покинуть здание временной администрации и как можно быстрее направился домой. Меня распирало изнутри. Боль, гнев, горе, злоба. Все эти чувства перемешались внутри меня, выдавливая из меня остатки человеческого. Мне хотелось лишь одного - убить их всех!

***

27 декабря 2025 года.

Сегодня ночью я проснулся от кошмара. Мне снилась война. Была та душевная рана, которую не удастся залечить никогда. Мне снился Егор, я видел, как его убило шальной пулей. И я ничего с этим не смог сделать - не нашёл в себе сил, чтобы в очередной раз нажать на спуск. Я не мог даже сдвинуться.

Город горел россыпью огней, в небе кружили вертолёты. Снова заснуть я не смог, тревожные мысли грызли меня изнутри. Посему оставшиеся часы перед рассветом я провёл на кухне в гордом одиночестве.

Когда же свет возобладал на тьмой и солнце осветило своими лучами просыпающийся город, я вылетел из квартиры, направившись вперёд, по разрушенным улицам. Внутри меня закрепилась уверенность в том, что сегодня мне наконец-то удастся обуздать бурю чувств и эмоций, поставить точку на хаосе, царившем у меня в душе, и двигаться дальше, зализывая раны. Для этого я должен был исполнить последнюю волю своих падших товарищей.

На центральной улице не было ни души. По пути мне встретился лишь один армейский блокпост, на котором мне пришлось предъявить документы, да пройти быстрый осмотр. По окончанию сего мероприятия я свернул во дворы. Во дворах, где было не встретить ни одного живого человека, меня постигало ощущение того, что город вымер, однако это было недалеко от истины.

От миллиона человек, живших в городе до войны, в Кишинёве осталось чуть больше двухсот тысяч. Дома опустели, на улицах более не было такого количества людей, как раньше. За последние несколько дней в городе стало по-настоящему тихо - стих гул моторов. На дорогах почти не было машин, редко ходил общественный транспорт. И тем не менее, город продолжал жить. Через час на улицах вновь появятся строительные бригады, разбирающие завалы и восстанавливающие то, что ещё можно восстановить. Примерно тогда же люди выйдут на улицы, дабы направиться по своим делам: кто на работу, кто за гуманитарной помощью, а кто-то и в тренировочные лагеря.

Наконец, мои бесконечные плутания по дворам подошли к концу, и я остановился у серой девятиэтажки, что была похожа на сотни тех, коими был устроен весь город. Раньше здесь жил Вадик. Дверь нужного мне подъезда оказалась распахнута, и я беспрепятственно вошёл внутрь, вглубь тёмной парадной. Штукатурка осыпалась со стен, виднелись вмятины от пуль. Похоже, нога захватчиков ступала по ступенькам и покрытиям этого дома.

Минуя лестничные пролёты, я поднимался на пятый этаж. Я чувствовал, как дышал смертью этот дом. Чувствовал, что жизнь покинула его во время тех страшных событий. И наконец, заветная тяжёлая деревянная дверь. Замок был прострелен. Я легонько толкнул дверь и проплыл внутрь.

В тесной двухкомнатной квартире царил самый настоящий беспорядок. На полу засохла грязь, вся мебель была перевёрнута, шкафы были распахнуты. И ни единой живой души.

Я несколько минут бродил по квартире, силясь понять, что же здесь произошло. Вдруг, я услышал шорох, донёсшийся со стороны входной двери. Я вышел в коридор, и увидал в проходе невысокую худую девочку, бывшую, по-видимому, ровесницей Евы.

- Вы кто? - с подозрением и даже опаской спросила темноволосая девочка, похлопав зелёными глазами.

- Здесь жил мой друг. Я ищу его бабушку с дедушкой. Ты не знаешь, где они могут быть?

Она вмиг погрустнела, и, замявшись, наконец заговорила:

- Американцы прошли здесь. Вырезали весь дом. Даже стариков и детей не пожалели. Я единственная выжила, сумела спрятаться. А когда они ушли, дом обнесли мародёры. Первые этажи полностью обчистили. - отрывисто говорила она.

- Почему ты здесь? Где твои родители? - спросил я.

- Я болела, а потому не пошла в школу. Я пряталась всё время, а потом меня нашли русские. А потом мама вернулась домой. Сказала, что папу убили. - её голос дрогнул - Ей нелегко, но военные помогают нам. Еду приносят. Надеюсь, всё будет хорошо и мы заживём, как раньше.

- Обязательно заживём! - поспешил приободрить я, почувствовав, как сердце неприятно кольнуло.

- А где твой друг? - вдруг поинтересовалась она.

- Погиб. Защитил меня и погиб... - сказал я, чувствуя, как к глазам поступают слёзы.

Она промолчала, лишь опустив взгляд, явно почувствовав вину за неловкий вопрос. Так мы стояли несколько минут, после чего я направился к выходу. Она провожала меня взглядом.

- Береги себя. - бросил я напоследок.

- Ты тоже. - полным серьёзности тоном ответила она.

Я спускался по узкой лестнице вниз, переваривая услышанное. Выходит, в этом доме больше никто не живёт, кроме этой девочки и её матери. Американцы убили всех - даже бабушку и дедушку Вадика. Ни за что. И таких домов в городе десятки. Домов, где отныне никто не живёт. Домов, где смерть одержала победу над жизнью. Мне было стыдно и одновременно больно. Стыдно за то, что не смог этого предотвратить. Больно за то, что оказался не в состоянии исполнить последнее желание Вадика.

Выйдя на улицу, я направился в сторону конечной остановки, рядом с которой жил Егор. Путь дотуда у меня занял некоторое время, за которое на улицах стали появляться первые люди. Город оживал после ночного сна, утопая в лучах холодного, декабрьского солнца. Холодный ветер дул в лицо, однако снега сегодня не было. Наконец я достиг конечной остановки, после чего углубился в окраинные дворы, в поисках одной, конкретной девятиэтажки, среди прочих имевшей для меня колоссальное значение.

Вопреки тому, что близлежащие дворы были разрушены, именно этот дом остался невредим. Здесь даже работало электричество - я это понял по тому, что входная дверь в подъезд была заперта на магнитный замок. Я позвонил в домофон. Один раз, второй, третий. Никто не отвечал. И когда я уже было хотел бросить попытки дозвониться и уйти прочь, по ту сторону кто-то снял трубку.

- Кто там? - настороженно спросил знакомый мужской голос.

- Это Андрей. Андрей Белозёров. Откройте, пожалуйста. - ответил я.