- Значит так, да, - разочарованно протянул я, - наверное, легко повелевать чужими жизнями, стоя за спинами пацанов.
Я почувствовал, как из глубины души поднимается ненависть, но я пытался сохранять контроль над собой. Не могу поверить, что буквально две минуты назад я был готов убить американца. От одной мысли о том, что на некоторые минуты гнев завладел мной, стало страшно.
- Ну конечно, ты же кровь только в фильмах видела, пока папаша распоряжался чужими жизнями! Легко повелевать другими, когда ты - хозяин мира! В отличие от тебя, я всё это говно видел на улицах, лично кровью умылся! - я перешёл на крик - И когда я видел, как такие же парни, как и я, падали на землю без сознания, я из раза в раз давал себе обещание - не добивать беззащитного! Мы люди, а не зверьё!
Я остановился, чтобы перевести дыхание. Полина недоумённо смотрела мне в глаза, но меня было не остановить.
- Я думал, ты изменилась! Думал, ты стала добрее, думал, что нет больше в тебе цинизма! Видимо, я ошибся!
Не глядя на остальных, я поспешил к выходу, но в проёме повернулся, окинув взглядом пацанов:
- Если кто попытается пристрелить его - убью нахуй! - прорычал я, после чего, гремя берцами, покинул квартиру, отправившись вверх по лестнице.
***
Я сидел на лестничной площадке, прижавшись спиной к двери одной из квартир и закрыв лицо руками. Рядом лежал автомат. Я словно бы очутился в другом мире. Будто нет никакой войны, и всё, что произошло за последние часы было ненастоящим и случилось вовсе не со мной. В тот момент я был наедине со своими демонами.
Их голоса были оглушительно громкими, они кричали, пытались пробиться вглубь моей души. Они твердили, что враг не заслуживает пощады, что он потерял свою человечность, что жалость к нему - проявление слабости. Они корили меня за то, что я не пристрелил Капитана Смита, за то, что я накричал на Полину, за то, что разочаровался в ней.
Но я не мог с ними согласиться, не мог позволить себе слиться со тьмой. Я всем сердцем верил, что только человечность есть наше спасение. Я был уверен в том, что поступил правильно, не убив раненного пленника. Это и отличает меня от врага, который пришёл с войной на нашу землю. Я не даю гневу и первобытной злости возобладать надо мной, не теряю контроля над собой и делаю всё, чтобы сохранить честь и совесть. Однако демонический зов всё громче звучит в моей голове, а голос добра становится всё менее слышимым, и, вот-вот он угаснет и никогда не зазвучит вновь. Я был в шаге от того, чтобы упасть в объятия к демону, затаившемуся внутри меня.
Казалось, словно я был готов прямо там, в темноте подъезда, на холодном полу, под глухие звуки пулемётных очередей и завывания ветра, свернуться калачиком и сойти с ума, но меня уберегла Полина, беззвучно возникшая на лестничной площадке.
Мне не хотелось с ней разговаривать, мне не хотелось вновь напоминать себе о собственной глупости. Не хотелось напоминать о своей наивности и о том, что я вот так вот легко поверил в то, что человек способен измениться за считаные дни.
Я пытался даже не смотреть в её сторону, но только она заговорила, как я тут же поднял взгляд на девушку. Она смотрела на меня глазами, полными печали и сожаления, словно бы раскаиваясь за что-то.
- Прости меня... - она прилагала титанические усилия, выдавливая из себя один слог за другим. Всё говорило о том, что извиняться перед кем-либо она не привыкла.
- Нет, ты что! - саркастически усмехнулся я, сверля её взглядом - Это я во всём виноват. Виноват в том, что я такой наивный и легковерный...
Я хотел было высказать ей всё, что думаю о ней, но она меня опередила:
- Нет, ты прав, Андрей! - воскликнула она, приблизившись ко мне - Я не права! Я не имею права никого судить, не могу никого упрекать!
Я встал на ноги, тем самым нависнув над Полиной, вставшей прямо передо мной. Она же стыдливо опустила голову, сверля взглядом пол.
- Ты был прав, Андрей...прав с самого начала! Я просто избалованная дура, заботящаяся только о себе! Мне всегда было наплевать на других людей, я думала только о своём благе, потешала собственное эго и считала купюры в кошельке! Мне никогда не было дела до чужих страданий просто потому, что они чужие! Это я во всём виновата, Андрей!
- О чём ты говоришь?... - непонимающе спросил я, глядя на девушку, вот-вот готовую расплакаться.
В миг рассеялись злость и обида, и мне захотелось только лишь снова обнять её, нежно погладив по голове, только бы она не плакала.
- Я знала обо всём, Андрей! Я знала о том, что война начнётся, ещё несколько месяцев назад! Заранее знала обо всех трагедиях последних лет, но ничего с этим не сделала, потому что мне было всё равно! Лишь бы деньги на новые безделушки были! А ведь может быть, именно из-за меня и погибло столько людей! И только когда мама погибла, меня начала мучить совесть! И только поэтому я пошла к тебе! Я испугалась, смалодушничала, не решилась решать свои проблемы, предпочла свалить их на других! Это...это я во всём виновата...
Полина не смогла сдержать слёз и горько расплакалась, закрыв лицо руками.
Я заключил её в свои объятия, и стоял, прижав её к себе, целуя её волосы и нежно поглаживая по голове. Я знал, она не виновата. Будь я на её месте, поступил бы я иначе? Вряд-ли. Родителей себе не выбирают и мы не властны над их волей. Но Полина чувствовала себя виновной, раскаивалась за это.
Но теперь я был точно уверен. Это не крокодильи слёзы, не показная трагикомедия. Это было раскаяние. Раскаяние человека, прожившего всю свою жизнь в эгоизме и безразличии. Забота же о чужих детях, оставшихся без родителей - это и есть первый шаг к искуплению.
Вот, что удивительно. Война - худшее, что довелось испытать человечеству. Нет ничего хуже братоубийства, коим является любая война. Но в то же время великое кровопролитие, приносимое войной, является ценой очищения человечества от грехов. Окунувшись в гнев, кровожадность и эгоизм с головой, мы начинаем свой путь к искуплению, с кровью и грязью смывая с себя грехи и, по сути своей, перерождаясь. И когда война заканчивается мы вступаем в новый мир, оплаченный страшной ценой, но призванный сделать нас лучше. Война - это тёмный тоннель. Есть ли внутри него свет? Есть, и Полина - наглядное тому доказательство. Испив сосуд с болью, грехом и страданиями, она смогла очиститься, встав на путь искупления. Но всем ли нам суждено увидеть этот свет? Суждено ли нам вступить в тот самый новый, прекрасный мир, что воцарится после этой войны?
- Я прощаю тебя, солнце. - тихо сказал я, после чего нежно поцеловал её в губы.
Прощение и праведность - вот наше спасение. То, что сохранит русский народ навеки.
Вдруг на нижнем этаже раздались крики, после чего загрохотали одиночные выстрелы, эхом разносившиеся по всему подъезду. Очнувшись от секундного оцепенения, я бросился вниз, отправив Полину за детьми и наказав ей, в случае чего, уходить на верхние этажи.
Я вовсю спешил на помощь пацанам, пытавшимся обороняться от неведомой мне угрозы, но все их отчаянные попытки были тщетны. Только я соскочил с лестницы, чуть не налетев на Вадика, как в квартире прогремел взрыв. А затем ещё. И ещё один.
Враг не стал нас штурмовать, ибо не желал тратить драгоценные людские ресурсы и время. А посему, он выбрал самый простой и в то же время самый эффективный метод - современной войны.
Только волей Бога Егор, Лёха и Колян, находившиеся в квартире и отбивавшиеся от винтокрылых птиц, смогли выжить. Капитан Смит погиб. Лёха был ранен в плечо, осколки посекли его. Но несмотря на относительно благоприятный исход, сердце моё чуяло, что это был не последний налёт. Я был уверен, что американцы сделают всё возможное, чтобы либо выкурить нас, либо похоронить в этом железобетонном гробу.
Пока мы были заняты неудачным отстрелом дронов-камикадзе, вражеские штурмовые группы сумели занять нижние пять этажей, тем самым окончательно отрезав нам путь к отступлению. Мы были загнаны в угол. И всё, что нам оставалось - это лишь молиться. На то, что Бог нас не оставит...
